ЮРИЙ КИРИЕНКО – МАЛЮГИН. НИКОЛАЙ РУБЦОВ: «За всё Добро расплатимся Добром…», главы 6-11 (ознакомительный фрагмент № 3)
Издание 3-е, редакция 2020-2024 гг.
с. Никольское Тотьма
Кировск Приютино
Североморск С.-Петербург
Бабаево Череповец
Невская Дубровка Алтай
Кириллов Ферапонтово
Липин бор Великий Устюг
Сергиев Посад
Москва Вологда
МОСКВА
Сайт www.rubcow.ru Издательство «Старт», Рязань
2020-2025
УДК 882
ББК 84 (2Рос = Рус) 6
Р82
«В жизни и поэзии – не переношу спокойно любую
фальшь, если её почувствую…» Н. М. Рубцов
Юрий Кириенко-Малюгин (Кириенко Юрий Иванович)
Николай Рубцов: «За всё Добро расплатимся Добром!…». Творческая биография. Издание 3-е. Серия ЖТЛ (жизнь творческих личностей)
Издатель - сайт "Звезда полей" и "Старт" (г. Рязань), М.,., 332 - 350с., цветная фотовкладка (16 с.), 2020 г.
В книге представлены этапы творческой биографии русского народного поэта Н. М. Рубцова (03.01.1936 – 19.01.1971), факты и события его жизни, даны исследования содержания его поэзии, продолжившей направления творчества русских поэтов Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Кольцова, Фета, Блока и Есенина, Гоголя. Сообщается о путях-дорогах Н М. Рубцова по России и к песням, о взаимосвязи Слова, Музыки и русской Души, о народной философии, православном и мистическом содержании творчества поэта. Книга написана на основе монографий: «Николай Рубцов: «И пусть стихов серебряные струны…» (М. Изд. МГО СП России, 2002, 336 стр., 1000 экз.) и «Николай Рубцов»: «Звезда полей горит, не угасая…» (М. Изд. НКО «Рубцовский творческий союз», 2011, 288 стр., цветная вкладка – 16 с., тираж 500 экз.).
Николай Михайлович Рубцов – член Союза писателей СССР (1968 г.) и выпускник Литературного института имени А. М. Горького (1969 г.).
В обществе разыгрывается песенная стихия народного русского Поэта. Светлая поэзия Рубцова полностью отвечает идеям Добра, Справедливости и Возрождения России. Поэт сказал читателю: «Пусть душа останется чиста!». Кто «За» и кто «Против»?
Книга-монография предназначена для литературоведов, филологов, поэтов, преподавателей институтов, колледжей, лицеев, школ и, конечно, для Читателей. Книга создана в жанре неформального публицистического литературоведения.
ISBN 978-5-903862-11-5 (изд. 2011 г.)
ISBN 5- 7949 – 0107-1 (изд. 2002 г.)
Ю.Кириенко-Малюгин: текст и концепция книги
ISBN .........................
Ознакомительный Фрагмент № 3 (Главы 6 – 11, стр. 108-280)
Глава 6. Литературный институт, поступление, экзамены, на очном отделении. «И всё на правильном таком пути…»
(август 1962 г…июнь 1964 г.)
Литературный институт, общежитие, рождение дочери в Николе, ЦДЛ, на пути к первым студенческим публикациям.
Привожу версию поступления Николая Рубцова в Литинститут.
Итак, с поезда из Вологды, с Ярославского вокзала поздним утром в понедельник 6-го августа 1962 года Рубцов в Москве и едет в Литературный институт. А экзамены идут в этот день!
Разберёмся с допуском к приёмным экзаменам. Рубцова могли просто развернуть от порога института в связи с опозданием (неявкой), проставив "неудовлетворительно" по первому же экзамену 4-го августа (суббота).
В приёмной комиссии Рубцов объяснил ситуацию (в том числе с выездом из далёкого Никольского Вологодской области).
Николай Рубцов, конечно, показал самиздатовский сборник "Волны и скалы". И это произвело впечатление на членов приёмной комиссии, которые сами были литераторами и понимали уровень стихосложения. Здесь верна версия И. Михайлова, руководителя Лито "Нарвская застава", о значении сборника "Волны и скалы". Преподаватели из комиссии знали, Кому (прошедшему творческий конкурс) направляли вызов на экзамены 21 июля 1962 г.
Рубцову пошли навстречу. Решение, конечно, было принято присутствующими членами приёмной комиссии и согласовано затем с руководством Литинститута. Потому что: опоздание — веская причина, но поправимая; стихи абитуриента — почти профессиональные; Рубцов отслужил 4 года на Флоте, в те времена любого демобилизованного при сдаче экзаменов не ниже, чем на "удовлетворительно" принимали в любой институт!
Рубцову разрешили сдавать экзамены. Сначала те, которые были в плане сдачи абитуриентами, т.е. 8-го и 10-го августа. С разрешением досдать пропущенные экзамены.
Л. Вересов приводит ксерокопию экзаменационного листа (51). На бланке надпись "Литературный институт имени А.М. Горького при Союзе писателей СССР". Далее экзаменационный лист № 81 - на типографском бланке!
108
Ниже записано "Рубцов Николай". Лаконично - без Отчества.
Ниже: № - прописана цифра 9, затем «от» цифра 12 (над линией ожидаемой даты) и надпись, похоже, римскими VII или VIII, далее к цифре 19 добавлена цифра 62 (получается 1962 год).
Далее в строке "личная подпись" - отсутствует подпись Рубцова.
Прим. Ю.К.-М. Видно, что документ выписан наспех!
Далее напечатано: подпись ответственного секретаря приёмной комиссии, подпись имеется (!!!). Слева рядом - печать, неясный оттиск.
Ниже таблица: "Отметки о прохождении приемных экзаменов".
Указаны графы "Наименование предмета", "Дата экзамена",
"Оценка прописью без сокращения", "Подпись преподавателя".
Ниже - "Русский язык (письменно, устно)";
ниже - "Русская литература (письменно, устно)";
ниже - "История СССР (устно);
ниже - "Иностранный язык".
Под таблицей экзаменационного листа надписи:
1. Лист служит пропуском на экзамен.
• По окончанию приёмных экзаменов лист должен быть воз-
вращён в приемную комиссию.
• Не зачисленный в учебное заведение получает обратно свои документы (далее мелким шрифтом) после сдачи эк. л.”
Подписанный бланк экзаменационного листа служил докумен-том для оформления проживания в общежитии Литературного института (другие документы неизвестны, версия Ю.К.-М.)
В то время конкурс составлял десятки человек на место, а абитуриенты были практически эрудиты по основному предмету — Литературе. Но опоздавшего Рубцова допускают к сдаче экзаменов!
Известно, что Рубцов появляется у входа в общежитие Литинститута (ул. Добролюбова, 9/11) и встречает случайно Валентина Сафонова, с которым служил на Северном флоте и встречался неоднократно в 1957-1959 г.г. (44).
Вот что пишет Валентин Сафонов (44).
«К общежитию подходили двое. И что-то в походке невысокого, одетого в белую рубашку с короткими рукавами парня, показалось мне странно знакомым.
Скажите, – окликнул он, – где тут…
109
И в ту же минуту лицо его дрогнуло, изменилось. И, наверно, изменилось моё лицо.
Такой неожиданно радостной была наша встреча.
– Коль, Колька, – укорил я, – зачем же ты усы-то сбрил?
– А-а, усы… – махнул он рукой. – Тут вон на голове волос совсем, считай, не осталось. Очень я это переживаю…
Итак, мы обнялись у дверей общежития.
– А я предвидел, что на крыльце тебя встречу. Ехал в трол-лейбусе и знал: сейчас увидимся, – сказал Рубцов.
Это было на него похоже – вот так убеждённо на полном серьёзе, говорить о том, во что за минуту до того и сам не верил. Или о чём не подозревал. Хотя…Он же знал, что я учусь в литературном…».
Так о встрече с Рубцовым после трёхлетней разлуки пишет его флотский друг Валентин Сафонов. Вездесущий преподаватель физкультуры Иван Кириллович Чирков, самодеятельный фотокорреспондент литинститута отснял несколько раз друзей во время встречи. Николай Рубцов пошёл оформляться в «общагу».
«И пока Рубцов таскал матрасы и простыни, я этажом выше собирал на стол, застеленный газетами, нехитрую снедь.
– Ну вы живёте тут! – восхитился он, предварительно постучав в мою дверь. Тоже, между прочим, деталь: даже в нашей бесшабашной литинститутской вольнице Коля никогда не входил в чужую комнату без стука. И тем отличался от многих других…(вот результат детдомовского воспитания! – прим. Ю.К.-М.). А восхищение его, с которым переступил он порог, было, так сказать, восхищением вообще: Рубцова поразили порядки, царившие в стенах общежития (не нравы, а именно порядки. О нравах речь впереди). Просторная комната на двоих, холлы с телевизорами, кухни и подсобки на каждом этаже, душ…
– Буржуями живёте, всё равно как в доме отдыха! – повторял он, пристраиваясь к столу…»
В. Сафонов в «Повести памяти» пишет о том, что первая книга Рубцова «Волны и скалы» «ходила из рук в руки по общежитию, читалась нарасхват». По технике стихосложения, по образности, по умению нестандартно отразить замеченную тему из жизни Рубцов уже был самобытным поэтом.
110
Автор уверен, что Валентин Сафонов, в то время (в августе 1962 г.) студент Литинститута, во время дружеской встречи в общежитии перелистал-прочитал сборник Рубцова "Волны и скалы", встре-чался с членами приёмной комиссии, оказал неформальную помощь Рубцову в получении разрешений на сдачу экзаменов. Рубцову надо было вернуться в Ленинград и приступить к работе с 13 августа (понедельник) 1962 года, чтобы не оказаться прогульщиком.
Анализ содержания экзаменационного листа (55).
Экзамен по предмету "История СССР (устно)" – оценка "хорошо", две подписи, дата 8/ VIII - 62г. Экзамен по предмету "Иностранный язык" (немецкий) – оценка "удовлет", одна подпись, дата 10/ VIII-62 г. В записях видно, что они оформлены в день сдачи каждого экзамена, запись – спокойная чёткая неторопливая. Это означает, что Рубцов сдавал эти экзамены именно в указанные дни.
Выдвигаю версию, что после экзамена 8 августа (при оценке «хорошо» двумя преподавателями) Рубцов договорился (или ему предложили) досдать срочно экзамены. «Русский язык» (письменно — это сочинение) Рубцов мог написать 9-го августа и на высоком уровне (пример, сочинение «О русском уголке») и получил оценку «хорошо». «Русский язык» (устно) —«отлично», это собеседование по сборнику "Волны и скалы". Предмет «русская литература» — оценка «удовл.», уровень знаний должен быть высоким для поступления в Литинститут. Видно, что эти два экзамена сдавал Рубцов сразу двум преподавателям (судя по подписям в экз. листе) в один день и именно 10 августа (пятница). Основная версия. Пото-му что надо сдать экзаменационный лист в приёмную комиссию.
Считаю, что Рубцову предложили приехать в Москву на 13-14 августа для беседы в приёмной комиссии в связи с опозданием. Это означает, что 10 августа (пятница) Рубцов после экзаменов поездом едет в Ленинград, в общежитие Кировского завода.
С утра 11 августа (суббота) Рубцов ставит в известность началь-ника цеха об экзаменах в Литинституте, пишет заявление в дирек-цию Кировского завода и в отделе кадров оформляет за свой счёт отпуск на два-три дня. Возвращение в Москву подтверждается сообщением Б. Тайгина, что «стихотворение «На злобу дня (экспромт)», со слов автора написано 12 августа 1962 г. в дневном поезде, на пути из Ленинграда в Москву» (49). Вечером 12-го Рубцов в общежитии Литинститута. Версия подтверждается (55).
111
Второй версией может быть сдача обоих экзаменов 13-го (понедельник) и/или в течение двух-трёх дней двум преподавателям, с которыми надо было договориться секретарю и членам приёмной комиссии. По этой версии экзаменационный лист также должен был оказаться в приёмной комиссии до установленной даты рассмотрения результатов экзаменов. Потому что затем готовился приказ по приёму в Литинститут. Оценки по трём экзаменам – невысокие. Но Рубцова должны были принять как абитуриента, отслужившего в армии.
Рубцов возвратился в Ленинград, вышел на работу и ждал официального приказа на зачисление в институт. Николаю Рубцову нужна была зарплата после отпуска для выживания.
