«Я бегу от помрачений…»

О чём шумят
Друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?
Я слышу спор.
И вижу силуэты
На смутном фоне позднего окна.

Уже их мысли
Силой налились!
С чего начнут?
Какое слово скажут?
Они кричат,
Они руками машут,
Они как будто только родились!

В конце 2001 года издательством «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ (жизнь замечательных людей) выпущена книга Н.Коняева «Николай Рубцов». Книга снабжена суперобложкой, содержащей фрагменты прекрасных русских пейзажей и встроенный портрет совсем молодого Николая Рубцова. Книга иллюстрирована множеством чётких прекрасно подготовленных чёрно-белых фотографий: здесь мать и отец поэта, Коля в детском доме, юношеские и «морские» фотографии, снимки в Ленинграде и Вологде, фотопортреты поэта. Представлена также врезка с фотографиями Николая Рубцова в Никольском, в Литературном институте, с вологодскими литературными коллегами и друзьями. Имеется ряд фотографий по рубцовским местам уже после гибели поэта.
Н.М.Рубцов в серии ЖЗЛ опередил целый ряд известных поэтов и писателей. Среди тех, кто ещё не удостоился этой серии, следует назвать А.Твардовского, Н.Клюева, М.Шолохова, А.Ахматову, П.Васильева. О важности выхода книги о Н.М.Рубцове, русском национальном поэте, говорить особенно не приходится. Вокруг его жизни и поэзии продолжаются споры, а в общество эпизодически вносится бытовая дезинформация со стороны литературных оппонентов и, особенно, со стороны небезызвестной убийцы поэта. А простой русский человек, впервые прочитав стихи Рубцова, вдруг вспоминает на генетическом уровне свою малую родину, свой природный язык, село или деревню предков с разрушенным зачастую храмом.
Книга Н.Коняева составлена из трёх ранее опубликованных повестей «Путник на краю поля», «Вологодская трагедия» (1998 г., Эллис лак) и «Ангел родины». Автор использовал собранный большой фактический материал, в том числе из архивов Литературного института, Государственного архива Вологодской области, а также на основе встреч с современниками Николая Рубцова в Ленинградской области, в селе Никольском и др.
Прослеживается мысль автора, что Николай Рубцов являлся жертвой Системы, как многие другие поэты и вообще граждане Советского Союза. Спорить о том, кто мы – жертвы или любимцы советской власти, практически бесполезно. Отношение к советской власти зависит у одних – от реализованных или нереализованных карьерных запросов, у других – от количества баксов и занимаемой должности, у третьих – от приобретённого духовного миропонимания, у четвёртых – от получаемых от власти возможностей в области образования, медицины и особенно условий жизни для детей и внуков. И поэтому здесь никогда не будет однозначного мнения, точно так же как и в отношении к существующей Системе, называемой демократической. Сознание определяет бытиё, а потом уже бытие определяет корректировку сознания. Одни при деньгах радуются свободе с милицией, вооружённой автоматами для борьбы с воспитанными в результате победы «демократии» преступниками, другие с лопатами – чистому небу на загородном миниучастке. И всё эти подходы связаны с психологией человека. Одни рвутся к злату, другие к спокойствию Души.
А биография Николая Рубцова тесно связана с Историей родного Отечества и с окружением поэта в течение жизни. Пройдёмся по некоторым посылам, которые даёт Н.Коняев в книге и которые неприемлемы для автора этой статьи.
1. Н.Коняев считает публикации Людмилы Александровны Дербиной (по первому мужу Грановской), убийцы Н.Рубцова, документами (стр. 268). И ссылается на них в ходе повествования. Опираться на «факты» Дербиной-Грановской нельзя, учитывая, что убийца непрерывно изыскивает мотивы для реабилитации (с целью полной моральной легализации своих выступлений и последующего приёма в Союз писателей), а её литературные адвокаты выдвигают разные взаимоисключающие друг друга версии, обливающие грязью Н.Рубцова. Впервые в мировой истории убитого поэта представляют виновником своей смерти, а его убийца хочет предстать в качестве жертвы. Однако вологодским судом в апреле 1971 г. вина Л.А.Грановской доказана, и на суде она признала себя виновной. «Фактам» от Грановской теперь можно верить только, если есть другие свидетели события. В 1996 г. Верховный суд России подтвердил решение суда от апреля 1971г. (см. статью «Могла ль понять в тот миг кровавый?» в газете «Опасная ставка», 7, июль 1996г.)
