Юрий Кириенко-Малюгин. Стихи периода перестройки (1987 — 1992). Блок № 6
Редакторов я вроде озадачил?
Читал я повести, эссе, памфлеты.
Штудировать стишата довелось.
Увидел сложно очень в цехе этом,
Где бить по дури надобно насквозь.
Сообразил, что я других не хуже.
Писать я научился, как читать.
Мой труд возможно очень нужен
Для тех, кто хочет про себя узнать.
Читал: открыли критики средь ночи,
Как сложно было в тех условиях писать.
На кухне сел я сразу в закуточек,
Чтоб трудности подобные создать.
Я рифмы собирал из разговоров,
Что слесаря в курилках выдают,
Причём не тупят в пол нескромных взоров
И благозвучия не признают.
Терзался, чтобы исключить халтурку,
Ямб и хорей, где мог, я применял,
Послал стихи с умом в «Литературку»,
И будущих признаний ожидал.
Там окопался друг мой Радхиевский.
Я раньше с ним в Одессе прозябал.
Он признан аж второй за Достоевским.
Я ж по лимиту на завод попал.
Он написал: «Метафор бедновато,
Синонимов, антонимов полно,
Публиковаться вроде рановато,
А вообще забыл меня давно».
Какой же Мишка друг, теперь скажите,
Раз вирши он разделал на убой?
Плюс дал совет для тех, кто не в зените:
Сильней работать, больше над собой.
И я пошёл в крутой спортзал качаться.
Блины катал, велосипед гонял,
А на матрацах стал я кувыркаться
И даже гриф от штанги оторвал.
Я сочинял в такси, в метро, в трамваях,
На заседаниях среди речей.
На даче даже при собачьем лае
Я изливался Байрона звончей.
После такой серьёзной тренировки,
Советов дам и отдалённых муз,
Меня хвалили все и очень ловко,
Как будто я возглавил профсоюз.
Собрав стихов полезных на двухтомник,
Послал на отзыв в Гос- и Худиздат,
В надежде малой и вполне огромной:
Редактор всё поймёт и будет рад.
Так не прошло каких-то полугода,
Я получил рецензию-разгром.
Что тавтология уже не мода
И орфография слаба при том.
Особенно писал редактор смачно:
«Темы затасканы, слова пусты.
Поставлены вопросы неудачно.
Неясно, наводить зачем мосты».
И чтобы не запил от грусти-горя,
Редактор кинул мне прозрачный фант.
Ему пригрезилось, тут не с кем спорить,
Что я по юмору сплошной талант.
Эти отписки даже мне приелись.
«Редактор-друг: Давайте – без воды,
И как судить о жизни-карусели,
На отзыв дайте мне свои труды».
Мне, кажется, я босса озадачил.
Молчит, молчит, который год уже.
Мне доложили, спорят там и плачут:
Метафор нет на ихнем этаже.
1989 г.
Выбор
Неустойчиво всё в мiре.
На ногах идеи-гири.
В голове сплошной туман,
От религий будто пьян.
Справа бывший басурманин,
Сбоку новый лютеранин.
Рядом вроде прохиндей,
Слева русский архирей.
Так куда же бросить мостик?
Залетел я как-то в гости.
Посмотрел — одни сектанты,
От морали спекулянты.
Я пошёл к другу пиита.
Тот приник к звезде Давида.
Он влюблён опять в марксизм.
Кто сказал: Анахронизм?
Обозлился я изрядно.
Всё толкуется превратно?
Где же милая химера?
Чья вернее верной вера?
Я к язычникам зайду,
Может истину найду.
Те ребята хоть и в шкурах,
Но не гонят в душу дуру.
Хватит, думаю, мотаться.
В церковь я решил податься.
Там Христос и русским славие.
Полюбил я Православие.
1990 г.
Рассказ уборщицы из гостинницы
Дайте чайку остаточки,
И я спрошу, касаточки:
«С каакой же это стати
Родился интерес?
У дев понятья сдвинулись,
Что те частично кинулись
Искать ночью в гостиницах
У фирмачей прогресс.
Пришла, видать, учёная,
Хоть видом подмочёная,
И прёт, не разбираясь,
К фирмовому уже.
Я ей: «Ты, слышь, с понятием
Иль ты давно с развратием,
Что ходишь по гостинице
Почти что в неглиже.
Фигура, глянь, источена,
Волосьями всклокочена,
Душа совсем не держится.
Тебя попутал бес.
И платье всё прозрачное,
Виднеется невзрачное
И в месте неположенном
Ты сделала разрез.
А если, кто нуждается,
Так тот не здесь болтается,
А едёт к сталеварам
Иль за Полярный круг.
Тебя там и заметят,
Но ежели подметят,
То маячком засветишься
Среди своих подруг».