Получив известие о зачислении в литинститут приказом № 139 от 23 августа (четверг) 1962 года (например, по телефонной связи) Рубцов (в это время шихтовщик 6 разряда) сразу пишет заявление об увольнении с 5 сентября (также четверг) 1962 года, потому что по Закону любой увольняющийся "по собственному желанию" должен отработать две недели. Это входило также в планы Рубцова.
Л. Вересов даёт свою версию по дате 5 сентября, цитирую: "Почему поэт так относительно долго тянул с увольнением? Наверное, в конце августа Николай Рубцов вернулся в Ленинград окрылённый будущим. Навестил друзей, может даже вышел на работу на несколько дней, чтобы спокойно написать заявление об увольнении, побегать с обходным листком..., собрал свои невеликие пожитки, выписался из общежития на Севастопольской..."(51)
Считаю, что Рубцов не "тянул с увольнением" и не вёл полубеззаботный образ жизни на Кировском заводе и в Ленинграде. Обходной лист оформляется в течение рабочего времени обычно за день до увольнения за 2-3 часа и сдаётся в бухгалтерию для расчёта в день увольнения. Рубцов "вкалывал" как работяга-шихтовщик 6 разряда, зарабатывая за "обязательные" две недели примерно 100 рублей. Это средства, необходимые для проживания в Москве до получения стипендии, которая составляла всего 22,5 руб в месяц.
Для оформления увольнения выписка из приказа № 139 по литературному институту им. А. М. Горького от 23-го августа 1962 г. Николаю Рубцову не требовалась и осталась в его личном деле.
Валентин Сафонов пишет, что «…Николай Михайлович пришёл в институт не подготовишкой, а мастером, способным создавать
112
зрелые, поражающие воображение стихи. Иные из тех, кто тщится сейчас выдавать себя за его учителей или доброжелателей, отлично понимали это. И завидовали его таланту. Порой зло завидовали и всячески старались принизить и унизить Рубцова, оскорбить насмешкой, завертеть, закружить в пьяном круговороте, выставить беспомощного – случалось и такое – за дверь, на позорище…
Я не оправдываю Колю, не леплю из него ангела. Есть и его доля вины в том, что помимо нашей общежитейской нечистой братии постоянно крутились вокруг него приблатнённые типы, наезжавшие из «Питера»…(44, 27).
Уже пошлостью стали рассказы о том, что Коля Рубцов, то ли оригинал, то ли юродивый, все четыре времени года – осенью и зимой, весной и летом – ходил в валеных сапогах, в опояске из вервия. Ходил в валенках, но зимой! И правильно делал. Во-первых, потому что практично, а во-вторых, и это главное, жалел свои больные ноги… О верёвке – ложь!
Пальтишко на нём, верно, было не из модных. И пиджаки-рубахи не всегда только что из магазина. Но вот чего не отнимешь у Рубцова – опрятности. Не терпел «пузырей» на штанинах, тща-тельно и подолгу стирал всякое случайное пятно на одежде…» (44).
Всякого рода «интеллигенты», в том числе из некоторых лите-ратурных редакций, конечно, не понимали жизненных проблем поэта. А ему приходилось путешествовать в любое время года из Москвы до села Никольского и обратно (например, 25 км от парома) или по непредсказуемым дорогам Вологодской области.
В начале сентября 1962 года студентов первого курса послали на уборку урожая в колхоз под Загорском. О чтении стихов во время слякотной погоды вспоминает однокурсник Рубцова Э. Крылов (27):
«В тот день, как и предыдущие, поэты читали свои стихи. Рубцов подошёл к нашей группе, лёг, облокотясь на тюфяк, послушал немного, а потом очень искренне сказал:
– Разве это стихи?
– Читай свои, – предложил кто-то.
Он сел и монотонным голосом стал читать «Фиалки». Но с каждой новой строкой голос становился звонче, выразительнее, пока не превратился в то, что называют «криком души».
113
Впечатление было очень сильным. В то время кумирами читающей публики были Евтушенко, Вознесенский… В Рубцове сразу почувствовали нечто совсем другое. Парадоксально, но «необычная» поэзия под «Евтушенко» звучала уже слишком обычно, а «обычная» поэзия Рубцова прозвучала необычно».
Рубцову ничего не было сказано, но стихов больше не читали.
Позже на курсе выделились три явных лидера – Николай Руб-цов, Александр Черевченко, Павел Мелехин. Прозаики сразу и безоговорочно признали первым Николая Рубцова, поэты либо вовсе не признавали его, либо признавали с большими оговорками и отводили ему скромное место. Самыми же преданными его почи-тателями были люди нелитературных кругов. Все они, кому я читал стихи Рубцова, просили переписать их и познакомить с автором».
В марте 2010 года автору удалось выйти на переписку с А. Черевченко, который сослался на свои статьи «Друзья давно минувших дней», которые практически неизвестны рубцововедам (56, 31). Привожу часть колоритной информации А. Черевченко.
«В начале сентября 1962 года студентов первого курса Литинститута, отправили убирать картошку в один из подмосковных колхозов. То ли в Мытищинский, то ли в Загорский район, теперь уже не припомнить. Поселили нас на полевом стане в полуразвалившемся коровнике с дырявой крышей. Сентябрь выдался на редкость дождливым и холодным, суглинок на картофельном поле превратился в непролазное болото, а уборка клубней – в настоящую каторгу…»
Вспоминает Михаил Шаповалов (27):
«В местном клубе мы дали литературный вечер… Соби-рались старики с детворой. Молодёжи было мало. Читали стихи. Принимали каждого радушно, однако самый большой успех выпал на долю Рубцова. Стоя на краю сцены, он читал громко, уверенно и, отвергая жестом руки заслуженные аплодисменты, переходил от хохм о флотской жизни к любовной лирике, к стихам о Вологодчине».
Шаповалов, когда дошла до него очередь, решил не читать свои стихи, а прочитал Есенина. Довольно часто после Рубцова поэты косвенно признавали поэтическую силу товарища.
114
Вспоминает А. Черевченко (56):
«Вообще-то я не знаю, что бы делали мы тоскливыми осенними вечерами, если бы не Коля. Поэтические баталии, состязания в гениальности всем нам порядком надоели. При тусклом свете керосиновой лампы читать книги было просто невозможно. Скука! И тогда Рубцов брал гармошку и начинал петь песни собственного сочинения, вологодские частушки, вгонявшие девчат в краску своею забористостью, наигрывал известные ему вальсы, фокстроты и танго – такие у нас там были песенно-танцевальные вечера…
К концу третьей недели нашего прозябания на полевом стане
дожди вдруг прекратились, резко потеплело, началось знаменитое подмосковное «бабье лето». Буквально за три дня мы выпотрошили до последнего клубня картофельные грядки, спеша вернуться в институт, в который так стремились и о котором так мечтали.
И тут нас всех ждал сюрприз. Во-первых, всю бригаду вместе с мешками клубней, привезли на грузовых машинах на центральную усадьбу колхоза. Там, на сельской площади, были накрыты длинные сколоченные из досок столы, ломившиеся от деревенских яств и вполне конкретных бутылок. Председатель колхоза в краткой речи, почему-то вновь сбиваясь на высокие надои, поблагодарил нас за ударный труд в тяжелых климатических условиях и пригласил отведать, что Бог послал.
В процессе пиршества выяснилось, что праздник этот был устроен вовсе не в нашу честь: колхоз занял первое место в районном соревновании по надоям молока. Он специализировался на молочном животноводстве, а картофель тут выращивали на корм свиньям. Тем не менее, все мы были несказанно счастливы, когда председатель объявил, что каждый из студентов в качестве поощрения за ударный труд получает по 50-килограммовому мешку картошки и килограмму свиного сала. Честно говоря, такого гонорара никто из нас еще не получал (курсив Ю.К.М.). Он позво-лил нам достаточно сытно прожить до октябрьских праздников…».
О поэтических сборах в общежитии Э. Крылов сообщает (27):
«В первые дни учёбы мы часто собирались в одной из комнат общежития и нередко ночь напролёт читали по кругу свои стихи. Мнения при этом, как правило, не высказывались, за грудки друг
115
друга никто не брал, рубашек не рвали – всё это будет позже. А пока поэты только знакомились, соразмеряли свой бесспорный талант с другими сомнительными талантами, вынырнувшими неизвестно откуда, пытались определить своё место в поэтической иерархии будущего курса, семинара.
…Вошли Рубцов и Макаров, чтение было прервано. Рубцов про-шёл к кровати, где уже сидели человек пять, ребята подвинулись…
Стали читать дальше. Рубцов слушал, крутил головой, хмурился, иногда усмехался, но не открыто, а только намёком, даже не в половину, а в четверть жеста…Стихи ему явно не нравились. Дошла очередь до Сергея Макарова. Он прочитал стихотворение «Павел Васильев». Рубцов был доволен, в полужестах его сквозило – знай наших. Кто-то завёл нудную поэму. Рубцов поскучнел, опустил голову на руки. Кончилась поэма, и в полной тишине прозвучал голос Рубцова: «Бездарно всё».
Возник ропот. Кто-то крикнул:
– Ты не выступай, а прочти стихи. Тогда посмотрим.
Рубцов встал:
– Не буду читать, не хочу. Пойдём, Сережа.
И они ушли».
В аттестате зрелости по немецкому языку у Рубцова стоит тройка. О переходе Рубцова в институте на французский язык в связи с французской поэзией Н. Попов сообщает следующее (57):
«Бывший матрос рыболовного траулера, который наверняка заходил в иноземные порты, Коля знал несколько английских слов. Это его явно не устраивало. И в институте Коля решил полностью освоить английский. Но почему-то не удалось. Тогда он попробовал приобщиться к немецкому. Тоже получилась осечка. А учебная часть прижимала за прогулы. Пришлось Коле заниматься француз-ским. Он тоже оказался не легче, хотя милейшая Любовь Василь-евна Леднева всеми способами пыталась приобщить нас к языку, на котором писали Вийон, Ростан, Верлен, Рембо, Бодлер, Аполлинер!
– Да-да-да…– охотно соглашался Коля. – Это прекрасные поэты!
– Мне никогда не стать таким хотя бы потому, что ведь не могу
116
же я превратиться во француза. Я – русский…Им и останусь. Так зачем же зря гробить время?
– Почему ж это зря? Вдруг вы попадёте в Париж! – соблазняла Любовь Васильевна. – Идёте, значит, вы по Монмартру, а навстречу – самая красивая девушка! Вы её, естественно, под ручку…
Подмигнув, Любовь Васильевна шмыгнула от удовольствия и с пафосом произнесла на французском что-то завлекательное.
– Париж…Самая красивая девушка.. – с улыбкой протянул Коля.
– Ну и придумаете ж вы… Да разве такое возможно? Нет… Никогда! Траулеры в Париж не заходят.
Тогда неугомонная Любовь Васильевна.... прочитала «Осеннюю песню» Верлена и её перевод, сделанный Брюсовым.
– Как это бесконечно далеко… – огорчился Коля.
– Вот и приблизьте! Вы же – поэт! – подхлестнула его Любовь Васильевна.
Это всё-таки задело Колю за живое. Он записал предельно точный подстрочник, с задумчивым прищуром внимательно прослушал подлинную ритмику стиха и обещал на следующее занятие принести перевод…» (57).
Поэт Б. Чулков пишет (27):
«Любил Рубцов стихи и гениального французского поэта Франсуа Вийона, и задушевнейших поэтов Франции 19-го века – Верлена и Бодлера. Сам он рассказывал, что преподавательница французского устраивала у них нечто вроде конкурса на перевод «Осенней песни» Верлена, которая в подстрочном изложении выглядит примерно так:
Долгие рыдания скрипок осени ранят
мне сердце однозвучной тоской.
Совсем задыхаясь и побледнев, когда
бьют часы, я вспоминаю о былых годах
и я плачу.
И я выхожу на злой ветер, что несёт
меня и туда и сюда, подобно листку,
который мёртв “.
117
Николай Рубцов подобрал на гармошке мелодию и «Осенняя песня» стала сначала студенческой, а потом и народной песней.
Ну так что же? Пускай
Рассыпаются листья!
Пусть на город нагрянет
Затаившийся снег!
На тревожной земле
В этом городе мглистом
Я по-прежнему добрый,
Неплохой человек.
Николай Рубцов написал свою «Осеннюю песню», в которой не стал уподоблять себя гонимому безсловесному листку.