2. Н.Коняев сообщает об отце Н.Рубцова с эгоистической позиции: «когда новая власть безжалостно погнала на голодную смерть миллионы русских мужиков, он примкнул к победителям и без сожаления покинул обворованную, обескровленную деревню, чтобы определиться на сытую, хлебную должность в новом, теперь уже полностью подвластном кремлёвской нечисти, мире». Лихо написано. Смешаны по тексту и кони, и люди. Разберёмся. Любая власть заявляет какие-то благородные цели. А СССР в то время находился во враждебном окружении, и надо было готовиться к войне. В двадцатые и тридцатые годы были приняты грандиозные планы промышленного и военного строительства страны. Иначе мы в случае победы фашистов оказались бы на уровне рабсилы для «цивилизованной» Европы. И, в основном, задачи руководства СССР были решены и заложена база для всей последующей промышленной эпохи. Да, это было сделано за счёт переброса кадров из крестьянской среды в города, проводилось обучение специальностям, и одновременно велись громадные стройки. Но были и карьеристы, и лакеи, и простые исполнители приказов. И в то же время были враги традиционной русской культуры, которые занимались разрушением нашей культуры и православных храмов.
3. К сожалению, Н.Коняев не понял, что у М.А.Рубцова (отца Николая) была многодетная семья, надо было кормить детей (к 1938 г. пятеро детей). Отец семейства работал на тех должностях, на которые его посылало местное руководство и принимали в отделах кадров. Не имея среднего образования, он за счёт русской сметки зарабатывал в системах невысокой квалификации (кооперации и снабжении) средства на содержание семьи.
4. На стр. 27 Н.Коняев пишет: «Учили в Никольской школе, конечно, плохо. Преподавателем русского языка и литературы, физкультуры и географии был один человек. Об особых знаниях тут говорить не приходилось. Зато были книги». Во-первых, это было временно в годы Великой Отечественной войны. И, во-вторых, в любой советской школе учили хорошо. А вот ученики бывают разные. Но, по крайней мере, половина учеников любой школы при советской власти оканчивала институты и техникумы. Я думаю и Н.Коняев не исключение. И автор этой книги при средних оценках в школе с первого захода в 17 лет поступил в технический институт. И Н.Рубцов получил высшее литературное образование при советской власти. А книги всегда были основным источником знаний, а не сведения на уроках. И совмещение преподавания предметов тогда в Николе было временным явлением, так как взрослые были на войне, а многие учителя и не вернулись с войны.
5. На стр. 30, 31 и 32 Н.Коняев относит стихотворение «Фиалки» (в котором Коля Рубцов просит «хлеба мне, хлеба») к 1950 году и его жизни в Риге. Но там Рубцов был с воспитателем (по некоторым сведениям) и он жил на командировочные средства от детдома, то есть был обеспечен. А голод Рубцова относится к 1952 году, когда он был в Архангельске один и после техникума.
6. На стр.44 автор даёт посыл: «Никто никогда и не гнал Рубцова…». Но ведь далее в книге говорится о преследовании Н.Рубцова в 1963 и 1964 г.г. в Литинституте, и Н.Коняев приводит соответствующие документы.
7. На стр. 64 Н.Коняев пишет: «Детдомовское детство было тяжело ещё и тем, что даже элементарного представления об азбуке человеческих отношений выходящему в самостоятельную жизнь воспитаннику не давало. Для молодого Рубцова характерно суровое неприятие даже малейших компромиссов, полное отсутствие умения подлаживаться под характер другого человека…» Да, Рубцов не был и не хотел быть приспособленцем. Вот этому и учили в детдоме. Плохо это или хорошо, судить читателю. На стр. 69 Н.Коняев пишет: «Годы детдома – там равенство было заведомо ущербным – не в счёт». Но именно в детдоме равенство было подлинным. Почему у Коняева такое своеобразное понимание о воспитании в детдоме? А вот товарищ Николая Рубцова по никольскому детдому А.С.Мартюков, сейчас главный редактор газеты в Великом Устюге, пишет: «Трудно человеку из семьи понять законы детдомовской общины. Они естественны и обязательны. Дети, родственные по судьбе, крепче сплачиваются. Злоба и ложь отвергаются. Предательство, как и всюду, вне закона».
8. На стр. 68 Н.Коняев относит стихотворение «В старом парке» к Приютино. Между тем известно, по давно опубликованным воспоминаниям С.Чухина, что это стихотворение написано после посещения Н.Рубцовым барской усадьбы с прудом и парком в селе Погорелово на Вологодчине в августе 1966 года.
9. На стр. 84 Н.Коняев приводит слова А.Солженицына о советской эпохе: «…270-милионный народ мучается на уровне африканской страны, с неоплаченной работой, в болезнях, при кошмарном уровне здравоохранения, при уродливом образовании, сиротстве детей и юношества, оголтелой распродаже недр за границу…» Но всё познаётся в сравнении. Это сейчас большинство населения мучается на уровне африканской страны, когда уровень жизни, промышленность, медицинское обслуживание отброшены на десять-пятнадцать лет назад. А основное население страны по социальным условиям отброшено примерно на 60-е место в мире, а ранее мы были в первой десятке стран мира. Кому это надо и выгодно? При советской власти государство всё-таки заботилось о детях и о матери. Одна правда в этой цитате – о продаже недр за границу, но не сказано, что 87% прибыли от продажи получают владельцы фирм по добыче и продаже ресурсов России, которые принадлежат всему народу.
