Юрий Кириенко-Малюгин. Николай Рубцов на пути к народной поэзии
Фрагмент повести из авторской книги «Очевидное и невероятное», Изд. «Старт», г. Рязань. 2019. На базе киносценария Ю.Кириенко-Малюгина «Волны и скалы Николая Рубцова, который отмечен в лонг-листе творческого конкурса VIII Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь» 2017 года.
На сайте «Звезда полей» был опубликован Синопсис сценария и сценарная заявка конопроекта «Волны и скалы Николая Рубцова»
1. Детство
Второй год идёт Великая Отечественная война с фашистской Германией. Дети находятся в тылу, в средней полосе Европейской России. Август 1942 года. Лес в предместьях Вологды.
6-летний Коля Рубцов идёт по смешанному лесу. Заблудился по дороге к дому. Звёзд на небе пока не видно. Наступают сумерки четвёртого дня. Коля ломает ветви невысоких ёлок и берёз. Заходит под высокую ёлку, кладёт ветки на сухое игольчатое кольцо вокруг ствола, делает постель. Хорошо, что пока тепло в лесу. Ложится на зелёную постель, рядом заготовленная гора из веток, валежник. Волки воют по ночам. Страшно. Коля бормочет воспоминания о своей жизни, об ушедшей два месяца назад маме, складывает слова в стихи:
Вспомню, как жили мы
С мамой родною –
Всегда в веселе и тепле.
Но вот наше счастье
Распалось на части –
Война наступила в стране.
Коля слушает лесные звуки. Ухает сова. Раздаётся треск в кустах. Коля выглядывает из-под ёлки. В небе висят Большая и Малая Медведицы, на севере мерцает Полярная Звезда. Разговаривает:
Уехал отец
Защищать землю нашу,
Осталась с нами мама одна.
Но вот наступило
Большое несчастье –
Мама у нас умерла.
56
Коля заползает под ёлку, закрывает валежником проход к постели.
Наступает утро. Коля выходит из-под ёлки.
– Куда же идти сегодня? Т-а-а-а-к. Я же убежал днём. Вологда находится там, где солнце днём на самом верху. Пойду на солнце.
* * *
Вологда. Вид на Спасо-Прилуцкий монастырь. Крыльцо деревянного дома с резными ставнями.
Галина Рубцова, сестра Коли, стоит у крыльца. Подошла школьная подруга.
– Давно не виделись. Что нового?
– Никак не найдём Колю. Убежал. Смотри: почти неделя, как его нет. Пропадёт, пропадёт! Знаешь, у нас через день после матери умерла семимесячная Надя. Кормить – нечем. Молока не было. Нас – четверо детей. Кличут нас – сироты. Хорошо хоть Алика, братика отдали в фабрично-заводское училище. Там они работают, учатся и их кормят. А младших Колю и Борю взяли в детдом в Красково, здесь 18 километров от Вологды. Коле там не понравилось, или обидели. И он ушёл из детдома. Сюда вернулся. Я спрашиваю Колю: «Что будем делать – есть нечего, хлеб кончился?», а Коля и говорит: «Давайте будем песни петь!» У него получилось «Раз, два, три…»
Раз, два, три,
Гитара моя, звени
Про жизнь мою
Плохую –
Мне хлеба не дают,
А всё не унываю,
Да песенки пою.
– Есть ребёнку нечего, а Коля поёт. Хорошо, что нас приютила тётя Соня.
57
– Почему же Коля сейчас убежал?
– Мы получили по продкарточкам буханку хлеба. Положили в шкаф. И буханка пропала. Соседка стащила, а Колю обвинила в воровстве. Коля обиделся и сбежал. Я и не увидела когда. Три дня ходили по лесам. Кричали. Безуспешно. Что с ним, Катя?
– Он от голода упал и наверно уже умер. Пойдём на улицу.
Около дома развешено бельё. Дрова уложены в поленницу. Синее небо. Летают воробьи, ласточки. Подруги выходят. Перебрасывают друг другу мячик. Вдали виднеется фигура бредущего мальчика, опирающегося на палку. Галя вглядывается и кричит:
– Коля, Коля!