Как вспоминает Э. Крылов, Рубцов показал «Осеннюю песню» преподавателю по стилистике, которому стихотворение понравились, но он решительно возражал против «эх» в строчке «По канаве помчался, эх, осенний поток…» А Рубцов высказался по этому поводу: «Как он не понимает, как не понимает, что в этом «эх» – всё: и движение, и настроение. К чёрту стилистику, если она мешает мне выразить то, что я хочу…» (27)
Продолжим местами субъективный рассказ Черевченко (56):
«Общежитие Литературного института им. А.М. Горького, расположенное на ул. Добролюбова, в приснопамятные 60-е годы представляло собою Российскую империю в миниатюре, поскольку населяли её представители самых разных республик, краёв и областей. На семи этажах этого здания звучал «всяк сущий в ней язык», но преобладал, конечно, русский, служивший связующим звеном в этом разноплеменном полчище начинающих поэтов, прозаиков, драматургов и критиков, прибывших завоевывать Москву. Очень скоро все они разбились на группы – иные по принципу землячеств, но большинство по приверженности к тому или иному литературному течению. Это лишь в официальной пропаганде советская литература той поры представляла собою некий монолит, сцементированный социалистическим реализмом...
У нас тоже стихийно образовалась группа провинциальных
118
поэтов, жаждущих овладеть опытом запрещённых в то время цензурой предшественников, их поэтическим мастерством. На нашем курсе было всего два бывших моряка – Коля Рубцов и я, ясное дело, что мы поселились в одной комнате. Соседство вскоре переросло в дружбу, затем к нам прибавилась целая когорта едино-мышленников. Лидером, безусловно, стал Анатолий Передреев, уроженец города Грозного, прошедший перед Литинститутом суровую школу строительства Братской ГЭС. Братскую ГЭС прошёл и его закадычный друг Стас Куняев, возглавлявший в то время отдел поэзии журнала «Знамя»… ».
29 сентября 1962 года в Вологде умирает Михаил Андрианович. На похороны отца Николай не попадает. В Вологду Рубцов едет в октябре. Имеется фотография на могиле отца, где Николай Рубцов стоит вместе с тётей Соней, молодой вдовой Женей. Из Вологды Николай поехал в Ленинград. В Невской Дубровке навещает семью брата. Однако Альберт ранее неожиданно уехал куда-то на заработки, на похоронах отца не был.
25 октября 1962 года Николай Рубцов приезжает в Ораниенбаум (под Ленинградом) к Генриетте Михайловне Меньшиковой. Узнаёт, что у него будет ребёнок. Утром Гета проводила Николая на электричку. По его совету, отработав перед увольнением месяц, Гета возвращается в Николу. А Николай Рубцов едет в Москву, в литинститут, где ему придётся писать объяснения по длительному отсутствию на занятиях.
Жить на одну стипендию Николаю Рубцову было крайне сложно, тем более в общежитии такого богемного института, как литературный. Поэтому студенты всегда «стреляли» друг у друга по рублю, по трёшке, по пятёрке до следующей стипендии или какого-либо заработка. И когда некоторые «свидетели» сообщают, что Рубцов просил взаймы рубли, то пусть вспомнят, а сколько раз они занимали деньги. А деньги, взятые взаймы, студенты всегда отдавали, так как должник рисковал своей репутацией, что было дороже любых денег в те времена.
Вспоминает А. Черевченко (56):
«Однажды перед зимними каникулами, в декабре 1962 года Коля Рубцов, не сказав ни слова, исчез на несколько дней и вернулся в приподнятом настроении – таинственный и загадочный.
119
– Ты знаешь, Сань, есть возможность неплохо заработать. Я тут познакомился с одной телевизионной барышней, и она заказала нам детскую новогоднюю сказку. В стихах. Самому мне не справиться... Поможешь?... Безденежье крепко взяло за глотку, на каникулы ехать было не на что, да и жрать хотелось. Я согласился.
Заказанную телевидением сказку мы сочинили за сутки. Это было, конечно, откровенное графоманство, но сценарий наш был принят (Коля отвез его на телевидение сам), и вот как-то утром, перед самым Новым, 1963 годом мы устроились в телевизионном холле перед телевизором «Темп», чтобы увидеть воплощение нашего коллективного творчества на экране. Лучше бы мы этого не делали, после просмотра мы с Николаем несколько дней не могли посмотреть друг другу в глаза. Но когда студёным январским утром Рубцов растолкал меня и сказал, что пора ехать за гонораром, весь стыд выветрился из меня мгновенно…
– Как ты думаешь, сколько нам заплатят? – спросил я друга.
– Ну, уж не меньше, чем по сотне, – уверенно заявил он. – Все-таки сказка в стихах!
Нам заплатили 75 рублей. На двоих. Но всё-таки это были деньги! На них можно было и куклу купить, и шапку, и на родину Николая сгонять – в общем вагоне. Однако, разбогатев, мы, прежде всего, решили хоть раз по-человечески пообедать и двинулись на Белорусский вокзал, в ресторан, славившийся тогда относительной дешевизной блюд и приличной кухней. Заказали, как помню, по полной тарелке суточных щей, гречки с котлетами, селёдочки с лучком и бутылку «Московской». Для двух полунищих поэтов это был не обед, а царское пиршество».
В январе 1963 года Николай Рубцов пишет в ректорат:
«Ректору Литературного института им. Горького
тов. Серёгину И. Н.
от студента первого курса осн. отд. Рубцова Н. М.
Заявление
Я не допущен к сдаче экзаменов, т. к. не сдавал зачёты. Зачёты я не сдавал потому, что в это время выполнял заказ Центральной студии телевидения… Писал сценарий для передачи, которая состоится 9 января с.г.
120
Прошу Вас допустить меня к экзаменам и сдаче зачётов в период экзаменационной сессии.
7/ 1 – 63 г.
Резолюция: «В учебную часть. Установить срок сдачи зачётов 15 января. Разрешаю сдавать очередные экзамены». (27).
Ещё раз обратимся к воспоминаниям А. Черевченко (56):
«Кажется, это было вечером, в начале декабря 1962 года… Я сидел над письмом к родителям, где, стараясь сохранить достоинство, выклянчивал очередную «десятку». Коля Рубцов только что закончил перепечатку рукописи своей первой книги стихов и раскладывал страницы по разделам, то и дело поглядывая на круглый обеденный стол, где в гордом одиночестве лежала последняя наша сигарета типа «Памир». Я вообще старался на неё не смотреть – курить хотелось смертельно. Закончив работу, Николай аккуратно сложил три экземпляра рукописи в папки и спрятал их в ящик письменного стола. Затем достал из верхнего ящика лезвие безопасной бритвы «Нева» и бережно разрезал сигарету на две половины.
– Покурим? – спросил он, зажигая спичку. Мы молча прикурили от огонька и жадно затянулись крепчайшим дымком дешёвой сигареты. По мере того, как сгорала сигарета, в душе моей нарастало отчаяние: от стипендии (22,5 рубля в месяц) не осталось ни копейки. Мы уже третий день не посещали лекции, потому что не было денег на троллейбус. (цена билета 4 коп., прим. Ю.К.-М.)
– Сань, а Сань, – сказал Рубцов. – Ты можешь мне ответить на вопрос: на кой хрен тебе два пиджака?
У меня действительно было два пиджака, которые я, впрочем, почти никогда не носил, предпочитая свитер с протёртыми до дыр локтями. И никогда не задумывался, зачем мне пиджаки вообще…
– Считаю твое молчание знаком согласия, – подытожил Коля, надел свое безразмерное пальто, закинул за шею непомерно длинный шарф, взял под мышку один из моих пиджаков и исчез... Не знаю, за сколько «толкнул» мой клифтик Коля, но вскоре он появился с таинственной улыбкой на лице.
О Николае Рубцове написана и опубликована прорва былей и небылиц, многие из них я читал и всегда задавался вопросом: зачем
121
всё это? Одни пытались представить его ангелом во плоти, другие – демоном в изгнании, третьи просто хотели нажиться на необы-чайном таланте и трагической судьбе поэта, выразителя чаяний «гонимого народа»…
Мы стали соседями по комнате в литературной общаге, прежде всего, потому, что на нашем курсе было всего два моряка: Коля служил на Северном флоте, я – на Черноморском. Рубцов был старше меня на семь лет, но и я в свои 20 был вполне самостоятельным человеком, не нуждавшимся, как некоторые, в опеке, и это тоже привлекло ко мне Николая. К моему тогдашнему ученическому творчеству он относился с известной долей скепсиса, но искренне радовался каждой удачной строке. Сам того тогда не сознавая, я прошёл у Николая Рубцова серьёзную и бескорыстную школу поэтического мастерства. (курсив Ю.К.-М.)
Самый сложный вопрос – кем же был Николай Рубцов на самом деле? Люди, знавшие его близко, отдавали себе отчёт в том, что Коля – неплохой актёр. Он очень быстро и безошибочно оценивал любую ситуацию и умел извлечь из неё для себя хотя бы минимальную выгоду. Например, подольстить какому-нибудь студенту из числа бесчисленных кавказских джигитов, населявших нашу общагу, и в итоге пировать до утра за их столом, куда «белые люди» доступа не имели…
Что же касалось выживания физического, то с голоду мы не помирали, да и много ли нам было надо? Жареная килька в соседнем гастрономе на «Бульваре молодых дарований» стоила всего-то 10 копеек за килограмм, конфеты-«подушечки» к чаю – 80 копеек кило, большой серый батон хлеба – 12 копеек. С куревом было труднее, но как-то обходились. «Кентов» и «Мальборо» тогда в продаже не было, а пачка «Памира» стоила 10 копеек. Впрочем, у Николая в жизни были времена и похуже».
Э. Крылов, который какое-то время жил с Н. Рубцовым в одной комнате, вспоминает (27): «…И я никак не мог понять, когда же он (Рубцов) их (стихи) пишет. Во всяком случае, ни разу не видел его «сочиняющим» стихи. Днём у него явно не было для этого времени, вечерами мы шли к кому-нибудь в гости или к нам кто-нибудь приходил. Ложились всегда поздно, и утром я видел его обычно ещё спящим…
122
Но однажды я проснулся очень рано, в пятом часу, и вышел в коридор. Рубцов, в пальто с поднятым воротником, совершенно ушедший в себя, мерил шагами коридор. Он не сразу заметил меня, а, увидев, остановил:
– Вот, послушай строчки.
И прочитал почти законченное стихотворение, которое позже стало называться «Плыть, плыть…».
Над стихами он работал всегда и везде, но лучшие его часы – это глубокая ночь и самое раннее утро. Потом он снова ложился спать. Не помню, у кого написано о Есенине, что тот в самом тяжёлом состоянии мог заснуть за столом на пятнадцать-двадцать минут и проснуться совершенно трезвым. Точно так же мог и Рубцов…».
Как сообщает М. Шаповалов, руководитель семинара Н. Н. (имеется в виду Сидоренко, – прим. Ю.К.-М.) вначале не понял направление поэзии Н. Рубцова, в которой мало было оптимизма, а больше было скрытого смысла.
М. Шаповалов отмечает: «2 раза видел я Рубцова с книгой в руках. Потому и помню: книгами этими были Библия и Пушкин. …Я почувствовал: он любит русскую классическую литературу, а в XX веке ему особенно близки Блок и Есенин» (27). Это важные свидетельства, которые позволяют понять ориентацию Рубцова.
Как свидетельствует Николай Попов, зимой на 1-м курсе у Рубцова был целый баул со стихами, который он отдал при отъезде на хранение Попову в общежитии литературного института. Свой рассказ Н. Попов подтвердил 19 апреля 2002 года на встрече в Рубцовском центре (СЗАО г. Москвы). Он так сообщает о своём невольном знакомстве со стихами Рубцова (57):
«Вскоре я полез в шкаф за веником, намереваясь подмести комнату. Веник был задвинут баулом к самой стенке. Достать его мешала низкая полка. За прошивную сыромятную ручку я поднял увесистый баул. Крышка тотчас отскочила. И на пол вывалился ворох листов, испещрённых стихами.
Ни я, прозаик, ни мой сосед, поэт, не имели столько рукописей.
Даже вместе. Мы ахнули от изумления. Потом я начал собирать листы. Вдруг появилось неодолимое желание познакомиться с написанным – ведь это надо же такую уйму накатать! Я запер
123
дверь и прямо на пол опростал баул. Сидя у фантастического сугроба, мы читали, читали… До последнего листа, который тихо лёг на место». О порядочности «друзей» пусть судит читатель.