10. На стр. 92 Н.Коняев приводит высказывание петербурского критика и переводчика Виктора Торопова о том, что «в «шестёрках» у этих бездарей (имеются в виду рабочие поэты из литобъединения) почему-то ходил великолепный поэт Николай Рубцов – его посылали в магазин за дешёвой водкой…» А сколько раз Торопов или Коняев бегали когда-то для кого-то за водкой? Но ведь все отмечают независимый характер Николая Рубцова, и поэтому никогда не поверить В.Торопову в попытке унизить Н.Рубцова.
11. На стр. 93 Н.Коняев пишет, что «он (Рубцов) мог бы как-нибудь признаться, что его лучший друг Эдик Шнейдерман, а любимый поэт Бродский. Славянофилам это не очень было бы по нутру».
У Рубцова было по жизни несколько любимых поэтов: Д.Кедрин, С.Есенин, а затем Ф.И.Тютчев, на чьи стихи Николай подбирал мелодии. В Ленинграде Рубцов признавал только Г.Горбовского, которому посвятил стихотворение «Поэт». А в Москве у него был круг друзей-поэтов: А.Передреев, Ст. Куняев, А.Черевченко, Н.Анциферов, В.Сорокин. И был старший друг, вологодский поэт А.Я.Яшин. Большую поддержку поэту в Москве по публикациям оказали В.Кожинов, Ф.Кузнецов и Е.Исаев. В Тотьме в трудные 1964-65 г.г. Рубцову оказывал помощь друг ещё с лесного техникума журналист и писатель С.Багров. В Вологде у Рубцова были друзья-поэты С.Чухин, О.Фокина, В.Коротаев, А.Романов, Н.Старичкова и, особенно, писатель В.И.Белов. А сам Рубцов является русским славянским поэтом, продолжателем поэзии Ф.И.Тютчева, С.А.Есенина и А.А.Блока. Кстати, Н.Коняев противоречит самому себе относительно предлагаемого «любимого поэта», когда на стр. 257 приводит высказывание В.Кожинова, что «любимейшим поэтом Николая Рубцова был совсем уж не «деревенский» Тютчев».
12. По тексту книги применены «оригинальные» выражения: на стр. 40 «первый опыт форсирования романов (имеются в виду любовные) Рубцов – увы! – будет повторять снова и снова»; на стр.117 для Н.Рубцова «брезжил успех», на стр. 227 «разгребая перед собой…натуральное дерьмо,…плыли вдаль будущие граждане Страны Советов». Это о русских вологодских ребятах.
13. На стр. 157 Н.Коняев пишет: «Я не хочу критиковать памятник Николаю Михайловичу в Тотьме, но больше правды о поэте в развалинах никольской церкви…» Пассаж типа «Я не хочу критиковать...» уже есть критика. Имеется много положительных высказываний о памятнике в Тотьме. Критика ведётся людьми, которые или не понимают условность памятников, или им не нравиться сущность поэзии Рубцова. Вот что пишет, например, Оборина (Покровская) В.В., выпускница МГУ им. Ломоносова: «На открытии памятника Н.Рубцову в Тотьме на берегу Сухоны я присутствовала. Мне кажется, скульптор очень хорошо передал и внешний и внутренний мир поэта». Это мнение получившей высокое эстетическое образование Обориной, которая была направлена из Москвы в мало кому известную Тотьму и преподавала историю в 1950 г. в обычном лесном техникуме, в том числе и Николаю Рубцову.
14. На стр. 173 делается попытка сравнения стихотворения Иосифа Бродского «Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам…» и Николая Рубцова «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны…». Но если И.Бродский видит «холодные холмы» в России, то Рубцов холмы задремавшей России. Бродский мрачно смотрит на окружающий мир, а Н.Рубцов сквозь сумерки видит Свет. Н.Коняев пишет далее от себя: «Утро и в самом деле было туманным, а время трудным». Времена всегда трудные, только когда и для кого. А судьбы разные. Разница в том, что Рубцова убили уже в 1971 г., а И.Бродский уехал на Запад и получил нобелевскую премию.
15. На стр. 199 Н.Коняев приводит высказывания никольчанки Л.С.Тугариной о жизни поэта с Гетой, о том, что Рубцова чуть ли не держали на хлебе с водичкой (это когда поэт был на болоте с клюквой). А зачем такие сомнительные высказывания? Чтобы опорочить Г.М.Меньшикову, гражданскую жену Н.Рубцова?
16. На стр. 270 Н.Коняев пишет, что «Людмила Д. (Дербина-Грановская) пыталась влюбиться в Николая Михайловича Рубцова, но ничего из этой попытки не выходило». Не собиралась она влюбляться, ей от Рубцова нужно было поднабраться поэтического мастерства (поэта она выделила из других и сразу явилась к нему на квартиру в июне 1969 г.). Зачем Н.Коняев приводит систематически высказывания Дербиной с клеветой в адрес Рубцова? Особенно лживо описание Дербиной случая с порезом вены в июне 1970 г. Опубликовано ведь по этому случаю свидетельство А.Романова (1994 г.), которое не приводит Н.Коняев и которое разоблачает Дербину. И почему в своей книге Н.Коняев пишет «поэтесса Д.» и не называет фамилию Дербина, по мужу Грановская (она в печати открыта с 1993 г.)?
Есть ещё множество неточностей по интерпретации событий, связанных с Н.Рубцовым. Просто нет возможности упомянуть все эти мелкие, казалось бы, детали, которые работают на дискредитацию образа русского Поэта. Как известно, ложка дёгтя портит бочку мёда. Можно было бы не акцентировать внимание на вышеприведённые и другие пассажи, если бы они не использовались скрытыми и принципиальными недругами Н.М.Рубцова. В одной из передач по радио, уже в январе 2002 года, приводились именно те фрагменты из книги Н.Коняева, где даются ссылки на мнение Дербиной-Грановской и которые чернят светлый образ Н.М.Рубцова.