Галя и подруга бегут к Коле. Галя берёт его на руки и несёт к крыльцу и в дом. Даёт брату стакан воды и кусок чёрного хлеба.
– Пей, Коля, не торопись! И ешь, не спеша.
– Ладно. Хлеб – какой вкусный!
– Где ты был, Коля-Коленька?
– В лесу – всё время, дождя не было.
– А что ты ел? У тебя зубы чёрные! Где ты спал? Рассказывай!
– Ел малину. Ягоды всякие… Кору пробовал, воду с росы пил. Потом родник встретился. Спал под ёлкой. Стихи сочинял.
– Какие стихи? Какие ещё стихи?
– Обыкновенные. Про нас.
– Постой, постой! Давай, я запишу.
Галина берёт карандаш и лист бумаги.
– Читай, Коля.
Коля читает с выражением:
В детдом уезжают
Братишки родные,
Остались мы двое с сестрой.
Но вот ещё лето
Прожил в своём доме,
Поехал я тоже в детдом.
58
Прощай, моя дорогая сестрёнка,
Прощай, не грусти и не плачь,
В детдоме я вырасту,
Выучусь скоро,
И встретимся скоро опять.
Счастливой, весёлой
Заживём с тобой жизнью,
Покинем эти края,
Уедем подальше
От этого дома,
Не будем о нём вспоминать.
– Почему не будем вспоминать?
– Потому, что соседка злая, не даёт проходу.
– Я записала, Коля. Как ты удержал это в голове?
– А я повторял и повторял, пока шёл по лесу по полянам.
– Коля, в детдом тебе надо вернуться. Братик Боря там сейчас. Зря ты тогда убежал. Там кормят, одевают, песни поют, спать будешь в тепле.
– Ладно, поеду. Отец нескоро вернётся с фронта. А Алик где сейчас?
– Братик твой в фабрично-заводском училище работает и живёт. Пока идёт война ты поживёшь в детдоме, пойдёшь в школу, будешь учиться уму-разуму. Мы всё равно победим. Война кончится и отец вернётся. Заживём. Правильно ты сказал.
* * *
Июнь 1950 года. Село Никольское Тотемского района Вологодской области. На берегу полуразрушенная Никольская церковь. На сельской улице дома с полисадниками.
Река Толшма под пригорком петляет. У речки Нина Василькова, Тоня Шевелёва, Евгения Буняк, Смирнова Римма, Николай Рубцов – детдомовцы, выпускники 7-го класса Никольской школы.
59
– Ну что, разъехались наши мальчишки и девчонки, – говорит Евгения Буняк. – Хорошо хоть оставшиеся в живых родные тёти и матери забрали на воспитание. Смотрите, из сорока человек осталось нас всего девять. Кончаются наши забавы, походы в лес за грибами и ягодами.
У поворота речки около кустов сидят Тоня Шевелёва и Коля Рубцов. Беседуют. Девчонки кричат им:
– Эй, вы! Жених и невеста из солёного теста! Хватит уединяться, идите сюда!
– Попозже! – кричит Николай Рубцов и обращается к Тоне. – Тоня, ты умница. Поступишь, куда хошь.
– Я поеду в медицинское училище в Вологду.
– Не зря ты кошек лечила. А я – в морское училище. В Ригу. Директор согласился. Поедет со мной учитель. Мы как в командировку.
– Придётся расставаться, Коля. Весело мы жили.
– Ты мне нравишься, Тоня. Жаль нам мало лет. А то бы женились. А так на память возьми эту книжечку (передаёт небольшую тетрадку с рисованной обложкой). Здесь тебе стихи. Такие получились. Читай!
Тоня Шевелёва читает вслух:
Когда уеду из детдома,
Тогда начнётся жизнь моя.
Какая ждёт судьба – не знаю,
Но не забуду я тебя.
Пока что я неинтересен,
И от себя меня ты оттолкнёшь.
Ну что ж – быть может, где далёко,
Меня ведь тоже вспомянёшь.
– Тоня, тебе на память ещё фото. Я надписал. «Плохим меня не вспоминай!».
60
– Спасибо, Коля! Конечно, хорошим.
– Пойдём к девчонкам!