19 января 1963 года Николай Рубцов получил стипендию 22 руб. 50 коп, из которой удержано 1 руб. 50 коп. После сдачи зимней сессии, на каникулы Рубцов уезжает в Никольское, пишет новые стихи. В феврале 1963 года, по воспоминаниям Г. Меньшиковой, Николай Рубцов читал ей «Зимнюю песню», которую исполнял потом на гармошке (27, 53). Эта песня уже стала поистине народной, а начинается она так:
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звёздами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы печали мои?
В том же феврале Рубцов читал Генриетте стихотворение «Чудный месяц плывёт над рекою…», в котором нарисованы сказочные картины:
И откуда берётся такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Всё звенят и звенят бубенцы…
Встречи с зимними пейзажами родного села после 12-летного перерыва, прогулки с Гетой, яркие звёзды над Никольском,
124
морозная тишина лесов и полей, белый контур речки Толшма, петляющей под селом, создают новые глубокие впечатления у Рубцова. С большим опозданием он возвращается в Москву, в литинститут и опять вынужден оправдываться.
«Ректору Литературного института им. Горького
тов. Серегину от студента 1 курса Рубцова Н.
Объяснительная записка
После каникул я не в срок приступил к занятиям. Объясняю, почему это произошло.
Каникулы я проводил в отдалённой деревне Вологодской области. Было очень трудно выехать оттуда вовремя, т.к. транспорт там ходит очень редко.
Причину прошу считать уважительной.
25/ II – 63 г. Н. Рубцов».
Резолюция: «В учебную часть, принять к сведению объяснения т. Рубцова» (19, 27).
После поступления в литинститут перед Николаем Рубцовым были разные пути и были разные примеры самовыражения в поэзии. Хорошо пишет об этом писатель В. Сафонов: «Из ничего ничего не бывает. Поколение военных поэтов и прозаиков входило в литературу в гимнастёрках, с опытом Великой Отечественной войны за плечами. Следом за ними выплеснулись на эстрадные подмостки сверстники Евтушенко и Вознесенского. Мы были их моложе на каких-нибудь пять-шесть лет, но мы были другими. Не писали автобиографий, биографий искусственно не лепили, жили естественной жизнью. И духовно нам был ближе негромкий опыт именно писателей военного поколения, нежели шумное лицедейство наших старших сверстников. Наверно, потому как раз помнили мы и жестокую боль войны, что сами помногу лет носили бушлаты и бескозырки» (44).
Следует отметить, справедливости ради, что из упомянутого старшего поколения остались верны народным традициям поэты Е. Исаев, Н. Старшинов, А. Фатьянов, а некоторые современники
В. Сафонова и Н. Рубцова («борцы за свободу») изменили правде жизни, гласным и негласным заповедям Добра и Справедливости, стали лакировщиками, приспособленцами и карьеристами.
125
20 апреля 1963 года у Геты родилась дочь. Николай послал в Никольское телеграмму: «Назови Леной Очень рад Коля». А жизнь в общежитии и в институте продолжается.
2 мая 1963 года в общежитии появляется 25-летняя незамужняя цветущая дипломированная библиотекарша Людмила Дербина.. Известно, что она искала в общежитии поэта Г., который постарался исчезнуть с её поля зрения. Л. Дербина участвует в одном из поэтических застолий, где знакомится со студентами-поэтами и с Николаем Рубцовым. В одних воспоминаниях она сообщает, что Рубцов не произвёл на неё никакого впечатления (поэт имел неказистый вид, был невысокого роста и плоховато одет в то время). В других – что они веселились в студенческой компании и Рубцов ей показывал свои фотографии (фантазии, которые не проверить, – прим. Ю.К.-М.).
В мае-июне 1963 года Николай Рубцов сдаёт зачёты и экзамены за весеннюю сессию. Вспоминает Н. Попов (57):
«Во время экзамена по языкознанию, который принимала преподаватель Нина Петровна Утехина, произошёл интересный диалог с Рубцовым:
– Вы хоть держали учебники?
– А как же, – возразил Коля. – Разумеется.
– Тогда всё проще. Чикабаву читали?
Коля сосредоточенно вспоминал…
– А Розенталя?
– И кто только русским языком не занимался… – вздохнул Коля, сокрушённо покачивая лысеющей головой.
Уронив папироску на кофточку, Нина Петровна всколыхнулась от смеха. Потом с удовольствием вывела Коле соответствующую оценку. Я искренне завидовал ему, ибо сдал на тройку этот постылый предмет с третьего захода».
О характере Николая Рубцова бытуют самые разные мнения. Вот что пишет Э. Крылов (27):
«В компаниях он мог быть самым разным. То центром всеоб-щего внимания, то глубоким и тонким собеседником, то безудержным весельчаком, то молчаливым наблюдателем, то
126
совершенно незаметным «неучастником». Он был всяким, но никогда не был ни вздорным, ни злым…. (курсив Ю.К.М.). К поэзии своих друзей – Анатолия Передреева, Станислава Куняева, Владимира Соколова, Глеба Горбовского – был снисходительным, ценя больше дружбу самих людей, чем их творчество. А вот другим не прощал ни малейшей слабости.
Философствовать, в отличие от всех нас, он любил, но если уж «заводился», то спорил страстно…»
«О Рубцове порою говорят и даже пишут как о человеке характера тяжёлого, вздорного, неуравновешенного, чуть ли не злого. Ссылаются при этом на различные эксцессы. Да, эксцессы были. Вспомню некоторые из них. К его близкому другу, поэту А.П. (вероятно, Анатолий Передреев – прим. Ю. К.-М.), пришла девушка. Самого А.П. не было, его ждали с минуту на минуту, а пока мы, несколько человек, вполне безобидно коротали время. Один из малознакомых нам гостей вдруг начал говорить двусмыслен-ности, а затем сделал нечто вроде попытки облапить девушку. Николай молча встал и двинул парня так, что тот рухнул на кровать, сломав пополам гитару».
Вот такие были моральные правила поведения в те «тотали-тарные» времена...
В течение зимне-весенней сессии (февраль, март, апрель, май) Н. Рубцов получает стипендию по 22 руб. 50 коп. в месяц. 25 июня 1963 года он получил 62 руб. 50 коп. – стипендию за три летних месяца с учётом удержаний (27). Сразу Николай Рубцов едет в Никольское, где его ждут Гета и дочь Лена.
Во время летних каникул, в июне 1963 года Николай Рубцов пишет стихотворение «Тихая моя Родина», которое означало принципиально новый поворот в творчестве поэта. 3 июля 1963 года Рубцов в письме к поэту Б. Слуцкому в этом стихотворении (первый вариант) говорит:
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя Родина,
Я ничего не забыл.
127
………………………..
Школа моя деревянная!...
Время придёт уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
В том же письме Б. А. Слуцкому Рубцов рассказывает о сло-жившейся жизненной ситуации:
“У меня к Вам (снова прошу извинить меня) просьба.
Дело в том, что я заехал глубоко в Вологодскую область, в классическую, так сказать, русскую деревню. Все, как дикие, смотрят на меня, на городского, расспрашивают. Я здесь пишу стихи и даже рассказы (Некоторые стихи посылаю Вам, – может быть, прочитаете?).
Но у меня полное материальное банкротство. Мне даже не на что выплыть отсюда на пароходе и потом уехать на поезде… Я думаю, что Вы не сочтёте это письмо дерзким, фамильярным. Пишу так по необходимости.
Мне нужно бы в долг рублей 20. В сентябре, примерно, я их верну Вам».
В этом письме Рубцов посылает также стихи-песни «Зимним вечером», «А, между прочим, осень на дворе…», «Элегию». Какая же безысходность была у Николая Рубцова, если ему приходится обращаться к практически незнакомому поэтическому мэтру с просьбой о 20 рублях? И представляет Рубцов стихи, чтобы было видно, под что Б. Слуцкий может выслать 20 рублей бедному поэту. И сколько деликатности демонстрирует Рубцов!
В июле 1963 года Николай создал в Никольском необычную песню «В горнице», содержание которой озадачило и поставило в тупик многих известных литературоведов и писателей.
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды…
128
Некоторые студенты буквально понимали текст стихотворе-ния, поэт Борис Примеров возмущался, почему автор сам не сходит за водой. Другие гадали, каким образом от звезды светло в горнице. И только слушатели при исполнении песни ощущали интуитивно зависимость конкретных земных действий («поливать цветы…», «лодку мастерить себе…») от заданных по времени («буду до ночной звезды…») Космосом (Богом) природных явлений.
О бытовых картинах в эти годы пишет Н. Г. Курочкина (31):
«В 1963-64 г. г. много раз мы ходили с концертами в д. Почи-нок, Любаново, Левино, Суровцево, Воротишну. Рубцов не только играл на гармошке, сам выступал в сценках. Но самое интересное было после концерта, когда зрители становились артистами. По их заявкам Николай играл, пел, а иногда и плясал. Очень у него хорошо получался матросский танец. Иногда зрители приходили «наряженными» в клуб. Коля всё дивился, как много может сохра-нить сундук «бабки»: и домотканные сарафаны, и лапти.
Про нехватку денег он обычно говорил: «Стукнул по карману – не звенит, стукнул по другому – не слыхать… в безоблачную высь улетают мысли отдыхать».
Когда летом ходила с ним на болото, он мне показывал все покосы, где они с ребятами работали, живя в детдоме. За Левакиной показал на место бывшего хутора и сказал: «Вот бы здесь построить домик в три окна. За домом берёзы, а под окном смородина, рябина, черёмуха. Пиши, сколько душе угодно, никто не помешает».
Всё лето и часть сентября Николай ходит за грибами и клюк-вой. Делает заготовки на зиму, на продажу и для выезда в Москву.
В сентябре 1963 года с опозданием возвращается в институт. За пропуск занятий приказом по институту снимается со стипендии.
Вспоминает писатель Валентин Солоухин, осенью 1963 года председатель студкома института (31):
«Кто-то из старшекурсников подвёл ко мне щуплого, тёмноглазого паренька: «Это Николай Рубцов. Надо поддержать, на одну стипендию живёт…» Стипендия у нас в то время была 22 рубля.
– Пишите заявление…
– А как? – дёрнул он плечами и смущённо улыбнулся.
129
– На студком: прошу…
– В прозе или стихах? – перебил он меня.
– Валяй гекзаметром, – принял я шутку.
Вечером в общежитие он принёс мне заявление на целую страницу, написанное действительно гекзаметром. У меня в комнате как раз находился П. Мелехин, который положил на стол заявление в одну строчку: «Прошу оказать материальную помощь в сумме 25 рублей». Покосившись на заявление Рубцова, он сказал:
– За тридцать строк и 20 рублей – бездарь!…
Коля тут же взял лист чистой бумаги и написал: «Нуждаюсь в 35 рублях». Положил на стол и, забрав первое заявление, ушёл.
– С нашего курса, – сказал Мелехин».
В. Солоухин вспоминает и такой случай с Н. Рубцовым (31):
«…не было у Рубцова привычки закрывать комнату на ключ. Во время заезда заочников многие этим пользовались. Николай заявляется с лекций, а в комнате дым столбом – идёт поэтический диспут. Был такой случай, когда непрошенные гости выставили его за дверь. Коля пришёл ко мне за помощью. Компания подобралась из дюжих парней, и нам стоило приложить немало усилий, прежде чем мы восстановили «статус» законного владельца.
Признав хозяина, заочники собрались уходить, и вдруг Рубцов предложил всем остаться. Чтение стихов продолжалось. Николай выслушал присутствующих и в наступившей тишине прочёл свои. За короткое время среди незнакомых людей он был уже свой в «доску». Вначале в случайных компаниях Рубцов чаще читал стихи из флотского цикла, правда, после первого случая я ещё раза два присутствовал за время сессии заочников, когда он читал».
«Общежитие бурлило, на каждом курсе свои лидеры, для утверждения достаточно было нескольких приличных стихо-творений, иногда щедрого угощения. Возгласы «талантливо!», «гениально» сыпались как из рога изобилия. Рубцов осматривался, вслушивался, посмеивался. Мерзликин, Лысцов, Передреев, Примеров – эти стояли не на пустом месте. О каждом из них у Николая своё мнение…» (31).
Иван Гришин сообщает о встречах с Н. Рубцовым (58):
130
«Впервые я увидел его в коридоре общежития Литинститута. Небольшого роста, тихий, с грустными глазами… А потом встретились на кухне – он стоял возле газовой плиты в ожидании, когда закипит вода в чайнике. Поговорили о разных мелочах.
– Ты у кого в семинаре? – неожиданно спросил Рубцов.
– У Ошанина.