II

Подготовка автором нижеследующего материала была продиктована необходимостью ответа на доводы Т.В.Даниловой, изложенные в её статье о Николае Рубцове «Русский поэт», опубликованной в журнале венедов «Волхв», №1 (22), 2000. С рядом положений статьи Даниловой можно и нужно согласиться. Об ожидаемом появлении истинно русского поэта, о неразрывной связи Рубцова с окружающей природой, особенно в родном селе Никольском, о любви к Родине, о поэтическом чутье Рубцова, о высокой оценке В.Кожиновым творчества поэта, о выталкивании Рубцова из Литинститута. В принципе достоверно понимание автора о «друзьях» с бутылками перед гибелью поэта и, особенно, о натуре «поэтессы» Дербиной-Грановской (с её звериными поэтическими образами). Т.Данилова очень грамотно, логично выстраивает материал и напористо проводит идею тяготения творчества великого русского поэта Н.М.Рубцова к русской природе, к единению Русского народа с «Божественными Силами Природы», а в конечном итоге ведёт к обоснованию языческого мировоззрения поэта.
Т.Данилова пишет: «Рубцовский могучий дух охватил всю Россию в её историческом развитии, всё её величие и боль, «её победы и беды», чутко уловил «волны и скалы» народной жизни». Такой пафос трудно перекрыть.
Т.Данилова сообщает неопровержимое: «Поэт внимал лишь своему сердцу и голосу живой Природы и никогда ничего не сделал природе противоречащего, ни разу не сфальшивил…» Проводится и следующая мысль: «Поэт чувствовал глубинную духовную связь с Родиной, ощущал себя частичкой всего русского Рода. Он произошёл от народа и жил в народе, а не изучал народ как нечто отвлечённое, в отличие от кабинетных литературных работников». С большой буквы пишет Данилова Природа, Род …., придавая им божественное понятие. Известно, что природные явления – это знаковые факторы язычества.
Далее Т.Данилова пишет: «Рубцов, не упоминая в стихах языческих образов Сварога, Перуна и др., – был язычником, не восхваляя Христа или Ленина, ценил достижения русского народа в эпоху православия и в постреволюционное время. Он воспевал русские святыни, древнейшие и вечные: Природу, Отечество, Волю.

Отчизна и воля – останься, моё божество!
Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..»

Зная, что невозможно отрицать объективную реальность достижений советской эпохи, Данилова неуклонно продолжает свою линию. Подводя базу под языческие будто бы представления Рубцова об окружающем мире, она игнорирует вольно или невольно другие известные стихотворные высказывания поэта. Например, в том же стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны…» Рубцов говорит:

И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, –
Не жаль мне, не жаль растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей.

