«Вникаю в мудрость древних изречений…»

Писатель Н.Коняев опубликовал в «Российском писателе», № 7, март 2003 г. статью «Об «ушате дегтя», по поводу выступления Юрия Кириенко-Малюгина на «круглом столе» «Русская литература»: возвращение смысла» («РП», № 22 (49) 2002 г.). В том выступлении, которое было записано без редактирования с магнитофонной записи, приведено всего 3 замечания по книге Н.Коняева «Николай Рубцов». Между тем в январе 2003 г. писателю была известна статья «Я бегу от помрачений…», и Н.Коняев умолчал о развёрнутой критике и разыграл малый эпизод круглого стола до Вселенского светопреставления.
По тексту Н.Коняев пишет: «…в рассуждении об «ушате дёгтя», который я, по мнению критика, «бросил» в «бочку мёда», считая «публикации убийцы поэта…документами», не все благополучно с русским языком (на досуге критик может потренироваться в бросании ушатов в бочки), но и со смыслом».
Вообще-то, для сведения Н.Коняева, сообщаю, что по смыслу бросают не сами ушаты, а содержимое ушатов в бочки. А по вопросу, вместится ли ушат в бочку после бросания, привожу известные сведения.
«Ушат – небольшая кадка с ушами». С.И.Ожегов. Словарь русского языка. М. «Русский язык», 1984, стр. 735. Согласно данным, полученным от старушек из нашего двора, вместимость ушата примерно 10 литров.
«Бочка – 1. Деревянное или металлическое цилиндрическое вместилище с двумя днищами и обычно несколько выгнутыми боками. 2. Русская мера жидкостей, равная сорока вёдрам (около 480 литров)», С.И.Ожегов, то же, стр. 51.
Так что один ушат обязательно влезет в бочку вместе с дёгтем.
Грустит писатель о том, что критик (т.е. автор этой статьи), да и члены редакционного совета газеты (не какой-нибудь, а Союза писателей России) не понимают, что такое документ. Н.Коняев сообщает: «Какими бы лживыми ни были публикации убийцы поэта, они все равно являются документами, документами, свидетельствующими о ее отношении к Рубцову, о ее целях и намерениях».
Говорим мы на разных языках. Я о непрерывных попытках убийцы реабилитироваться. А Н.Коняев о том, что «мемуары» убийцы – это документ. Документы, правда, бывают разные. Одни правдивые, другие лживые. Признавая, что публикации убийцы лживые, Н.Коняев, тем не менее, приводит сведения из этих «документов» в книге. Например. По случаю пореза вены у поэта в июне 1970 г., когда Дербина не пускала Рубцова в свой дом (кто-то был у неё!). Рубцова тогда едва спасли в больнице. О «признаниях» Рубцова в любви к «поэтессе», именно в момент убийства (удушения). Слова любви, оказывается, слышали соседи через бетонные конструкции?! Приводить другие измышления Людмилы Дербиной (Грановской по первому мужу, в настоящее время Александровой) места в газете не хватит.
В своей статье Н.Коняев сообщает: «А вот по поводу текста некоего Юрия Кириенко-Малюгина, помещённого под общим заголовком «Русская литература: возвращение смысла», поговорить следует…»
Грустно, что Н.Коняев не знает «некоего» Юрия Кириенко-Малюгина, который к январю 2003 года уже выпустил книги: «Тайна гибели Николая Рубцова» (сентябрь 2001 г., 112 стр., тираж 1000 экз.) и «Николай Рубцов: «И пусть стихов серебряные струны…» (сентябрь 2002 г., 336 стр., тираж 1000 экз.). Обе книги имеются на витринах, на входе в Союз писателей России на Комсомольском проспекте. В феврале 2002 г. «Российский писатель» опубликовал статью «Николай Рубцов и православие». Может быть, есть такая система подхода у отдельных писателей: не замечать всех иных авторов, например, по теме Рубцова.
Когда я прочитал на стр. 92 в книге ЖЗЛ: «…его (Рубцова – Ю.К.-М.) посылали в магазин за дешевой водкой и мстительно били назавтра, если он не возвращался», то так расстроился, что неправильно записал фамилию автора-критика, вместо Топоров, записал Торопов. Я больше не буду. Так поступать. И не надо обвинять в заговоре Н.Дорошенко. Он не причём. Интересно признание Коняева: «Конечно и я бегал для кого-то за водкой …»
Привожу сейчас часть цитаты Н.Коняева из его книги в ЖЗЛ (стр. 268): «Я считал и продолжаю считать воспоминания убийцы поэта прежде всего документом. Этот подход и не позволяет мне пользоваться откорректированными свидетельствами. Наша задача воссоздание объективной картины трагедии». Но тогда Н.Коняев должен привести факты из публикаций вологодских писателей, а также из следственного дела (газета «Опасная ставка», № 7, июль 1996 г.). Рваные когтистые раны на шее, укус на правой руке, оборванная часть уха, следы крови на полу…
Н.Коняев знает статью «Обкомовский прихвостень» (март 2000 г.), где Дербина пишет: «Разве могли два моих пальца, два моих женских пальца сдавить твёрдое ребристое горло?» Просто верх демагогии! Надо читателю знать, что масса Дербиной была более 80 кг, а Рубцова – около 60 кг. 19 января 2001 г. были опубликованы статьи в газете «Комсомольская правда» и в «Правде», где представлены лживые версии гибели Рубцова. Не прокомментировал эти версии писатель. Книга Коняева сдана в набор 29 марта 2001 года, подписана в печать 3 октября 2001 г.
Это всё – не второстепенные материалы. Два антипода поэзии сошлись лицом к лицу. Дербина – любительница звериных и сатанинских образов, представительница индивидуализма (эгоизма). Рубцов – национальный русский поэт, у которого душа болела за русский народ и за Россию. И именно эгоистка Дербина пошла повторно на контакт с русским поэтом Рубцовым: сначала в Москве в апреле 1964 года (пригласив его, мало известного в то время поэта, в московскую гостиницу), а затем в июне 1969 года в Вологде, приехав прямо на его квартиру. Зачем? Ведь, как сообщает Коняев, Дербина сказала ему в телефонном разговоре: «По сравнению со мной Рубцов был в поэзии мальчишкой».
Привожу для Читателя известные вирши «поэтессы» Дербиной:

Как быстро кончалось знакомство,
Когда в моих рысьих глазах
Природное непокорство
Внушало знакомому страх.
Откуда я знала, откуда,
Что встретится мне идиот…

Всей звериной тоской Зодиака
И моя переполнена грудь!
Вся грузная, бояться буду драки,
Я всё ж оскалю острые клыки…

Волчица я, ты понял слишком поздно,
Какая надвигается гроза.
В твои глаза в упор глядят не звёзды,
А раскалённые мои глаза.

И писатель должен понимать, что, если допустить реабилитацию убийцы, то она потом всех (в том числе Н.Коняева) потянет по судам за будто бы ложь в её адрес. Это будет взрыв атомной бомбы в литературных кругах. Эту личность нельзя недооценивать. Неужели не видно, что любыми путями, любыми версиями, Дербина пытается уйти от Суда народного. От Всевышнего ей не уйти. О Дербиной никто и не вспоминал бы по большому счёту, если бы она действительно покаялась в своём преступлении, ушла бы в тень, в домашний монастырь. А вот её настырная суть, неправедная позиция взвалить вину на убитого ею поэта (национального русского Поэта!) проявляется непрерывно. Идёт игра на самолюбии, стравливании даже близких по идеологии писателей.
Привожу пассаж Н.Коняева из статьи: «…он совершенно безнаказанно, как считает, начинает оскорблять меня…» Моё дворовое московское воспитание заставляет меня учесть этот посыл «оскорблённого» Н.Коняева. А для сведения, сообщаю, что я руководствуюсь поиском истины, а не мнением писателя. И не надо печатать бытовуху из лживых документов разных авторов под флагом так называемой объективности. «Объективизм» – новая форма подачи материала целой когортой писателей, у которых излюбленный приём – полоскание грязного белья персонажа. И видимо для того, чтобы другое грязное бельё показалось более чистым.
А я критиковал от всей души. Н.Коняев почему-то не понял моей позиции по защите Н.М.Рубцова. И его ответные пассажи-термины типа «шулерский приём», «наглая фальсификация», «подловатая сущность», «подловатая подтасовка» не красят словарный багаж пишущего на православные темы Коняева.
Мне лично частично нравится, когда Коняев заявляет: «Бессмысленно разбираться в аргументации Кириенко-Малюгина, поскольку повсюду он смело пренебрегает не только общепринятыми правилами литературоведческого анализа, но и элементарной порядочностью». Анализ книги Коняева по сюжету, логике построения материала, образности авторского языка, объёму и особенно содержанию известной информации по Рубцову – надеюсь, проведут другие критики. А я, как признанный теперь Н.Коняевым критик «новой волны», считаю, что правило есть одно: писать во имя Добра и Справедливости, защищать национальное и православное направление поэзии Н.М.Рубцова для духовного Возрождения русского народа. На этом пути уровень произведения и критики будет нормальным.
10 апреля сего (2003) года я послал письмо в адрес С.-Петербурского отделения СП России, где в частности написал:
«Как отмечает Н.Коняев, цитата со стр. 93, приведённая мной, что «он (Рубцов) мог как-нибудь признаться, что его лучший друг – Эдик Шнейдерман, а любимый поэт – Бродский. Славянофилам это было бы не по нутру» относится к Константину Кузьминскому, а не к нему. Н.Коняев в этом случае прав, и я приношу ему извинения. Дело в том, что цитата К.Кузьминского прерывалась стихотворным текстом. А у меня по ходу прочтения книги отмечены порядка пятидесяти (!) замечаний к посылам Н.Коняева по отношению к Рубцову, и я не обратил внимания на то, что отмеченная цитата относится к К.Кузьминскому. Из этих 50-и замечаний я привёл в «Нашем современнике» только 16. Тем не менее, у меня вопрос к Н.Коняеву: А зачем вообще надо было вводить в книгу эти сомнительные и тенденциозные высказывания эмигранта Кузьминского? И второе. Н.Коняев не опровергает посылы Кузьминского по Рубцову, особенно по фразе «Славянофилам это не очень было бы по нутру».
Прим. автора. Статья была передана в газету «Российский писатель» в марте 2003 г., но не была принята. Автор считает целесообразным довести её содержание до читателя.
С критикой некоторых посылов Н.Коняева о жизни Н.Рубцова читатель может познакомиться в брошюре вологодского писателя и филолога В.Баракова «И не она от нас зависит…», 1993 г.

Статья опубликована в книге «Новая дорога к Рубцову»