Помолчал. Ничего не сказал. И уже при следующей встрече:
– Я знаю, ты из деревни. Своё не растеряй, закрой глаза на вся-кие модные веяния в поэзии.
Своё! Для Рубцова это было самое главное – свой мир, своя тема, своя родина... Кажется, ещё Сергей Есенин сказал, что не получится истинного поэта из того, кто не нашёл родины. Рубцову не было необходимости искать её…».
И. Гришин пишет также (58):
«О людях, которые его окружали, он судил с присущей ему прямотой, подчас резко, категорично, но всегда тянулся к ним, не столько нуждаясь в их поддержке, сколько из-за неизбывного желания прикоснуться своей одинокой душой к чужой радости, а может, и боли…».
И. Гришин сообщает, как однажды Рубцов, выслушав звонкие стихи одного поэта о России, сказал: «Бойко, только – «не изнутри»… И только позже для присутствующих дошло: прислушиваться к голосу собственной совести – вот что значит писать «изнутри» (курсив Ю.К.-М.).
Свидетельство М. Шаповалова о первоначально негативном отношении к стихам Н. Рубцова на литературных семинарах подтверждают архивные материалы 1962-1964 г.г. по Рубцову в литинституте, которые держал в руках Н. Коняев (31).
29 октября 1963 года состоялось обсуждение стихов Рубцова на семинаре. Представлена подборка «А между прочим, осень на дворе…», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», «На перевозе», «Ночь на перевозе», «Полночное пение», «В лесу под соснами», «Тихая моя родина…», «Над вечным покоем», «Я забыл, как лошадь запрягают…», «Ворона» (57).
Стихи подверглись критике. Газимбек Багандов сказал:
131
«Вот стихотворение «Ворона». Для чего написано это стихотворение, о чём оно – я не понял. «Ворона» ничего людям не даёт… Почти всегда мысль, тогда, когда она должна завершиться выводом, уходит в сторону... «Я буду скакать…» – хорошее стихо-творение, где тоже не всё ясно для меня, но ряд строчек, общая мысль – понятны. Очень жаль, что не все стихи сделаны до конца».
Арсений Рябкин о стихах Рубцова:
« – Меня удивляет, что тема «деревня», «родина» очень гнетуще написана…Ряд слов и образов не из того «словаря».
Руководитель семинара Н. Н. Сидоренко похвалил Рубцова, но отметил: «Надо, чтобы поэт ставил перед собой большие задачи с каждым стихотворением. Надо, чтобы грусть становилась просветлённой. Вскрывать закономерности времени...”
Рубцов прислушивался к критическим мнениям и подправлял стихи. А тот же Г. Багандов обратился в следующем году к Рубцову для подстрочного перевода своих стихов с даргинского на русский.
По поводу сплетен о выпивках И. Гришин пишет (58):
«Бытует мнение, что Рубцов много пил. Было – сам видел. Пил, но не пьянел, а ещё глубже уходил в себя, в своё, я бы сказал подсознание, откуда разряжался опять-таки горькой шуткой, которая доходила далеко не до всех».
В застольях студенты читали самые сокровенные стихи. Для понимания «творческой» обстановки в стенах общежития Литературного института на Добролюбова 9/11 приведу фрагмент стихотворения Николая Рубцова «Пусть поют поэты» (19):
О чём шумят
Друзья мои, поэты...
Уже их мысли
Силой налились!
С чего начнут?
Какое слово скажут?
Они кричат,
Они руками машут,
Они как будто только родились!
132
Самолюбие почти каждого студента, будущего «властителя народных дум», просто зашкаливало. Комментируя одно из засто-лий, Рубцов однажды отметил удивительное: «обошлось без драки».
В ноябре 1963 года Рубцов буквально на перекладных едет из Москвы в Николу к дочери и Гете. В бытовом плане зададимся вопросом: А на какие деньги? На мизерную стипендию или возможно на материальную помощь от В. Солоухина?
Есть «прямой» путь через Вологду, по дороге на Тотьму до поворота на Черепаниху, затем 13 км до переправы Усть-Толшма, на пароме к селу Красное и далее 25 км до Никольского. Этот путь мы с поэтом Э. Любенко испытали в июне 2001 года. Нам дважды повезло. Через 4 км на пешем пути к Черепанихе, мы проголосовали и нас подхватила легковая машина. Затем паром до села Красное. После 3-часового «перекура» у церкви нас взяли на почтовую машину до Никольского. Этим путём пользовался в летние месяцы Николай Рубцов.
Поздней осенью 1963 года, в предзимье, паромы не «ходили». Для понимания опасности обходной дороги, которую проложил Рубцов, привожу приложение № 6, фрагмент статьи вологжанки Риммы Рожиной, которая повторила маршрут в 2004 году (59).
Итак, в ноябре 1963 года Николай Рубцов на рискованном маршруте Москва – Вологда – Вохтога, – рабочий поезд до Гремячего, – двадцать километров (4-5 часов пешком) по лесной опасной дороге до деревни Починок , – 9 км (полтора часа пешком) до села Никольского (см. Приложение 6).
По заснеженной пустынной дороге, в условиях начинающегося снегопада, в «томительный мороз» Рубцов идёт к деревне Починок. Но дадим слово поэту:
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мёртвом поле!
Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?)
Мелькнул в пустыне,
как сторожевой…
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!)…
133
В северных русских деревнях в окне крайней избы хозяева всегда выставляли на ночь керосиновую лампу. Это был сухопутный Маяк для любого случайного путника, которым тогда оказался Николай Рубцов (курсив Ю.К.М.). И вот в этой спасительной избе, у немолодой уже хозяйки поэт делает великое, для всех нас живущих, открытие:
Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнём, враждой
Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет…
Скажи, родимый,
Будет ли война? –
И я сказал: – Наверное, не будет.
В каждой русской семье с фотографий смотрят погибшие дети, братья, отцы и деды. К 1963 году это были участники локальных войн в 1936-1940 годов, Великой Отечественной войны с Германией (1941-1945) и Японией (1945). И поэт понял, что вражда – главная причина всяких войн. На вопрос хозяйки путник не может дать точный ответ. «Наверное, не будет» – это сомнительная надежда. И вот хозяйка – русская женщина сообщает непринуждённо такую народную мудрость, до которой ещё долго идти многим сильным мiра сего:
Дай Бог, дай Бог…
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет… – (курсив Ю.К.-М.)
И вдруг опять:
Не будет, говоришь?
Нет, – говорю, – наверное, не будет.
Дай Бог, дай Бог… (курсив Ю.К.-М.)
134
Хозяйка заботится не о себе, а о живущих где-то, за избой, близких и далёких и даже об ушедших. И просит она Бога, чтобы не было войны: «Дай Бог, дай Бог!». Путник не может дать уверенную надежду. А что такое война для крестьянки, для сельской семьи – хранительницы исторической России? Зло и зло! А когда путник хочет расплатиться с хозяйкой, происходит примечательный диалог:
Господь с тобой! Мы денег не берём!
Что ж, – говорю, – желаю вам здоровья!
За всё Добро расплатимся Добром,
За всю Любовь расплатимся Любовью… (курсив Ю.К.-М.)
Конечно, любой нормальный поэт, когда пишет стихотворение, не задумывается о философских концепциях, он просто вольно или невольно выражает своё мировоззрение.
И вот высказывание Николая Рубцова по частному случаю попытки оплаты ночлега оборачивается нетленным на века пожеланием Добра и Любви. А поэт благодарит русский огонёк:
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь как добрая душа,
Горишь во мгле, – и нет тебе покоя…
Итак, когда же наступил переломный момент в повороте поэта к пониманию действующих в окружающем мiре разрушительных сил и идеи спасения каждого человека от насаждаемого эгоизма? По мнению автора, это стихотворение «Русский огонёк», которое произвело впечатление на читателей и литературоведов.
Г. М. Меньшикова сообщает: «Однажды он приехал к нам в ноябре месяце. В чемодане его была кукла. Он ехал железной доро-гой Вологда – Вохтога, потом рабочим поездом до Гремячего, затем двадцать километров на лошади. А потом шёл до деревни Починок пешком и грелся на печке у Марии Ивановны Богдановой. Она его отогрела, дала валенки, потом ей их высылали. Вот после этого было написано стихотворение «Русский огонёк» (53).
135
Множество случайных и неслучайных встреч было у Рубцова в течение жизни. У многих других поэтов также бывает много подобных встреч. Но только Рубцов смог глубоко понять существо русского понимания истории и взаимоотношений людей. «За всё Добро расплатимся Добром, за всю Любовь расплатимся Любовью…». Так сказал на все времена только Рубцов.
В ноябре 1963 года вновь издан приказ по институту со снятием Рубцова со стипендии за пропуск занятий. Значит, были докладные на Рубцова в связи с поездкой к Лене и Гете в Никольское.
А затем 3 декабря 1963 года происходит инцидент в Централь-ном доме литераторов (ЦДЛ). В одном из залов ЦДЛ заседали работники народного образования, а оратор с трибуны вещал, как следует преподавать литературу в школе. В списке рекомендуемых поэтов не был назван Есенин. – А где Есенин? – крикнул Рубцов оратору. – Ты почему о Есенине умолчал? И тогда на Николая налетел администратор ЦДЛ и стал вытаскивать его из зала. Завязалась драка. И на Рубцова составили протокол. А на сигнал надо реагировать. Сразу же 4 декабря 1963 года родился приказ проректора литературного института А. Мигунова: «3 декабря с.г.
студент 2-го курса Рубцов Н. М. совершил в Центральном Доме Литераторов хулиганский поступок, порочащий весь коллектив студентов Литературного института. Учитывая то, что недавно общественность института осудила недостойное поведение Рубцова Н. М., а он не сделал для себя никаких выводов, исключить его из института за хулиганство с немедленным выселением из общежития. Проректор литературного института А. Мигунов» (27).
Это означало выбрасывание Рубцова на улицу. Однако за товарища вступились студенты, вологодский поэт А. Яшин, вышел из больницы ректор института И. Н. Серёгин.
20 декабря 1963 года состоялся товарищеский суд, который «решил войти в ректорат с предложением о восстановлении т. Рубцова в правах студента и о наложении на него за совершённый поступок строгого административного взыскания с последним предупреждением» (27). По заявлению поэта от 21 декабря на имя Серёгина и в связи с решением товарищеского суда, 25 декабря 1963 года появился приказ № 216, подписанный ректором И. Н. Серёгиным:
136
«В связи с выявленными на суде смягчающими вину обстоя-тельствами и учитывая раскаяние тов. Рубцова Н. М., восстановить его в числе студентов 2 курса. Объявить ему строгий выговор с предупреждением об отчислении из института в случае нового нару-шения моральных норм и общественно-трудовой дисциплины» (27). Серёгин спас от исключения из литературы не только Рубцова.
Как в своё время С. Есенин, бежавший в Ленинград после приводов в милицию, Н. Рубцов побаивался представителей власти, следящих за настроением сограждан. М. Шаповалов сообщает о таком случае (60):
«Студент Р. (по ряду сведений А. Ревуцкий, - прим. Ю.К.-М.), прозванный за мужественную осанку и зычный голос «полковником», однажды разыграл Рубцова. Тот читал стихи в какой-то компании. Только он кончил, «полковник» ему и говорит:
– Так-так, гражданин Рубцов. По-вашему выходит, колхозы наши живут плохо, народ нищенствует. Что же получается, а?!
И грозно смотрит на Рубцова. Вдруг тот побледнел, пытаясь отшутиться, отвечает.
– Да что ты, Толя, нельзя же так буквально. Ведь стихи…
Но Р. вошёл в роль. Суровая непроницаемая маска на лице. Стукнул тяжёлым боксёрским кулаком по столу:
– Молчать!.. Я давно слежу за вашим, так сказать, творчеством. Должен признаться: сочинения ваши наводят на серьёзные размышления…
Рубцов не выдержал, пулей вылетел за дверь. Благо, был в шапке и пальто, – на улицу. Поймал такси, и – на вокзал. С первым же поездом уехал в Питер.
Р. стыдили. Он оправдывался: «Я же в шутку. Другие поняли. Не знал я, что он слабонервный».
На месте Рубцова будешь слабонервным. Если тебя неодно-кратно лишали стипендии, дважды исключали с очного отделения института, едва не посадили в тюрьму за случаи в ЦДЛ, побежишь, куда глаза глядят. Хорошо, что отстояли студенты и известные поэты. А у Рубцова опять продолжается полуголодная жизнь в общежитии, посещение занятий в институте и неформальное «творческое» обсуждение стихов.