– Эх, подружки! – грустит Нина Василькова. – Вспоминайте лесные походы! Но не верьте, что ходили мы ради каких-нибудь ягод-грибов. Мы ходили по счастье, по радость, по песню, мечту и любовь. Всё впереди! Споём «Широка, страна моя родная!»
* * *
Август 1950 года. Село Никольское. Николай Рубцов выходит из здания детдома. На улице одноклассницы.
– Коля, ты почему вернулся из Риги? В чём дело?
– Не приняли. Экзамены сдал. А не приняли.
– Не унывай! Не унывай! Думай, куда поступать. Ты же умный.
– Зато увидел много интересного. Наши церкви, пристани по России. В Риге – церкви другие, костёлы называются. И речь там не наша слышится. А рядом море, волны катятся, чайки носятся.
Николай Рубцов уходит на берег реки. У него тетрадь и карандаш в руках. За Толшмой виднеются ограды кладбища, темнеет лес.
– Вот на паромной переправе Усть-Толшма в любую погоду люди на телегах, в сёдлах и пешком выходят зачем-то на тракт. А я куда пойду? В лес? За мечтой?
Николай Рубцов размышляет, записывает в тетрадь:
Рассыпались листья по дорогам.
От лесов угрюмых падал мрак…
Спите все до утреннего срока!
Почему выходите на тракт?
Но мечтая, видимо, о чуде,
По нему, по тракту, под дождём
Всё на пристань двигаются люди
На телегах, в сёдлах и пешком.
61
А от тракта, в сторону далёко,
В лес уходит узкая тропа.
Хоть на ней бывает одиноко,
Но порой влечёт меня туда.
Кто же знает,
может быть, навеки
Людный тракт окутается мглой,
Как туман окутывает реки…
Я уйду тропой.
Николай Рубцов идёт к детдому. На крыльце дежурная кричит:
– Коля, тебя директор вызывает.
Николай заходит в кабинет директора детдома Вячеслава Ивановича Брагина.
– Коля! Надо тебе в жизни устраиваться. Моряком ещё успеешь стать. Поступай в Тотемский лесной техникум. Там в августе экзамены.
– Да, в лесной придётся. Лес мне, как дом родной.
– Знания у тебя хорошие. По математике, по русскому. У тебя пятёрки и четвёрки. Пройдёшь конкурс. Будет первая путёвка в жизнь.
2. Юность
Лето 1951 года. Тотьма. Спасо-Суморин монастырь. В зданиях размещены аудитории и общежития лесного техникума.
Студенты техникума Сергей Багров и Николай Рубцов около метрового проёма в стене Спасо-Суморина монастыря.
– Серега, прыгнем?
–. Конечно! Коля, ты – первый. Только поосторожней.
Прыгают через проём на высоте 10 метров от земли. Их видит преподаватель техникума.
62
– Вы что обалдели? Приказ сейчас организуем. Да ещё со снятием со стипендии.
– А на что жить? У меня ведь никого из родни нет.
– Приказ будет всё равно.
– Серёга, посмотри какая красота вокруг! Этот собор как называется? – Вознесенский.
– А вид какой! На церкви, на нашу Сухону, на просторы! Красота!
– Ну и что? У нас эта красота везде. Не только в Тотьме.
– Я хочу знать, зачем эта красота. Я это всё зарисую. В картинах или в стихах.
* * *
Июнь 1952 г. Приемная директора Тотемского лесного техникума.
У стола секретаря стоит Николай Рубцов. Входит преподаватель математики Алексеевская Нина Николаевна.
– А ты чего здесь делаешь, Коля?
– Сообщу об отъезде. Буду моряком.
– А что учиться не хочешь дальше?
– Нина Николаевна! Это потом. Мне сейчас надо испытать себя. Мне уже шестнадцать. У нас по Никольскому шёл моряк, на бескозырке у него надпись «Северный флот». Его все уважают. И я также хочу.
– А куда поедешь?
– Теперь в Архангельск, там морское училище. Паспорт есть.
* * *
Сентябрь 1952 года. Архангельск. Морской порт. Рыболовный траулер у причала.
Николай Рубцов подходит к капитану траулера Шильникову.
– Товарищ капитан! Возьмите меня! В морское экзамены сдал. А не приняли. Вот паспорт мой.
63
– И откуда ты? Где-нибудь учился?