А вот ещё невернаяя,
Проходит суеверная,
Крестится вся испитая
На вражеский флакон.
Кричу: «Глянь лучше в зеркало!
Ну как, уже скумекала!
Ну кто на твой польстится
На бывший эталон!»
Приехал тут намедни,
Одет ну как последний .
Не то фарцовщик Лёня,
Не то с Америк туз.
Болтал сплошные бредни
Для девки полусредней
И не давал прохода,
Как воздыхатель Муз.
А утром весь внимание,
Как царь Горох за звание
Снаружи ей на память
Бюстгалтер нацепил.
А наша хоть и дура,
Обиделась фигура.
Пощёчину влепила —
Запомнит крокодил.
Так будь она нелёгкая,
Индустрия та лёгкая!
Пойду-ка я на старости
С дедком своим гульну!
Допью пока остаточки,
Ох, трудно же, касаточки,
Вести в такие годы
Моральную войну.
январь 1988 г.
* * *
Я у врагов прошёл ученье.
Я у друзей нашёл совет
И оценил чужое мненье:
Предела в совершенстве нет.
Я виноват перед тобою,
Метался словно в забытьи,
Играл неряшливо с судьбою,
Когда себя хотел найти.
У женщин я характер схожий
Искал в душе ответом гулким.
Но как насмешливый прохожий
Трепал себя по переулкам.
Мне, кажется, я изменился.
Жизнь учит лучше, чем наказ.
Я над собой так потрудился,
Что сам готов издать указ,
Что стану скоро чародеем
И разорву в метаньях ложь.
На счастье близкое надеюсь
И это ты поймёшь, поймёшь.
Август 1987 г.
Какофония
В мученьях, поиске гармонии,
Включив крупицы интеллекта,
В отчаяньи оркестр стонет,
Пары пуская для эффекта.
Орган кудахчет, бас клокочет
На фоне классного мычанья.
В наушниках от ночи к ночи
Мозги туманят и желанья.
Застыв на музыкальном вираже,
Всю масс-культуру поглощая,
Девчонка не поймёт уже,
Где родилась и чья такая.
И вопрошаешь, глядя в дали,
Отказываясь принимать враньё,
Куда же пташки подевались,
Откуда налетело вороньё?
От бестолковых ритм-слогов,
Поймёшь от какофоний зрея,
Как много стало воробьёв
И слишком мало канареек.
Июль 1987 г.
Тормозной механизм
Слышу справа или слева:
Агрегат не так умело
Выдаёт продукт. Мешает,
Заедает догматизм.
Призадумался немного
И пошёл тогда в дорогу:
Поискать, куда внедрился
Тормозной наш механизм.
С нашёл его при свете
В самом ближнем кабинете.
Он с лица определённый
Показал зелёный глаз.
Он просил: — Скорей включите!
Потому как на орбите
Он крутиться должен. Ждите —
Вырабатывать приказ.
Я сначала испугался.
Я просил и в меру клялся,
Что готов его наладить,
Но мешает пессимизм.
А квадратный ухмылялся,
Он решил: я вроде сдался.
И тогда здоровой злостью
Я плеснул на механизм.
Завертелись шестерёнки,
Оживились все маслёнки.
Ползуны пошли налево —
Был туда свободный ход.
Несусветный завиток
Сделал правый поводок,
А надёжный сателит
Развернулся в поворот.
Я в сомнениях терзался.
Я, чудак, сопротивлялся.
Я кричал напропалую:
— Сейчас нету простаков!
Механизм косился глазом
И кидал такие фразы:
— Ты молчи и лучше сразу!
Не для средних то умов!
Всем известные артисты,
Прибежали нигилисты,
Принесли блатную смазку
Фирмы Вальтер или Шайд.
Говорю: — У нас, ребята,
От зарплаты до зарплаты,
Смазки есть совсем не хуже:
Марки «плюнь!» — и всё «ол-райт!».
Нигилисты в прибаутки,
Отвлекли меня на сутки,
Или больше дней промчалось —
Я, конечно, не считал.
Но когда я возвратился,
То не понял, как ни бился,
Механизм мой раскрутился
И загнал меня в подвал.
Но я вылез, пусть не сразу,
Я пришёл, сменил лишь фазу.
Как не догадался сразу
Запустить на оборот!
Механизм остановился,
Помечтал и закрутился.
Ну, а как же быть иначе? —
Он готов в обратный ход.
Пессимизм иставил дяде.
И народ болтает сзади:
Механизм после обкатки
Стал совсем, совсем другой.
И меня все просят ладить.
Чтоб остался не в накладе.
Глаз мигает: Всё в поряде!
Крутит всех по часовой.
Январь 1988 г.
Баллада о гараже
Пришёл я к председателю профкома,
Который бывший пламенный комсорг.