137
И всё-таки представить Николая Рубцова этаким злостным хулиганом просто невозможно. Он был воспитан в традициях Добра и Справедливости и в детдоме, и в техникумах, и на тралфлоте, и во время службы на Северном флоте, и в период работы на знаменитом Кировском заводе. Что-то за все эти годы у Николая Рубцова не было никаких серьёзных нарушений. Более того, в период службы на флоте у него были одни поощрения и повышения по службе. А вот попытки поэта внести понятия Справедливости в общественную среду в Москве, особенно, в литературных кругах оборачивались чередой выговоров и собеседований. Элитарная среда литературных ефрейторов и подполковников, окололитературных адъютантов и генералов не желала пропускать Николая Рубцова в большую литературу, интуитивно ощущая несовместимость мировоззрений.
Рубцов готовит подборки стихов, носит их по редакциям для публикации и получения гонорара. Но, как отмечал поэт, редактор читает подборку, смеётся, переписывает стихи для себя и своих домашних, но печатать отказывается. Не «та» тенденция была в поэзии Рубцова, а фактически была боязнь редактора (в то время цензора публикаций) потерять «тёплое» место.
После январской зимней сессии 1964 года Николай Рубцов едет в Никольское через Вологду, Тотьму и зимний переезд через замёрзшую реку Сухону..
14 января 1964 года С. Багров публикует в тотемской газете «Ленинское знамя» рецензию на подборку стихов Рубцова. Представлены 2 стихотворения поэта, в том числе на актуальную для читателей рыболовную тематику “Я весь в мазуте, весь в тавоте, Зато работаю в тралфлоте!”
Пишет односельчанин поэта В. Аносов: «…Следующая наша встреча произошла зимой 1964 года в селе Никольском. Будучи студентом, я приехал на каникулы. А Коля учился в литинституте и, кажется, тоже был на каникулах. И опять в долгие зимние вечера мы часто собирались у нас на квартире, спорили о поэзии, так как многие из нас, сильных парней, не понимали стихов, и Коля пытался увлечь нас, привить любовь к стихам, причём своих стихов он почти не читал, а чаще всего брал гармонь или гитару и под её аккомпанемент свои стихи преображал в песню…” (31).
138
В конце 1963 года Николай Рубцов познакомился с литерато-ром, земляком из Тотьмы Ф. Ф. Кузнецовым, который организовал в феврале 1964 года выступление неизвестного тогда Рубцова по радио со стихами. Ф. Ф. Кузнецов рекомендовал также стихи Рубцова для журнала «Юность», где были отобраны для публикации не лучшие, в основном, ранние стихи Рубцова («Загородил мою дорогу…», «Я весь в мазуте, весь в тавоте…», «Я забыл, как лошадь запрягают…»). Стихи опубликованы в № 6 за 1964 год.
В письме А. Яшину от 22 августа 1964 года Н. Рубцов пишет: «Подборка в «Юности» никуда не годится. Я не согласился бы печатать её, если б в это лето мне не очень потребовались деньги. Да ещё отредактировали кое-какие места… В результате и рифма стала безвкусной, и слово «надрывались» потеряло ударное значение…». Следует обратить внимание, насколько Н. Рубцов критически относится к публикациям, особенно к редакторским правкам.
Из этой подборки выделяется стихотворение «Улетели листья»:
Улетели листья с тополей –
Повторилась в мире неизбежность.
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою и нежность!
Пусть деревья голые стоят,
Не кляни ты шумные метели!
Разве в этом кто-то виноват,
Что с деревьев листья улетели?
Тема расставания с текущим временем, с любимой женщиной представлена на подсознательном уровне восприятия прошедшего осеннего листопада. Стихотворение стало известной песней.
В. Солоухин сообщает, как Рубцов готовил к изданию стихи (27): «Я отдал ему машинку. Через несколько минут он уже стучал, работал всю ночь. Печатал он медленно, с большими паузами, как он потом сказал, почти каждое стихотворение правил «на ходу». Только утром на какое-то время стук затих, а как только проснулось общежитие, машинка застучала снова.
139
В тот день на лекциях Рубцова не было, не было его и на следующий. Я как раз получил небольшой гонорар из орловской молодёжной газеты. Вернувшись из магазина, услышал знакомый стук и заглянул в комнату Николая…
С машинкой он принёс отпечатанную рукопись и попросил меня посмотреть. В то время я рецензировал в отделе поэзии в журнале «Молодая гвардия». Отобрав 12 стихотворений, я попросил разрешения показать их в журнале. Рубцов согласился… Позже в одном из номеров журнала в разделе «Товарищ» были напечатаны два стихотворения Рубцова... В день выплаты гонорара в широко распахнутые двери явился Николай:
– Пошли обедать, пошли в ресторан? Я получил приличную сумму…
Он стоял в распахнутом поношенном пальто, стоптанных туфлях.
– Хочешь сделать мне приятное? – перебил я его. – Купи хотя бы обувку…
– Да-а, – сощурился он, – уже падают люстры!
Рубцов знал и «мадам уже падают листья» от Вертинского.
За покупками он ездил в «Детский мир». На полученный молодогвардейский гонорар приобрёл себе валенки, куклу и очень красивый флакон душистого «снадобья» для восстановления волос.
– Дорого? – спросил я, взяв в руки флакон.
– Дешевле шапки. Отрастёт шевелюра – поймёшь выгоду».
Отпечатанную на машинке Солоухина небольшую рукопись Рубцов направил в Северо-Западное издательство, в Архангельск.
В начале 1964 года Рубцов встретился с литератором Владимиром Максимовым, который вошёл в редколлегию журнала «Октябрь». Максимов эмигрировал и с 70-х по 90-е годы 20-го века, работал редактором парижского русского журнала «Континент».
Рассказывает алтайский литератор Б. Укачин (19):
«В один из выходных дней мы с Николаем Рубцовым перешагнули низкие пороги максимовской квартиры всё в тех же Сокольниках. Владимир Емельянович нас встретил хорошо… Николай Рубцов, чуть-чуть прикрыв ресницами карие глаза, читал
140
ему свои стихи. А Владимир Максимов, ладонь правой руки положив на правую щёку, с добрым вниманием слушал стихи для него нового поэта – гостя, повторяя после каждого прочитанного: «Хорошо, молодец!... Я их отнесу в «Октябрь», пусть попробуют отказаться, не печатать!..» Максимов тут же отобрал несколько стихотворений Николая Рубцова для «своего» журнала: «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», «Видения на холме», «Тихая моя родина» и ряд других. Все они в том же году появились на страницах «Октября» («Тихая моя родина» была опубликована в журнале позднее, в № 10, 1965 г. – прим. Ю.К.-М.).
Известный литератор В. Кожинов рассказывал, как он однажды, прихватив с собою гитару, пришел к своему другу Д. Старикову, который работал в журнале «Октябрь». Прочитал стихи молодых поэтов и напел ряд стихов Рубцова. И это подействовало (27).
Кто протежировал Николая Рубцова в журнале «Октябрь»? Максимов или Кожинов, сейчас трудно определить. Но в №8 за 1964 год опубликованы: «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», «Видения на холме», «Звезда полей», «Хозяйка».
Приведём фрагменты стихотворения «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», которое Рубцов читал в общежитии:
……………………………………………………….
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы…
Отчизна и воля – останься моё божество!
Какой огромный шаг в направлении духовно-философского отражения окружающего мира и событий сделал Николай Рубцов за период с сентября 1962 года по июнь 1964 года!
По свидетельству современников Рубцов носил в кармане пиджака малоформатный сборник Тютчева (вероятно, издание 1962
141
года). При изучении в литинституте поэзии 19-го века Николай Рубцов открывает для себя Тютчева, как поэта и как русского человека и дипломата, который блестяще знал французский и немецкий языки. Вот что пишет Анатолий Чечетин, который учился в те годы в литинституте (19):
«Коля не был литератором-книгочеем, его невозможно было увидеть с книжкой-бестселлером в руках… Он, как и жизнь, литературу брал сердцем, душой, находил то, что ему нужно было в данный конкретный момент. И находил каким-то прирождённым избирательным чувством (курсив Ю.К.-М.). И Тютчева, и многих других авторов, о которых мы в ту пору не вспоминали, да и не ведали, Рубцов открыл для себя не в последние годы жизни... Задолго до того, ещё на первом курсе института, он говорил мне о Тютчеве как о самом почитаемом и дорогом поэте».
Рубцов ещё в 1963 году пишет стихотворение «Приезд Тют-чева», которое вошло в первый сборник «Лирика» (1965 г.) и в сборник «Звезда полей». Вот фрагмент из стихотворения:
Он шляпу снял, чтоб поклониться
Старинным русским каланчам…
А после дамы всей столицы
О нём шептались по ночам.
И офицеры в пыльных бурках
Потом судили меж равнин
О том, как в залах Петербурга
Блистал приезжий дворянин.
Вспоминает Василий Макеев (61):
«Кроме Пушкина, вровень с Тютчевым не ставил никого, даже любимого Есенина, справедливо считая, что на уровне Есенина можно всё-таки написать несколько стихотворений, а Тютчев недосягаем навеки». И далее В. Макеев пишет о словах Рубцова: «Конечно, Есенин из меня не получится. И Баратынский тоже. А вот стать бы таким поэтом, как Никитин, как Плещееев! Ведь хорошие поэты, правда? Русские поэты, правда?». Скромно высказывается Рубцов о своём творчестве.
142
А. Чечетин пишет в воспоминаниях (27):
«Однажды утром я зашёл к нему в комнату, когда он ещё лежал в постели, время от времени тяжело вздыхая.
– Что, тебе плохо? – спросил я.
• Да, нехорошо.
Я открыл форточку.
– Нет, не поможет…Душно мне…В атмосфере в этой душно! –
сказал он, будто простонал, одновременно словно пытаясь вместе с рубашкой разорвать себе грудь.
Я искренне считал тогда, что так строго он судит чужие стихи только из-за того, что однажды постановил себе быть предельно честным, бескомпромиссным в литературе, и это было для меня примером и уроком на всю дальнейшую жизнь. А теперь ясно дру-гое – он судил коллег на уровне своего мастерства, своего таланта, а это было слишком высоко и непонятно для многих окружающих его людей. Но справедливости ради надо обязательно сказать, что Коля часто сдерживал свои категорические суждения...
И ведь только теперь, читая и перечитывая вновь его стихи, понимаешь, до каких глубин духовного прозрения поднимался он (курсив Ю.К.-М.) уже тогда, когда вместе с нами или один бродил «вдоль улиц шумных», с какого неба озарения он снисходил к нам в прозу жизни, в суету так называемых «проблем».
Далее в разделе воспоминаний «Анциферов» А. Чечетин пишет:
«Мою фразу о том, что поэты друг с другом, как правило, не дружили, не надо понимать буквально…Что же касается Коли, то в разные годы учёбы были, разумеется, у него друзья и среди поэтов. Это его земляк В. Коротаев, однокашник А. Передреев, всячески поддерживающие его А. Яшин, Е. Исаев и многие другие.
Но крепче всех, какими-то особыми нитями души, он был связан Николаем Анциферовым. Лысенький, полноватый, невысо-кого роста, …. Коля Анциферов уже окончил институт, имел довольно широкую известность и внешне, в наших глазах, походил на мэтра. Он был одним из немногих людей, встречаясь с которыми, Коля, в каком бы состоянии духа ни был, сразу же шёл навстречу, сияя лицом, открыто радуясь, внутренне оживляясь…
143
Во время застолья оба Коли сидели рядом, на одной кровати, живо участвуя в застолье, а затем увлеклись беседой и общались уже только друг с другом, прерываемые взрывом веселья, песнями или торжественными тостами.
Я был близко от них и слышал почти весь разговор. Сейчас совершенно не важно, о чём конкретно говорилось, но главное – я понял это тогда, – они оказались близки друг другу душой, понимали один другого с полуслова…
…Анциферов, рассказывая в хороших стихах о своём босоногом детстве, впервые поведал тогда о многих и многих из тех, кто не воевал (эта пора пришлась нам на детство), но не доживёт потом, несмотря на хорошую теперешнюю жизнь, и до пятидесяти лет. Он читал негромко, хорошо видя рассказываемое…
Рубцов очень горячо и искренне аплодировал, радуясь за друга-поэта, тепло пожал ему руку, что-то сказал хорошее, весь светился от восторга, словно это и его праздник».