– Воспитывался на реке Сухона в Тотьме. Закончил два курса лесного техникума.
– Угольщиком пойдёшь в машинное отделение?
– Пойду кем угодно. Один я. Из детдома. Один на белом свете.
– Оформляю угольщиком. Отъешься, накачаешь мускулы. Только подбрасывай уголёк в топку. Деньги после рейса.
Николай Рубцов (делает под козырёк). Служу Советскому Союзу!
В машинном отделении траулера главный механик даёт Коле банку с тавотом, обрезки материи, маслёнку и командует:
– Смазывай всё, что двигалось и вращалось, и подшипники.
Перепачканный Коля Рубцов докладывает радостно Главному:
Я весь в мазуте, весь в тавоте
Зато работаю в Тралфлоте.
* * *
. Сентябрь 1953 года. Кировск Мурманской области. Аудитория горно-химического техникума.
Сидят за партами 14-15-летние студенты. Преподаватель русского языка и литературы, выпускница МГУ Логунова ведёт урок:
– Литература и красивый русский язык необходимы в жизни. А на занятиях важное место занимает сочинение. Вот вы при поступлении сдавали сочинение. Понимаете «сдавали». А надо душу вложить в ваше сочинение. Есть ли на кого равняться? Да есть. Вот сочинение Коли Рубцова «Родной уголок» о городе Тотьма. Слушайте:
«Пусть не лиманы и не каштаны украшают зелёные сады Тотьмы и не райские птички поют в их зелёной листве, пусть небо над Тотьмой не такое голубое, как в Италии, пусть ночи тотемские не такие «очаровательные», как украинские! Природа Тотьмы гораздо грубее и суровей, но именно этой суровой правдивостью нравится мне неподражаемая природа родного уголка.
64
Кроме того, я не мог бы считать бесценно дорогим этот город, если б с именем его не были связаны судьбы моих бесконечно милых друзей недалёкого детства». Смотрите: – как честно и красиво пишет Рубцов.
Тянет руку и, получив разрешение, поднимается студент Николай Шантаренков.
– Коля Рубцов уже много повидал. Ему – семнадцать. Много читал. Поэтому, конечно, ему легче было написать.
Логунова прерывает Шантаренкова.
– Частично ты прав. Но надо ещё любить свою родину детства и юности, да ещё рассказать о ней так, что даже мне было очень интересно узнать об этом городке. Продолжу из сочинения Рубцова:
«Вспоминая теперь про свой родной бесконечно близкий уголок, я убеждаюсь, что именно этому уголку я обязан всем чистым, ясным и благородным, что было и что будет в моей жизни, ибо здесь под влиянием родной природы, под влиянием своих учителей и своих же товарищей, под влиянием самой жизни, такой радостной и счастливой, развивались мои наклонности, формировался характер».
Звучит звонок.
– На сегодня всё. В следующий раз будет сочинение,
* * *
Весна 1954 года. Общежитие горно-химического техникума. Ребята сидят на койках. Николай Рубцов вынимает фотографию из куртки. Ребята окружают Рубцова. Коля Шантаренков спрашивает:
– А почему на фото двое? Какая из них твоя?
– Вот эта слева. Татьяна из педучилища.
Николай Рубцов достаёт гармошку. Играет «Яблочко». Поёт.
– Эх, яблочко. Куда ты катишься?
Ко мне в рот попадёшь – не воротишься.
Один из студентов спрашивает:
– Коля, а ты что на занятия не ходишь, пропускаешь?
65
– Я в библиотеку хожу. Философов разных интересно читать. Не хочу учиться на маркшейдера. Химия и химия, каждый день химия. Это не моё.
– А на кого ты хочешь выучиться?
– Пока не знаю.
– Коля! А ты куда летом поедешь?
– На заработки в Узбекистан. Там канал копают. Заеду к Татьяне в Тотьму на выпускной вечер. Её должны распределить. Надо узнать куда? Проверить отношения.
* * *
Ташкент. Июль 1954 года.
Около двухэтажного дома на скамейке у стола сидят ветеран войны, полуглухой дядя Костя и 18-летний Рубцов. Коля уплетает из миски какое-то варево. Дядя Костя спрашивает:
– Значит, тебя Коля зовут. Как ты оказался на вокзале?