В этом сравнительно раннем стихотворении (1964 г.) Рубцов не выражает явно своего мировоззрения. То ли оттого, что он в рамках атеистической цензуры не может афишировать свои взгляды, то ли он полностью не определился в отношении к религии, то ли от желания предоставить читателю самому определиться.
А Данилова сначала незаметно, а затем всё более чётко продолжает проводить мысль о творческой ориентации Рубцова на Природу (и, тем самым, на язычество) и фактически отрицает православную суть поэзии Рубцова. Она «притягивает» поэтическое мироощущение Рубцова к неоязыческой идеологии. Данилова даже ссылается на подсчёт языческих и православных мотивов в стихах поэта с помощью арифметики: «Беспристрастный анализ системы образов рубцовской поэзии показал, во-первых, многократное количественное преобладание «языческих» образов над «православными», во-вторых, существенное превосходство первых над вторыми по яркости и выразительности».
Что касается яркости и выразительности сравниваемых образов, то это субъективное понятие. Разделить в поэзии Рубцова явления природы («языческое») и духовные образы («православное») просто невозможно, всё взаимосвязано.
Что касается мировоззрения, то это понятие не застывшее, как правило. Рубцов, как любой человек и как русский человек, проходил несколько стадий изменения мировоззрения.
Как известно, одни даже в возрасте за 30 лет остаются на уровне восприятия мира в возрасте 14 – 18 лет (например, зомбировавшись в юности текстами примитивного рок-эн-рола), а другие люди за счет увеличения объёма знаний и работы мысли непрерывно углубляются в мировоззрении. Рубцов прошёл, на взгляд автора, несколько периодов развития мировоззрения, что отразилось в его творчестве.
Первый период Рубцова – романтический (юношеско-любовный и «морской») длился с 1950 г. фактически до 1959 г., когда он вторично разочаровался в юношеской влюблённости: после расставания с Татьяной Агафоновой (Решетовой) из Тотьмы и с Таей Смирновой из Приютино.
Второй период (ленинградский, с ноября 1959 г. по июль 1962 г.) – условно переходный с эстрадно-юмористическим уклоном, когда Рубцов, «тусуясь» в ленинградских «литературных дворах и задворках» (по его определению в сборнике «Волны и скалы»), писал стихи под влиянием шестидесятничества. Практически вся интеллигенция той поры переболела этой болезнью.
Третий период (московский, сентябрь 1962 – июнь 1964 г.) – период определения своей творческой позиции и уже переход к историческому пониманию развития общества и судьбы России, раздумья о разрушенных храмах. И прозрение в снежное предзимье, осенью 1963 года, в избе у немолодой хозяйки (вероятно вдовы): «как много жёлтых снимков на Руси», «враждой земля полным-полна». И, наконец, понимание обращения хозяйки, чтобы не было войны, к последней надежде, к Богу («Дай Бог, дай Бог…/Ведь всем не угодишь,/ А от раздора пользы не прибудет… »).
Четвёртый период (никольский, с июня 1964 г. по апрель 1966 г.) – период не только физического единения с природой, но и создание стихов в согласии со своей русской душой (подсознательное православное мировоззрение). И в письмах 1965-1966 г.г. Рубцов уже поминает несуетно Бога.
Пятый период (алтайский, с мая 1966 г. по конец июля 1966 г.) – период углубления исторического понимания судьбы человека, поколений и России («Старая дорога», «В минуты музыки» и особенно «Шумит Катунь»).
Шестой период (вологодский, с сентября 1966 г. и до 19 января 1971 г.) – период создания и непрерывных публикаций стихотворений, затрагивающих духовные струны любого человека в России (углубление подсознательного православного мировоззрения).
Конечно, эти периоды с творческой точки зрения до некоторой степени условны, нет резких переходов от одного к другому. Поэт перемещался из одного места проживания в другое и обратно и писал по состоянию души. А речь идёт о тенденции развития мировоззрения поэта, и она прослеживается по времени и жизненным периодам у Рубцова.