О неформальном поэтическом турнире между Анциферовым и Рубцовым в общежитии рассказал писатель В. Сафонов (44). Оба поэта читали множество стихов, проверяя поэтическую силу друг друга. Анциферов умер в 1964 году. В стихотворении «Памяти Анциферова» Рубцов, как обычно, точно расставляет акценты:
Среди болтунов и чудил
Шумел над вином наклоняясь,
И тихо потом уходил,
Как будто за всё извиняясь.
……………………………..
Он нас на земле посетил,
Как чей-то привет и улыбка.
12 апреля 1964 года Николай Рубцов посылает своему руково-дителю семинара Н. Н. Сидоренко такую телеграмму (19):
ДОРОГОЙ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ – РУБЦОВ –
Когда знакомишься с информацией (стихами, письмами и др.), исходящей от имени Н. М. Рубцова, приходишь к мысли, что у
144
Поэта всегда за очевидным фактом имеется в виду другая более глубокая информация. И она раскрывается не сразу, а только по мере философского и исторического понимания развития событий в
мiре и России. Вот и телеграмма руководителю семинара Сидоренко «ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ» – кажется обычное в настоящее время поздравление. Но, во-первых, для эпохи Хрущёва, времени насаждаемого атеизма, сопровождавшегося разрушением храмов, это был ВЫЗОВ официальной материалистической идеологии. Во-вторых, это было открытое поздравление руководителя (скорее всего члена КПСС) с русским православным праздником. Но, в-третьих, (это мнение автора) воскрес Рубцов как русский человек, пришедший к православию, и в лице Рубцова явился Философ с проповедями Добра, Любви и Справедливости.
В статье «Детдом на берегу» А. Мартюков пишет:
«Трудно человеку из семьи понять законы детдомовской общины. Они естественны и обязательны. Дети, родственные по судьбе, крепче сплачиваются. Злоба и ложь отвергаются. Предательство, как и всюду, вне закона».
И детдомовский Николай Рубцов систематически попадает в буфетах ЦДЛ в протокольные истории. Весной 1964 года ему приписывают оскорбление писателя Трегуба..
В апреле 1964 года проездом из Вельска Архангельской об-ласти в Москве останавливается Л. Дербина. Она звонит в общежитие и назначает Рубцову встречу (62). И вот здесь она уже в своих описаниях создаёт негативный образ поэта. Сообщает, что Рубцов явился с огромным «фингалом» под глазом, в старом пальто и в пыльном берете. И другими мазками Дербина нарисовала прямо натурального бомжа. Почему же она не ушла сразу? А стала слушать стихи Рубцова в скверике. Она, в это время 26-летняя незамужняя «красавица», приглашает «бомжа» Рубцова в гостиницу на «домашнее пиво». Зачем ей нужно такое приключение? Ясно, что замуж за такого незавидного мужчину или на интим, будь он хоть трижды С. Есенин, она не пойдёт. Что она и показала своим поведением в номере гостиницы. Во время этих «посиделок» Дербина выбегала неоднократно в коридор, явно кто-то должен был придти. После этой встречи она уезжает в Воронеж и там выходит замуж. За того, кого выбрала.
145
Был ли этот звонок Рубцову случайным? Зачем такой цветущей начитанной, знающей себе цену даме звонить в общежитие и встречаться с неброским на вид деревенским поэтом? Ведь уже в то время Л. Дербина тусовалась среди известных московских поэтов-шестидесятников и даже участвовала в Политехническом музее в августе 1962 года в съёмках фильма Марлена Хуциева.
И каким образом обыкновенная библиотекарь по образованию и роду работы Дербина сняла отдельный номер в столичной гостинице на ВДНХ? В те времена, чтобы получить номер, нужно было быть важным общественным, партийным или хозяйственным деятелем, или иметь «блат», или иметь очень большие деньги.
И вот она поит пивом «несчастного» Рубцова. Зачем такой подвиг? Узнать его планы или «заглянуть» в творческую лабораторию талантливого поэта? Ведь Рубцов уже выступал со стихами по всесоюзному радио в феврале! Она признаётся, что выделила Рубцова из множества других. Тусуясь в Москве, она искала через поэтов будущий путь в Союз писателей СССР. Отсюда одна из причин её заезда к Рубцову в Вологду в июне 1969 года.
С февраля и вплоть до июня 1964 года Рубцов периодически встречается с литераторами В. Кожиновым, Ф. Кузнецовым, А. Передреевым, Ст. Куняевым, В. Соколовым, Н. Анциферовым. Под впечатлением стихотворения «Звезда полей» Владимира Соколова Николай Рубцов в то время задумал и написал свою «Звезду полей». Есть информация, что Рубцов в одном из застольев договорился с В. Соколовым о моральном праве использовать название «Звезда полей» для будущего сборника. Во всяком случае, возражений В. Н. Соколова не опубликовано.
В мае 1964 года Станислав Куняев подарил Николаю Рубцову дореволюционное (1899 г.) издание стихов Ф. И. Тютчева. На этой книге имеется дарственная надпись: «Дорогому Коле от Гали и Стасика 6 мая 1964 г.». После гибели Н. М. Рубцова эта книга вернулась к Ст. Куняеву, который передал её дому-музею в селе Никольском.
Об оценке Рубцовым поэтов сообщает Гришин (58):
«Николай Рубцов сидит в беседке возле дома Герцена. В руках – нераскрытый учебник по марксистско-ленинской философии: перед сдачей экзамена, видно, решил отдохнуть, расслабиться.
146
Присаживаюсь рядом.
– Как ты относишься к Евтушенко? – спросил Николай.
– Нормально.
– А читал его стихи в последнем «Дне поэзии»?
– Читал. Звенящие стихи, – полушутя-полусерьёзно подчеркнул я.
– Вот именно! – Рубцов снял с головы берет, энергично помахал им над собой и, изображая свист ветра – «у-у-у», заговорил едко, напористо, что бывало с ним нечасто: – Звенящие, свистящие, шумящие…
– Есть такое понятие – верховой ветер. Подвывает где-то там, вверху, а землю не освежит, травинки в засуху не колыхнёт, только собравшуюся тучку разгонит… Так и нынешняя поэзия: уши закладывает от её крика, а на душе пусто.
Николай неуловимым движением сунул в рот помятую «беломорину», прикурил, и этого времени ему оказалось достаточно, чтобы перенестись мыслями в другое столетие.
– Не говорю уже о Пушкине… Возьмём Тютчева и Фета. Мы о них чуть ли не с презрением – поэты чистого искусства… Чистого в смысле настоящего, без всяких примесей – согласен. Потому что чистыми глазами глядели на мир и в стихах себя не выпячивали, а жизнь через себя показывали. А, да что там!… – Рубцов встал, бросил окурок в урну. – Пойду философию сдавать.
Ещё и ещё раз припоминая те мгновения, мысленно кричу ему вслед: «Зачем тебе этот экзамен? Ведь ты в себе самом носишь мир, который превыше всяких философий».
Уже тогда, к июню 1964 года, когда Рубцов говорил «Я» получалось из этого личного «Я» русское «Мы».
12 июня 1964 года был «организован» новый инцидент в рес-торане ЦДЛ. Трое друзей отмечали сдачу Рубцовым экзамена по советской литературе. Конфликт состоял в том, что три приятеля хотели после 23 часов вечера (времени закрытия новых заказов) взять ещё бутылку вина, тем более, что на другой элитный стол официантка Кондакова в нарушение установленных правил подала графин с водкой (курсив Ю.К.-М.). А другим клиентам («плебеям») официантка отказала. Что и возмутило трёх приятелей. Они
147
отказались расплачиваться по счету. Была вызвана милиция. И хотя по счёту было «заплочено», расплачиваться пришлось Рубцову. Вместо мирного разрешения конфликта контролёр Прилуцкая составила докладную дирекции ЦДЛ (62).
А суть дела состояла в том, что не был забыт инцидент с Рубцовым от 3 декабря 1963 года в ЦДЛ, о чём уже рассказано выше. Интересно, что докладные от метрдотеля, ст. контролёра и помощника директора ЦДЛ по случаю от 12 июня 1964 года были составлены только через 4 дня после происшествия. В докладной от 16 июня сообщается, что все задержанные посетители были студенты литинститута. Уже 17 июня директор ЦДЛ пишет письмо ректору литературного института А. Мигунову с приложением студенческого билета Рубцова. В общем, «проучили» тогдашние работники ЦДЛ непокорного поэта. Правда в результате попали сами на страницы литературной Истории.
К 22 июня 1964 года А. Мигунов имел официальное письмо от директора ЦДЛ Филиппова Б. М. с приложенным студенческим билетом Николая Рубцова. И, тем не менее, ректор или кто-то из администрации действовал довольно последовательно в интересах опального студента. Рубцову позволили сдать все оставшиеся экзамены. Затем студент Рубцов приказом от 22 июня был переведён на третий курс. В принципе, Мигунов мог просто исключить Рубцова из института в связи с организованными «телегами» (так обзывали докладные жертвы обстоятельств). Затем, 23 июня 1964 года Николай Рубцов написал заявление о переводе на заочное отделение сроком на год. 24 июня Мигунов получил письмо от какого-то всесильного консультанта секретариата правления Союза писателей СССР тов. Б. Н. Соколова. Но приказ от 22 июня о переводе на третий курс подписан. 25 июня ректор Мигунов наложил на объяснительной записке Рубцова резолюцию «…отчислить из числа студентов очного отделения». О заочном отделении – ни слова.
Мог ли А. Мигунов тогда принять другое решение? Ответ ясен! Иначе его самого отчислили бы с должности за непринятие соответствующих воспитательных мер. Более того, в письме от 26 июня в адрес тов. Б. Н. Соколова ректор А. Мигунов оставляет Н. Рубцову возможность быть принятым на заочное отделение.
148
С 12 июня 1964 года Рубцов жил в общежитии в тягостной обстановке наказания за организованную против него провокацию. Во-первых, он не знал, чем всё кончится. Во-вторых, он лишился трёхмесячной стипендии перед отъездом в Николу. Спасает гонорар за публикации в «Юности», «Молодой гвардии» и позже в «Октябре». О встрече с Рубцовым вспоминает Э. Крылов (27):
«Все разъехались на каникулы, и только мы с Рубцовым оставались в общежитии. Мне ехать было некуда, а его что-то задерживало (проблема исключения из института и перевода на заочное – прим. Ю.К.-М.). Но вот собрался и он в свою Николу. Я зашёл к нему в комнату. На полу лежал раскрытый чемодан. Сам он сидел на корточках и запускал жёлтого цыплёнка, который как-то боком прыгал на металлических лапках и старательно клевал пол. Рубцов заливисто смеялся, хлопал руками по полу, как бы отгоняя цыплёнка, а меня даже не заметил. Я постоял, потом, увидев в чемодане поверх белья странную книжицу, взял её в руки и тихо вышел. Книжица оказалась отпечатанной на машинке и называлась «Волны и скалы». Я прочитал её всю и, каюсь, мне захотелось её присвоить… Но потом мне стало совестно (всё-таки книжка вроде – не рукопись, да и как бы я стал смотреть ему в глаза), и я снова зашёл к нему. К моему удивлению, он всё ещё запускал цыплёнка, забыв обо всём на свете. Я окликнул его.
– Вот посмотри. Хорош, правда? Дочке везу, – и он опять пустил цыплёнка прыгать по полу.
Я попросил у него книжку.
– Извини, не могу. Это единственный экземпляр. Всего их было шесть.
И он рассказал мне историю появления этой книжки.
Рубцов не расскзал Э. Крылову об исключении. Он едет в село, где его ждут дочь Лена и Гета. Позднее в исповедальной «Прощальной песне» Николай Рубцов говорит Гете:
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда не пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Всё мне слышится словно в бреду.
149
Не могли, да и не хотели приспособленцы оставить в покое Николая Рубцова, который искал в жизни справедливость.
А. Черевченко сообщает (56, 2005 г.):
“В 60-е – 70-е годы эта «попса» (песенно-музыкальная, прим. Ю.К.-М.) пребывала еще в зачаточном состоянии, зато махровым цветом цвела «попса» литературная, в основном поэтическая, хотя и в прозе её хватало. «Вождем» поэтический «попсы» был, безусловно, талантливый, но весьма предприимчивый поэт Евгений Евтушенко. Не отставали от него не менее одарённые Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина. Они породили сотни эпигонов по всей огромной стране.
На родине, в официальной печати, её лидеры то и дело подвергались суровой критике, но ни один из них не стал «невыездным» (курсив Ю.К.-М.), их стихи охотно печатали журналы и газеты – как в России, так и за рубежом, книги выходили невиданными доселе тиражами, гонорары затмевали даже заработки высокопоставленных чиновников. В то же время эта «попса» плодила «диссидентов», оппонентов советскому режиму.