– Был в партии геологов. Ребята из нашего техникума позвали на «шабашку» сюда. Бросили нас на разведку трассы канала. По проекту обводнения Голодной степи. А харчи нам по несколько дней не давали. И воды было совсем мало.
– Как же вас бросили в пустыне? А где секретарь парткома канала?
– Откуда я знаю. Пешком по пустыне еле выбрались с ребятами на трассу. Не подыхать же там. А пейзажи ночные: и сказочные, и жуткие. Нет лесов, нет соловьёв. Нет резных деревянных домов. Не моё это. Уехать хочу. Надо только подзаработать где-нибудь на дорогу в Россию.
К дому подходит местный парень (обращается к Николаю).
– Давай познакомимся. Я – Сайяр.
– Я – Коля из России, из Кировска. А что это у тебя за тетрадка?
– Стихи пишу.
– Дай посмотреть.
Коля читает стихи Сайяра.
66
– Для чего ты пишешь стихи?
– Хочу поступить в институт. Печатаюсь в молодёжной газете.
– Я тоже пишу.
– Интересно. Почитай.
Николай Рубцов читает наизусть «Деревенские ночи»:
Ветер под окошками, тихий как мечтание
А за огородами в сумерках полей
Крики перепёлок, ранних звёзд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней.
К табуну с уздечкою выбегу из мрака я,
Самого горячего выберу коня,
И по травам скошенным, удилами звякая,
Конь в село соседнее понесёт меня.
– Здорово! Давай покажем стихи в редакции русской газеты. У меня там есть знакомые.
– Не могу. Стихи у меня пока в голове… Вот перепишу их на бумагу, тогда может быть…
– На тебе тетрадку и карандаш. Приду через неделю.
Сайяр уходит. Николай переходит на другую скамейку и начинает писать в блокнот стихи. Пейзаж местный. Барханы на горизонте. Мечеть в центре города.
Через неделю приходит Сайяр.
– Стихи записал, Коля?
– Записал.
– Пошли к редактору Видоновой.
В редакции Ташкентской молодёжной газеты сидит редактор Видонова. Подходят Сайяр и Николай Рубцов с тетрадкой. Сайяр обращается к Видоновой.
– Вот привёл Колю из России.
Николай достаёт тетрадь. Видонова листает страницы, обращается
67
к Рубцову: – Почитай-ка.
– Это вот моя картинка об осени.
Осень! Летит по дорогам
Осени стужа и стон!
Каркает около стога
Стая озябших ворон.
Мелкий, демотный, без меры,
Словно из множества сит,
Дождик знобящий и серый
Всё моросит, моросит…
.
– А ещё какие есть стихи? - спрашивает Видонова.
– Вот есть такие стихи из пустыни:
Шагали караваны
Из Фивы в Бухару,
И сыпали барханы
Песок, как мошкару.
Дамасские булаты
Везли в тюках своих,
Персидские халаты
И песни Навои.
А по пути колодцы –
Один на много вёрст.
А в них,
Как соль в солонках,
Блестела россыпь звёзд.
Шли караваны чинно.
А годы – просто жуть –
Ложились как песчинки
На караванный путь.
68
– Стихи хорошие, – признаёт Видонова. – Но в них много, пессимизма. А нам нужны произведения о комсомоле, о строителях Голодной степи, о хлопкоробах. Напишите такие – опубликуем.
– Нет, я не пишу таких стихов.
– А зря. Вы могли бы прославиться по теме всенародной стройки.
– Я не пишу по заказу.
Николай Рубцов и Сайяр уходят из редакции.
– Жаль не получилось, Коля. Пойдём на рынок. Дядя Нури попросил меня взять друзей и помочь сгрузить дыни, которые он привез на полуторке. Сейчас пригласим Ахмада и на базар Чор – Су.
– Хорошо. На дорогу в Россию деньги нужны.
* * *
Январь 1955 года. Общежитие горно-химического техникума. Николай переписывает стихи в тетрадку. Входит Шантаренков.
– Коля, я заходил. Тебя нет. Где ты был?
– В библиотеке. Дочитываю Гегеля, Платона. Классиков мысли надо прочитывать.