И говорю, как ветеран ВИСХОМа:
Прошу гараж и здесь не нужен торг.
Но председатель, парень очень бравый,
Ну тот, что в заседаньях мельтешит,
Сказал, что я склоняюся часто вправо,
А вообще-то он вопрос решит.
И я в восторге, вроде бы поклялся,
Что после этого демократизм лизну,
Что, может, поменяю свои галсы,
И что готов прославить левизну.
Проходят месяцы: один и третий.
Мой председатель вижу: ни гу-гу.
Иду навстречу, думаю заметит.
А он жуёт по ходу курагу.
Пошёл я на приём тогда в Гендиру,
К тому, который руку первым жал.
Сказал: — Уймите мудрую задиру,
А то он от трудящихся устал.
Сказал Гендир: — Нам буйных не хватало,
И тех, что поведут толпу в наём.
Не нужен Вам гараж для пьедестала,
Давайте-ка немножко подождём!
Примерно год я по дверям стучался,
По СТК, профкому сделал круг.
— Ты в ихнюю обойму не вписался, —
Всё объяснил однажды старый друг.
ВИСХОМ — Всесоюзный НИИ сельхо-
машиностроения им. академика Горячкина
СТК — Совет трудового коллектива —
в годы «перестройки» - надстройка
демократизации в коллективах.
Гендир — генеральный директор.
Июль 1991 г.
Деревенские разговоры
За столом у дяди Лёши засиделись до утра,
Потому что он хороший принимает на «Ура».
Дядя Лёша сам учёный, школу держит на дому.
Может яблоком мочёным угостить по-одному.
По всему иметь сужденье с детских лет уже привык.
И чужое ваше мненье он оценит, как шашлык.
А мы тоже все с усами, понимаем что к чему.
Обсуждать умеем сами, кто что стоит по уму.
Обсужденье не простое, трезвый требуется взгляд.
Как во времена застоя царствовал у нас парад.
Лёше тоже обломилось пять наград за этот срок.
И нечистая знать сила по тайге дала урок.
Певшая хвалу свирель много дури принесла.
Там, где правит капитель, Лёша видит корень зла.
От того, мол, вышло боком, что снесли у нас сарай,
У коня отняли дышло, а коня сослали в рай.
Раньше как в округе было. Вместе едут на покос.
Если в сторону кобыла, получает кнут под хвост.
Говорим: Смири гордыню. Пей покрепче русский чай.
А не то от горя сгинешь, пропадёшь и невзначай.
А теперь пришло прозренье, каждый должен огород
Посадить без промедленья, чтобы накормить народ.
И пока поют певицы про постельные дела,
Ты, давай, Лексей , крутиться, коль пружина завелась.
Ну а конские замашки, ты забудь и будешь рад.
Тётю Клаву для закваски пригласи к себе в подряд.
И осваивай дилемму: Там, где ум, там рядом дурь.
Жуй колбасную проблему и почаще балагурь!
Февраль 1988 г.
Ах, интерес!
Советнички в кругу сидят.
Мудрёж выстраивают в ряд:
Нужны, мол, много ГЭС, АЭС.
А в планах их свой интерес.
Ах, интерес — лукавый бес!
Ищите в нём регересс-прогресс!
Ищите в нём левацкий ход,
Когда вперёд — наоборот!
Ах, смолюбие рвача!
Оно страшнее палача!
Оно продаст и нас, и вас,
И в первый и в последний раз!
А миллиарды тонн в трубу!
А счастье тянем на горбу.
И учат огоньки народ,
А он дурак всё не поймёт.
Он не поймёт, что виноват.
Из-за него возник, мол, блат.
И культ он будто бы создал,
Чтобы его уничтожал.
А где же был элитный слой,
Когда скот гнали на убой,
Когда доносчики народ
Вели в Гулаг на крестный ход?
Проснись, красавица, и пой,
Что равен должен быть любой!
И виноват не наш народ.
А тот, кто мифы создаёт!
ГЭС — гидроэлектростаниии,
АЭС — атомные электростанции
Март-апрель 1989 г.
Памяти Рубцова
Он в жизни знал один Завет:
За честь гореть, как гордый Пушкин.
И не успев отдать весь Свет,
Погиб за гордость зваться — русский.
Но вспомнят, вспомнят — был Поэт,
Летящий в русские просторы,
Чтобы нарвать Мечте букет
За слово, что за ним повторит.
И будет плакать русский луг,
Любовь ромашкой расцветать.
И песня вырвется на круг,
Чтоб о душе напоминать.
Не каждый Родине пророк,
Пророков нам уже хватало.
Но дал Поэт для всех урок:
Знать, что змея готовит жало.
А кто-то спросит: Кем убит?
Молчат друзья, молчат потомки.
И только ветренный пиит
Ласкает скрытые душонки.
Декабрь 1989 г.