Большинство нормальных читателей в творчестве Рубцова увидели свою русскую душу, переживание за Россию, за условия жизни своих братьев и сестёр и подсознательно своё православное мироощущение (стихи «О Московском Кремле», «Выпал снег», «Вологодский пейзаж», «Душа хранит», «Над вечным покоем», «Плыть, плыть» и др.). И у Рубцова по крайней мере дважды встречается чисто православное обращение к «братьям и сёстрам». А у закоренелых атеистов и лукавых материалистов не обнаружишь подобного мироощущения, наблюдается полное или частичное неприятие содержания творчества Рубцова.
Обсуждение вопроса, куда отнести Рубцова – к язычникам или к православным далеко не безобиден. Дело в том, что возврат к языческому представлению мира русским народом или к христианскому с понятиями добра, зла и греха является принципиально важным для будущего русского и других народов или части народа, тяготеющего к справедливым канонам православия. «Неоязычники» вольно или невольно пытаются ликвидировать тясячелетнюю православную историю России, все победы, которые одержаны под флагом Православия.
Попытка введения язычества в православное исторически мировоззрение русского народа следует рассматривать как новое старое сектантство. Вносится новый раздор в среду коренного народа, который уже разделён на патриотов, демократов, коммунистов, чиновников, либералов, необольшевиков, монархистов, государственников, западников, неосектантов и др. Лозунг: «Разделяй и властвуй» на данный момент времени реализован. Но это не значит, что навсегда.
Создаётся впечатление, что русскому народу не дают спокойно жить и нормально развиваться, пытаются непрерывно вносить свару в народ, принципиально верящий в идеи социальной справедливости. Одна свара уже была в 1917 году и затем в виде гражданской войны, стоившей миллионы жизней. А во имя чего?
И мало того, что всякие иностранные инородные сектанты и «просветители» косяком гуляют по Руси и ловят души доверчивых русских, так ещё в сферу, казалось бы, патриотической части общества вносится ссора. А русский народ вымирает и вымирает. И не видно государственных мер по немедленному стимулированию рождаемости русского народа, прекращению фактически геноцида коренного народа России.
Нам надо понять следующее. Да, русский народ имел вековые обычаи и обряды, причем и многие ещё до принятия христианства. Все эти обычаи связаны с культурой земледелия на Руси. И обычаи предков были ориентированы на явления Природы. Но не все обычаи были хороши. А главное: не было идеологии, которая была бы ориентирована на состояние души и правила поведения человека с человеком. Эта мораль была взята из Нового Завета (проповеди Христа). У нас образовался синтез языческих верований и христианской морали. Хотя об этом синтезе сказано уже было ранее, но Т.Данилова молчит об этом или по незнанию, или специально, стремясь «разгромить» православие. И христианство в виде Православия упорядочило умонастроения русского и единородных славянских народов исторически в Киевской Руси, Московской Руси, Российской империи.
Как же Т.Данилова может игнорировать 1000 лет Православия в России? При соблюдении моральных заповедей православия у нас непрерывно рождались в каждой семье по пять-двенадцать человек (сколько Бог дал!). Например, у автора этой статьи по линии отца было десять братьев и сестёр и по линии матери тоже десять братьев и сестёр. И так в каждой русской семье. Было подсчитано, что население России с середины 19-го века и к концу 20-го века должно было увеличиться до примерно 400-500 миллионов человек. А после переворота 1917 года, организации гражданской войны в России и борьбы с русским крестьянством и православием по всем моим родственникам суммарно набирается только по 6-7 детей. И куда нас могут повернуть новые идеологи из-за «открытия» языческих мотивов в поэзии Рубцова?
Рубцов за 18 дней до гибели писал:

Теперь шампанского не грех
Поднять бокал за тост хороший:
За Новый год,
За детский смех,
За матерей, за нас за всех,
За то, что нам всего дороже.

Если брать отдельные ранние стихи Рубцова, то в них можно найти и почти атеистические, и антикоммунистические, и сатирические, и чисто эстрадные ходы.
А вот Душа упоминается более ста раз (по публикации вологодского литератора, д.ф.н. В.Н.Баракова). И здесь дело не в количестве упоминаний, а в том, что русский человек читает и понимает эти стихи по Совести, и по исторической Памяти, и по ощущению народных ещё языческих земледельческих обрядов и светских свадебных, а также и духовных православных обрядов. Надо учитывать и эпоху атеизма, в которую жил поэт. В переходный период возврата русского народа к православию Рубцов сделал больше, чем кто-либо. В.Н.Бараков ещё в 1993 году сказал:
«В творчестве Рубцова отразилось то переходное состояние, которое свойственно сейчас большинству русских: тяжёлое расставание с атеизмом и медленный путь через искушения язычества к православной религии. Рубцов и в этом опередил своё время: «Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы».
Хотелось бы узнать ответ Т.В.Даниловой на следующие вопросы: А куда мы уйдём от наших кладбищ с родителями и крестами? Хотелось бы узнать, а где похоронены родители и деды с бабками у Даниловой? На каком кладбище? И где она сама рассчитывает пребывать после ухода в мир иной? И как должны хоронить: по языческим обрядам? И какие боги и символы будут на могилах? Похоже, что проницательная Данилова не думает о последствиях. А что делать с церквями и монастырями? Уничтожать под новую «старую» идеологию?
А в случае смертельной опасности народам России и коренному русскому народу, к каким символам Т.В.Данилова предложит обращаться? К Сварогу и Даждьбогу? Или всё же к святым Александру Невскому и Дмитрию Донскому, к спасителям от католицизма Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому, к национальным полководцам Александру Суворову и Михаилу Кутузову?
Талантливый погибший в расцвете жизни русский критик Ю.И. Селезнёв в статье «Златая цепь, или Опыт путешествия к первоистокам народной памяти» писал об истории славян:
«Мы, например, достаточно свободно ориентируемся в древнегреческой мифологии…
Но попробуйте спросить у иного образованного, начитанного русского, вполне серьёзно считающего себя культурным человеком, почему скажем, в «Слове о полку Игореве» русичи именуются Даждьбожьими внуками, а песнопевец Баян – Велесов внук? Кто они такие, Даждьбог, Велес, Ярила, Стрибог, Мокошь, Хорс, Перун, Сварог, Лада, Прия, Жива, Коло, Род? Какие древнейшие мифические и полулегендарные персонажи проглядывают через образы и деяния наших былинных героев – Святогора, Микулы Селяниновича, Потока, Дуная, Волхва Всеславича, Ильи Муромца, Добрыни Никитича? В какие эпохи уводят нас сказочные образы Ивана-царевича, Царевны Лягушки, Василисы Премудрой, Царевны Несмеяны?…
Что знаем мы о полулегендарных праотцах и вождях славянских? Кто такие Рус, Чех и Лях, Родим, Вятко? Под какими именами известны древние славяне? Почему многие из исторически засвидетельствованных гуннских и древнегерманских вождей носят славянские имена?…
Школьные учебники и до сих пор с завидным упорством хранят молчание о нашей древнейшей истории…
Наши идеологические противники не хуже нашего понимают важность проблемы русского народа как единящей, цементирующей силы Советского государства. Вот почему антисоветизм всё более явно обнаруживает формы откровенной русофобии. Русофобия есть не что иное, как стратегия империалистического «первого удара» по нравственному центру нашей державы…» Ю.Селезнёв одним из первых сказал ещё в начале 80-х годов 20-го века о необходимости борьбы с русофобией, которая грозит развалом державы.
В статье «Поэзия природы и природа поэзии» Селезнёв писал:
«Такие образы природы, как дорога (зимняя дорога, тройка, колокольчик под дугой), берёза, степь раздольная, «Волга-матушка», «желтеющая нива», «разливы рек», не случайно становятся в русской поэзии образами Родины, Руси, России в целом…
Мы знаем, что даже такие поэты, как, например, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Тургенев и некоторые другие, знавшие французский язык «как свой родной», тем не менее, писали довольно средние «французские стихи»…И писать стихи на русском языке далеко ещё не значит быть русским поэтом».
Данилова пишет: «Глубокое влияние на личность поэта оказали годы, проведённые в детском доме села Никольское Вологодской области». А почему Данилова умалчивает о Тотьме?
Николай Рубцов воспитывался в юности на следующих факторах. Разрушенная престольная церковь в самом селе Никольском. В Тотьме – церкви Троица, Входоиерусалимская, Рождества Христова, Успенская. Знал наверняка Рубцов о разрушенном кафедральном Богоявленском соборе (в сохранившемся алтарном помещении его находится сейчас молодёжный центр культуры г.Тотьмы). И, наконец, Спасо-Суморин монастырь, про который Рубцов написал в сохранившемся сочинении в 15-16 лет, когда учился в лесном техникуме (это здание бывшей церкви Преображения монастыря). На территории монастыря стоит сохранившийся, красивейший, но разрушаемый Вознесенский собор. Спасо-Суморин монастырь выдержал польско-католическую осаду.
Складывается впечатление, что Данилова или не была в Тотьме и Никольском, или не захотела увидеть тот окружающий мир, который в юности воспитал Николая Рубцова и с которым он чувствовал смертную связь.
Неоднократно Николай Рубцов писал о православных храмах:

С моста идёт дорога в гору,
А на горе – какая грусть! –
Стоят развалины собора
Как будто спит былая Русь.

Это о почти полностью разрушенной престольной церкви села Никольского.
В стихотворении «Во время грозы» (1968 г.) Рубцов пишет:

И туча шла гора горой!
Кричал петух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.

В стихотворении «Вологодский пейзаж» (1968 г.) поэт рисует картину:

Живу вблизи пустого храма,
На крутизне береговой
И городская панорама
Открыта вся передо мной.
Пейзаж, меняющий обличье,
Мне виден весь со стороны
Во всём таинственном величье
Своей глубокой старины.

В стихотворении «Плыть, плыть…» (опубликовано в 1969 г.) поэт говорит:

Каждому на Руси
Памятник – добрый крест!

Из стихотворения «Ферапонтово», опубликованного 19 сентября 1970 года:

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникло из грёзы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как берёзы,
Диво дивное в русской глуши.