– Коля, а ты что там записываешь в тетрадь?
– Стихи кировского периода! Понял? Чтобы не забыть.
– Почитай-ка.
– Пожалуйста. Вот «Первый снег».
Ах, кто не любит первый снег
В замёрзших руслах тихих рек,
В полях, селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру!
В деревне празднуют дожинки,
И на гармонь летят снежинки.
И весь в светящемся снегу
Лось замирает на бегу
На отдалённом берегу.
69
– Поэтично. Как ты всё замечаешь. Коля! Ты зачёты и экзамены не сдаёшь. Тебя отчислят.
– Ну и пусть.
– За тебя Логунова бъётся. Говорит, что ты талант.
– Спасибо ей! Но мне надо менять дорогу. Осенью в армию призовут. На стипендию мне не прожить. Надо работу найти. А я ещё даже не знаю, где сейчас мои братья, Алик и Борис, сестра Галя. Надо их найти. А там и решить, как дальше жить.
– Уедешь, значит?
– Уеду.
– Может, на прощанье напишешь пару строк.
– Когда?
– А сейчас прямо.
– Хорошо. Подожди. Это будут «Прощальные стихи».
Николай пишет на отдельном листке. Шантаренков смотрит в окно на зимнюю картину.
– Всё готово. Дарю на память.
Зима глухая бродит по дорогам,
И вьюга злая жалобно скулит…
Я ухожу до времени и срока,
Как мне судьба постылая велит.
.
* * *
Вологда. Март 1955 года. Деревянный дом
В комнате Альберт, его жена Валя. Входит Николай Рубцов. Через 13 лет встречаются братья. Обнимаются. Кружатся.
– Вот ты какой, Алик! Здоровый, как бугай.
– А ты что-то не вырос. Хлипкий какой-то.
– Это только с виду. Ты меня не знаешь.
Николай берёт в охапку Альберта, поднимает и несёт на диван.
– Ого! Ты где это сил набрался?
70
– На траулере. Уголёк кидал в топку. А ты на гармошке играешь?
– А как же! Давай сначала посидим, отметим встречу.
– А я научился ещё в детдоме в Никольском. Эх, юность наша пролетела, Алик. И всё из-за войны. А куда теперь податься? Мне осенью в армию. Что посоветуешь?
– Знаешь что. Езжай в Приютино, под Ленинград. Там военный полигон. Я напишу туда. И адрес дам. Там есть общежитие. Пока поработаешь до армии. Слесарем хотя бы. Устроишься.
– Да, я смогу. На тралфлоте в машинном отделении работал. С мазутом и тавотом подружился. Давай завтра поеду.
Альберт (жене Вале): – Собирай на стол.
Застолье краткое. Тосты за встречу.
Альберт достаёт гармонь, играет «Златые горы».
Затем Николай Рубцов играет «Синий платочек».
–Мы тоже уедем, – говорит Альберт. –Чего нам стеснять отца в комнатушках. У нас своя дорога.
* * *
Приютино Ленинградской области. Лето 1955 года. Лесная дорога на военный полигон.
Николай Рубцов едет на велосипеде. Заезжает на луг. Набирает полевые цветы. Едет к дому, вызывает Таю Смирнову и дарит ей цветы.
– Дарю букет той девушке, которую люблю.
– Ой, за букет спасибо! Ты когда в армию?
– В конце сентября. В военкомате определили меня на флот. Я же на траловом работал и кочегаром, и в машинном отделении. На Путиловском заводе три года в котельной и в литейном цехе на технической работе. А сейчас слесарем-сборщиком.
– Служить-то придётся четыре года, Коля.
– Да, долго. Ты будешь меня ждать?
– Буду. Фотокарточку пришлю.
71
3. Северный флот
Североморск. Весна 1957 года. Миноносец «Острый». Каюта. Матрос-сосед. Рубцов сидит в каюте и читает письмо от Татьяны.
– Вот это новость! Пишет бывшая подруга с Вологодчины: «Коля, ты можешь меня принять с будущим ребёнком?» О чём эта Татьяна раньше думала? Когда я за ней бегал. Как это она только мой адрес узнала?
– Ну, у неё сложное положение, она беременна!
– А у меня какое положение? Танька не захотела со мной даже переписываться, когда уехала по распределению в Азербайджан. И вот вспомнила меня эта Татьяна. Хочет, чтоб я прикрыл её гулянку. Сейчас я накатаю ей ответ.
Николай Рубцов достаёт тетрадь и быстро пишет.
– А ты где с ней встречался? В Тотьме? Или в деревне?
– И в Тотьме, и в её деревне три года назад перед отъездом. Вот такое письмецо поучается:.
Что я тебе отвечу на обман?
Что наши встречи давние у стога?
Когда сбежала ты в Азербайджан,
Не говорил я: «Скатертью дорога!»
Слова любви не станем повторять,
И назначать свидания не станем.
Но если всё же встретимся опять,
То сообща кого-нибудь обманем?
– Ну и поддел ты её! «Сообща обманем»! Это твоей подруге не понравиться.
– Ну и пусть. Поезд надежды и любви ушёл. Каждый пошёл своей дорогой.
72
* * *
Североморск. Редакция «На страже Заполярья». Лето 1958 года
Встретились моряки-поэты Николай Рубцов и Валентин Сафонов.
– Коля. Ты когда вернулся из похода. Где был?
– Неделю назад пришвартовались. Были у архипелага «Новая земля». Знаешь ведь какие там наземные испытания. Я видел всё с фок-мачты. Страшное оружие. В небе всё горит и на нас летит. Вернулся. Прошёл обследование. В госпиталь меня направят вторично.
– Лечится – всегда надо. Как у тебя дела с девушкой из Приютино?
– Никак. Обещала ждать меня Тайка. А сама вышла замуж. Я её любил. В стихах всё сказал:
Прошло три года –
Ты меня забыла,
Остались письма –
В письмах только ложь!
Чего желать?
Что делать я не знаю.
Ну, с кем свою
Любовь я разделю?
За ложь твою
Тебя я презираю.
Но презирая,
Всё-таки люблю.
– Ничего, Коля. Найдёшь ещё свою любовь.
– Пока забыть не могу. Я же ей цветы полевые возил, когда работал на полигоне в Приютино. Написал Тайке в стихотворении «Желание»:
…Нарву цветов и подарю букет,
Той девушке, которую люблю.
73
Я ей скажу с другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти скромные цветы.
– Валентин. Опубликуют в газете?
– Конечно. Моряки всё поймут.
* * *
Зима. 1958 года. Североморск. Комната общежития на улице Гаджиева. В комнате 2 узкие койки, стол, рукописи, пишущая машинка, фотокамера, гармошка, печка – «буржуйка».
В комнате Валентин Сафонов – в свитере, Станислав Панкратов - в полупальто.
– Стас, подкинь дровец в печку! Холодина.
– Да уже нечего подкидывать. Может твои выдающиеся стихи?
– Кинь мои старые башмаки и вот эти бумаги! А что у нас сегодня на званый ужин?
– Свиная отбивная, шашлык со спецсоусом, сациви и охлаждённое бургунское.
– Ясно! Стас, пельмени на подоконнике, гречка в шкафу, а с тебя банка тушёнки. Ставь на плитку!
Входит Виктор Ф. в матросской форме. Здоровается.
– Ну что, товарищи матросы, что-нибудь накатали?
– Вот именно, накатали! – возмущается Валентин Сафонов. – Ну, как мы пишем! О чём пишем? Где душа? Смотрите, о чём думает Есенин!
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольёт мне в грудь мою теплынь…
74
– Неплохо! – вступает Виктор Ф. Да, надо нам за рифмами следить. Стихи отделывать.
– Да это тебя надо отделывать! Тебя только редактируй и редактируй! Твою подборку стихов с трудом пропустили в газете! – опять возмутился Валентин Сафонов.
Входит Николай Рубцов в матросской форме, с несколькими штакетниками под мышкой.
– Привет морским борзописцам! Вот от меня подарок после публикации (бросает штакетники к печке, достаёт пакет с продуктами). А это для ужина.
Входит Владимир Соломатин. Готовят ужин, нарезают хлеб, колбасу, сыр, ставят стаканы, достают бутылку с разведённым спиртом.