В последний (вологодский) период творчества Николай Рубцов соединяет явления природы и жизни с божественным пониманием происхождения мира.
Почему эти вышеприведённые стихи не увидела Т.Данилова?
И ссылка Т.Даниловой на С.Алексеева о русской всеядности ко всем религиям и одновремённо об ориентации на «свой духовный стержень» некорректна и противоречива.
В одной из сносок к своей статье Т.Данилова комментирует встречу Ст.Куняева с Н.Рубцовым в августе 1962 г. «Так почему же Куняев, будучи заведующим отделом поэзии в журнале «Знамя», не опубликовал Рубцова тотчас же, раз на него свежим ветром повеяло? Или повеяло … значительно позже?» Такой непогрешимостью и безапеляционностью отдаёт от доводов Т.Даниловой! Во-первых, надо знать направленность руководства журнала «Знамя», где, кстати, Ст.Куняев был «белой» вороной. Напечататься в те годы можно было только после рассмотрения предлагаемых стихов на редколлегии. И даже предложения заведующих отделами не всегда проходили. Т.Данилова просто не знает «кухню» редколлегий и то, что всё всегда зависело от позиции главного редактора. Автор этой статьи как поэт пытался в своё время опубликоваться в «Юности» и в «Новом мире» и не удалось ни разу. А вот посланные позднее статьи в «Молодую гвардию» и в «Литературную Россию» (при патриотическом руководстве в этих редакциях) были опубликованы без всякой протекции.
Почему-то нравится Т.Даниловой книга Л.Котюкова «Демоны и бесы Николая Рубцова». Тот, кто читал эту книгу, не мог не обратить внимание на ряд бытовых ситуаций с Рубцовым, в которых, кстати, и студент Л.Котюков не выглядит ангелом.
Перед рассмотрением стихотворного сборника Т.Данилова пишет: «Однобоко выглядит стремление представить Николая Рубцова только православным. Подобные линии есть в исследованиях В.Белкова и Н.Коняева… У В.Белкова неоднократно встречаются попытки связывания философской глубины поэзии Рубцова с библейскими мотивами. Конечно же, глубина поэзии Рубцова не может быть «измерена», исчерпана только с этих позиций…» И далее Данилова опять пространно обосновывает единство Рубцова с Природой (природа написана с большой буквы). Чтобы ещё раз прояснить отношение поэта к православию, обратимся к фрагменту стихотворения «До конца»:

Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!

Непросто опровергать доводы Даниловой, так как рискуешь попасть в русофобы. Но опубликованная авторская поэзия и проза имела и имеет целью защиту идеи социальной справедливости и содействие подлинному Возрождению русского народа.
В вышеуказанном выпуске журнала венедов представлен сборник стихотворений Н.М.Рубцова под названием «Успокоение». Стихи, включённые в сборник, известны. А порядок их расположения с известными и условными названиями на черновом листке был определён поэтом до гибели. Об идентификации названий стихов этого неизданного сборника писал Н.Коняев.
Т.Данилова трактует содержание стихотворений сборника «Успокоение» в языческом направлении. Она старается строки Рубцова о душевном состоянии развернуть в сторону окружающей природы, не замечая стремления поэта к спокойствию души. И даже в рубцовской «Пасхе» («Промчалась твоя пора!») она не замечает сожаления поэта о том, что она исчезала в то время. А ведь известны воспоминания М.Карякиной, жены В.П.Астафьева, о посещении Рубцовым их семьи в апреле 1969 года на Пасху с крашенными яйцами и христосовании поэта с хозяевами.
Данилова так трактует понятие успокоения: «Успокоение – это достижение единства и гармонии с Природой, с мирозданием (с космосом, как сейчас говорят), это счастливые моменты, когда человеком овладевает ощущение цельности и полноты жизни!..»
При таком понимании успокоения – нет никакого дела до братьев и сестёр, которые находятся на грани жизни и смерти, нет сочувствия к ним, а тем более посильной помощи. Здесь уже рядом эгоизм, индивидуум видит только свои счастливые моменты полноты жизни. Здесь общинного русского самосознания и не видно.
Успокоение – это душевное спокойствие (О Русь! Кого я здесь обидел? – говорил Рубцов), когда конкретного человека не грызут муки Совести из-за своих деяний к ближнему своему, это бескорыстная помощь братьям и сёстрам, это родственная близость не столько по крови, сколько по мировоззрению, по состоянию Души. Это душевное спокойствие человек обретает только в том случае, если он не совершал подлости специально или случайно (если случайно, то понимающий человек кается, и не где-нибудь, а в Церкви).
Автор сам ранее не был ни язычником, ни атеистом, ни православным. Автор верил в Светлое будущее, которое строили в стране, помогал этому процессу по мере сил и способностей. Но оказалось, что Светлое будущее было предназначено не для всех. А полусветлое будущее и темноватое предназначалось для толпы. И тогда пришлось искать идеологию и вспомнить об истории своего рода и прошлой религии.
Не надо, оказывается, ломиться в открытую дверь в поисках. Окончательно меня убедило в необходимости полной ориентации на православие то обстоятельство, что в марте сего года (2002 г. – прим. автора) я нашёл дореволюционное свидетельство о крещении моей тёти (сестра матери), в котором мои дед и бабушка по линии матери указаны православными и из села Волокославинского Кирилловского уезда. А это означало, что и мать моя была крещёной и православной. И почему я должен отказываться от своего православного Рода, от матери, которую я даже и не знал с детства? Из-за стараний доносчиков в конце тридцатых годов 20-го века, организовавших ссылку нашей семьи в Казахстан. Где автор и родился.

Статья опубликована в журнале «Наш современник», № 1, 2003 и в авторской книге «Новая дорога к Рубцову»