– Ребята, вы подготовили подборку стихов к альманаху? – спрашивает Николай Рубцов. – Как сказал «редактор-начальник» нашей Кольской поэзии Владимир Васильевич.
– В основном, – откликается Валентин Сафонов. – А ты, Коля?
– Готовлю понемногу. И Есенина читаю. Вот вчера на обсуждении моих стихов мне дали!
– Не расстраивайся. Ну ладно, адмиралы, давайте за встречу и за Удачу! – поднимает тост Станислав Панкратов. – Всё-таки, Есенин – это гений! Вот из «Письма к женщине».
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
– Смотрите, Есенин не лукавит ни в чём.
– Хорошо, что опубликовали Есенина. – вступает Николай Рубцов. – Вы знаете, что Есенин встречался с Блоком? И связь у них видна поэтическая. Вот из Блока, из стихотворения «Россия»:
75
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, –
Как слёзы первые любви!
Станислав Панкратов. Коля, давай своё! Если что пополощем тебя!
Валентин Сафонов. Это не главное. Сейчас все увлекаются Есениным. И Коля тоже. Мы опубликовали его «Северную берёзу» в газете «На страже Заполярья». Коля, прочитай-ка!
Николай Рубцов. Пожалуйста! (читает)
Есть на севере берёза,
Что стоит среди камней,
Побелели от мороза
Ветви чёрные на ней.
Так ей хочется «Счастливо!"»
Прошептать судам вослед.
Но в просторе молчаливом
Кораблей всё нет и нет...
Спят морские перекрёстки,
Лишь прибой гремит во мгле.
Грустно маленькой берёзке
На обветренной скале.
Валентин Сафонов. Здесь у Коли подражание Сергею Есенину, его «Белой берёзе».
Владимир Соломатин. Не согласен. А вот слушайте! Нашу газету поэты-матросы завалили стихами о берёзке.
Станислав Панкратов. Сейчас Владимир Васильевич ведёт отбор стихотворений для альманаха «Полярное сияние» под рубрикой «Счастливого пути». На гражданку пойдём с напутствием. А дальше всё в наших руках и в голове то же.
Валентин Сафонов. А Владимир Васильевич вчера заявил, что на
76
небе есть звезды разных величин. Так, мол, Твардовский в поэзии – звезда первой величины. Наши некоторые поэты-маринисты – звёзды второй величины. Ну а он, наверно, пока – седьмой. Но всё равно звезда!
Владимир Соломатин вмешался: – Ну, а Колька Рубцов ему и высказался: – Да что там звезда! Солнце вы, Владимир Васильевич! Незаходящее солнце нашей кольской поэзии!
Валентин Сафонов (спрашивает Виктора Ф.): – Ну как дела? После того, как мы дали твою подборку в газете, тебя и не видно. А с тебя причитается!
Виктор Ф.: – Поддал я тогда капитально на радостях. Попался. Мне берег и зарубили на месяц.
Владимир Соломатин. Это со всеми бывает.
Николай Рубцов. А я всё меряю по Есенину. У него неудержимо буйный (в русском духе) образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. В стихах должно быть «удесятерённое чувство жизни», как сказал Блок. Тогда они действенны.
Валентин Сафонов. А ты куда, Коля, проездной будешь выписывать?
Николай Рубцов. Ещё не надумал. Может в Вологду, в деревню подамся, а может в Ленинград. Там у меня брат на заводе работает. Приютит на первый случай. Четыре года старшина голову ломал, как меня одеть, обуть и накормить. Теперь самому ломать придётся. Да не о том печаль! Ждал я этого дня, понимаете? Долго ждал. Думал, радостно будет. А вот грызёт душу тоска. С чего бы? (обращается к Валентину Сафонову): – Ты-то долго на Севере задержишься?
Валентин Сафонов. Не знаю точно. Учиться нам надо.
Николай Рубцов. Надо, ещё как надо! Четыре года я на эсминце отмотал. Я из-за службы десятилетку ещё не имею, два курса лесного техникума закончил, а горно-химический техникум сразу забросил. И вот думаю, к какому берегу волна меня прибьёт?
Владимир Сафонов. Не пропадём! Ну что, споём нашу родную?
Все поют «Прощайте скалистые», Рубцов подыгрывает на гармошке.