….На этом фоне поэты не менее талантливые, но исповедовавшие традиции русской классической лирики – Александр Межиров, Владимир Соколов, Станислав Куняев, Анатолий Передреев, Николай Тряпкин, Анатолий Жигулин и другие, внешне выглядели куда бледнее, поэтическая «попса» как продукт духовного потребления...пользовалась высоким спросом. Поэтический цех России был расколот на два абсолютно несовместимых участка».
В течение учёбы поэту приходилось очень несладко. То, что проходило для богемных похождений других студентов, не проходило в критических жизненных ситуациях для Рубцова.
Руководитель семинара Н. Н. Сидоренко работал редактором в издательстве «Советский писатель». Он помог Рубцову на самом первом этапе выпуска сборника «Звезда полей».
После окончания 2-го курса Н. Н. Сидоренко среди всех студен-тов выделил именно Рубцова:
«Если бы спросили меня: на кого больше всех надежд, отвечу: на Рубцова. Он – художник по организации его натуры, поэт по призванию». (курсив Ю.К.М.).
150
Глава 7. Непредсказуемые дороги: Никольское – Тотьма – Вологда – Москва – Бабаево – Череповец.
(июнь 1964 года – апрель 1966 года)
Родное село Никольское – источник космического понимания окружающего мiра, лето и осень 1964 г. – полный поворот к русской народной поэзии, семинар в Вологде, заочное отделение литинститута, подготовка сборников и снова провокации.
Сразу после 23 июня 1964 года (заявления о переводе на заоч-ное отделение) Николай Рубцов едет в Никольское к Лене и Гете. По пути через Тотьму встречается с Сергеем Багровым и, по-видимому, договаривается о публикациях. В селе начинает писать одно за другим стихи. И работает на сенокосе.
Уже 10 июля Николай Рубцов посылает письмо руководителю семинара Н. Н. Сидоренко с тремя стихотворениями, среди них «Ива» и «Когда душе моей сойдёт успокоенье…». Сообщает:
«Я получил письмо из Архангельска. Стихи «Русский огонёк», «По холмам задремавшей…» и ещё многие стихи, которые дали бы лицо книжке, мне предлагают обязательно убрать из рукописи. Даже стихотворение «В горнице моей светло» почему-то выбрасывают…». Объём книжки был установлен в 1 п. л. Далее в письме Рубцов высказывается о литературных руководителях:
«Вообще, зачем это сидят там, в институте, некоторые «глав-ные» люди, которые совершенно не любят поэзию, а, значит, не понимают и не любят поэтов. С ними даже как-то странно говорить о стихах (это в Литературном-то институте!). Они всё время говорили со мной, например, только о том, почему я выпил, почему меня вывели откуда-то, почему и т.п., как будто это главное в моей жизни. (курсив Ю.К.-М.). Они ничего не понимают, а я всё объяснял, объяснял, объяснял…Заявление на заочное я подал и просил в заявлении, чтобы меня оставили в Вашем семинаре.
Лето проведу, наверное, здесь. А там видно будет! Что бог даст».
Газета «Вологодский комсомолец» публикует 12 июля 1964 года новое стихотворение Рубцова «На сенокосе». Поэт слушает молчание женщин и разговоры мужиков, а за его пересказом в душу
151
вселяется тревога о происходящем. Так будет всегда по прочтении стихов Рубцова. И нет прямого ответа на скрытые вопросы.
Они толкуют
О политике,
О новостях, о том, о сём,
Не критикуют
Ради критики,
А мудро судят обо всём.
Поэт вроде как сообщает читателю, что там поделывают сель-чане во время отдыха на сенокосе. И опять виден подтекст: наверху – своё, а «внизу» – народное («мудро судят обо всём»).
15 июля Рубцов пишет поэту В. Ф. Бокову (19):
«Стихи пишутся вроде бы легко. За несколько дней написал около двадцати стихотворений…
Люди здесь, в селе, умные, оригинальные, большинство с великолепным чувством юмора, так что, играя просто в карты, например, можно до смерти нахохотаться! Разные люди, добрые и скупые, мрачные и весёлые, но все интересные почему-то».
Рубцов просит в этом письме пристроить некоторые стихи для публикации. Это практически его единственный вид заработка.
Поэт направляет письмо в Северо-Западное книжное изда-тельство по согласованию содержания сборника «Лирика». Из первого варианта Рубцов убрал почти половину стихов в связи с критическими замечаниями редакции и просит оставить в рукописи «По вечерам» и «Жара». Скорее всего, письмо было отправлено из Никольского в июле 1964 года, поскольку стихотворение «В святой обители природы…», которое было снято редакцией, написано в селе и упоминается впервые среди новых стихов в письме от 15 августа 1964 года к Н. Н. Сидоренко.
Сокращение объёма рукописи было определено редакцией похоже из соображений, что поэт-то начинающий и его надо учить поэзии и «правильному» отражению жизни. Рубцов был вынужден соглашаться, так как ему необходимо выпустить первый авторский сборник, получить средства для физического выживания.
152
Рассмотрим стихотворение «На озере» («Светлый покой опус-тился с небес…»). Дата его создания 28.7.1964 впервые упоминается в 2000 году В. Д. Зинченко, редактором-составителем первого трёхтомника собрания сочинений «Николай Рубцов», которая не раз допускалась в Государственный архив Вологодской области.
Предполагаю, что в июле 1964 года Николай Рубцов был где-то на озере (вероятно под Тотьмой или у с. Никольское) и он выразил свои ассоциации в стихотворении:
Светлый покой
Опустился с небес
И посетил мою душу!
Светлый покой,
Простираясь окрест,
Воды объемлет и сушу…
О, этот светлый
Покой-чародей!
Очарованием смелым
Сделай меж белых
Своих лебедей
Чёрного лебедя – белым!
Предложим несколько версий – прототипов ближайших собы-тий, послуживших созданию стихотворения «На озере» (63):
1. «Чёрный лебедь» – образ одного из московских преследователей Поэта, требовавших исключить студента Рубцова из Литературного института в июне 1964 года.
2. Секретарь Тотемского райкома партии, которая запретила печатать Рубцова в местных газетах и лишала заработка.
Вспоминает Феликс Феодосьевич Кузнецов (31):
«Когда летом 1964 года я гостил в Тотьме у отца, Рубцов, при-ехав из Николы, разыскал меня. Сидя в открытом кафе на берегу Сухоны, напротив того места, где стоит сейчас памятник Рубцову, попивая плодово-ягодное вино местного разлива, мы обсудили с ним много проблем и, в частности, главную – как ему
153
восстановиться в литературном институте, откуда он был исключён…». В ходе разговора Рубцов спросил о Т.А. Чухиной. Выяснилось, что Тамара Александровна Чухина, секретарь Тотемского райкома партии, запретила печатать стихи Рубцова в газете «Ленинское знамя» по «морально-этическим основаниям» (сигналам из сельсовета; и в те времена не перевелись ещё доносчики, – прим. Ю.К.М.). Ф. Кузнецов встретился на другой день с Т.А. Чухиной (в своё время своей одноклассницей), показал московский журнал («Юность, № 6, 1964 г. и/или «Молодую гвардию», № 6, 1964 г.) со стихами Н. Рубцова и запрет был снят.
3. Весной 1964 года поэт встретился в Москве с начинающей поэтессой Л. Дербиной по её приглашению. Рубцов видел эгоизм стихотворчества Дербиной, пытался развернуть её мировоззрение на традиционное духовное направление. Но самолюбивая Дербина осталась на своей позиции. Чёрный лебедь не захотел стать белым.
Какой из трёх прототипов послужил созданию стихотворения «На озере»? Трудно ответить на этот вопрос.
В письме от 27 июля 1964 года Николай приглашает Сергея Багрова в Николу. Тот приезжает на мотоцикле. А это 73 км до паромной переправы Усть-Толшма и 25 км по старой накатанной живописной дороге до села. Сергей с удивлением узнаёт, что Рубцов «пишет» стихи сначала в голове и только потом уже записывает их на бумагу. Друзья купаются в Толшме. С. Багров фотографирует Николая, и кто-то (это друг юности Серков) фотографирует их на берегу речки. Николай передаёт С. Багрову стихи для публикации. Сразу после отъезда товарища прошёл дождь и Рубцов направился в лес за рыжиками. Грибов в лесу не оказалось. Но зато поэт нашёл там одно из лучших своих стихотворений-песен «Сапоги мои скрип да скрип…», которое сразу послал С. Багрову для публикации.
В Никольском Рубцов, видит со стороны моста через речку Толшма картину и создаёт стихотворение-песню «По вечерам»:
С моста идёт дорога в гору.
А на горе – какая грусть! –
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь.
154
Былая Русь! Не в те ли годы
Наш день, как будто у груди,
Был вскормлен образом свободы,
Всегда мелькавшей впереди!
Какая жизнь отликовала,
Отгоревала, отошла!
И всё ж я слышу с перевала,
Как веет здесь, чем Русь жила…
Лёгкость, с которой Рубцов создаёт, нет не создаёт, а записы-вает текст, прилетающий Сверху, просто удивляет. Видно, что ему не надо особо подыскивать словосочетания и рифмы и тем более тему стихотворения. Всё возникает как из сказки.
15 августа 1964 года при содействии С. Багрова тотемская газета «Ленинское Знамя» печатает стихи Рубцова «Сапоги мои скрип да скрип…», «Жара», «Гроза», «Родная деревня». В письме, отправленном, вероятно, в двадцатых числах августа Сергею Багрову, Николай Рубцов сообщает:
«В Николе решил прожить вплоть до сентября, т. к. в лесу поспело много брусники. Да и рыжики, должно быть, скоро пойдут.
По-прежнему пишу иногда стихи. Написал… ещё 6 стихотво-рений. Несколько из них посылаю тебе, просто так, почитать…».
Николаю Рубцову неудобно обращаться к другу. А Багров обеспечивает 29 августа публикацию «Природа» и «Цветы».
15 августа 1964 года Рубцов сообщает Н.Н. Сидоренко, что написал уже более 30 стихотворений. И посылает для журнала «Огонёк» стихи «В святой обители природы…», «По вечерам», «Осеннее». Просит предложить для публикации из «старых» стихов: «Тихая моя родина», «На родину» и «На перевозе».
18 августа 1964 года Николай Рубцов пишет в «Душа хранит»:
О, вид смиренный и родной!
Берёзы, ивы по буграм
И, отражённый глубиной,
Как сон столетий, Божий храм.
155
О, Русь – великий звездочёт!
Как звёзд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечёт,
Не тронув этой красоты.
И это было сказано во времена тотальной борьбы с право-славием на Руси! Ещё в начале 60-х годов борец с инакомыслием первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв продолжал кампанию разрушения православных церквей.
22 августа Рубцов пишет А. Яшину о селе Никольском, о «современной» поэзии, сообщает, что «здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений» (19). 23-м августа датирован машинописный вариант знаменитой песни «Журавли». В которой уже первая строка-картина завораживает русского читателя:
“Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…”
Между тем, с 1-го сентября 1964 года начались занятия в литинституте. А Николая Рубцова нет. Узнав об исключении, руководитель семинара Н.Н. Сидоренко пишет А.А. Мигунову:
«Уважаемый Алексей Андреевич!
Совсем недавно узнал я о том, что студент Н. Рубцов исключён из института, меж тем как на последнем заседании, где стоял о нём вопрос, было решено повременить до окончания экзаменов: если Рубцов сдаст экзамены успешно, он останется в составе наших студентов, хотя, возможно, ему придётся перейти на заочное отделение. О своём переводе на заочное отделение он сам просил в заявлении перед отъездом на каникулы.
И вдруг исключение, хотя экзамены сданы успешно. То ли не соблюдено наше общее решение, то ли что-то случилось позднее, чего я не знаю.
За это лето Н. Рубцов выступал со стихами на страницах журналов «Молодая гвардия», «Юность», «Октябрь». Его стихи были замечены в литературной среде, оценены положительно. Сборник стихов Рубцова включён в план Северо-Западного издательства.
За время каникул Н. Рубцов написал много новых стихов, часть их у меня имеется. Это – хорошие стихи.
156
Завершение литературного образования нужно Рубцову, как воздух. Пусть он будет заочником, но пусть продолжает учиться, пусть находится под нашим руководством и наблюдением.
Если имеется хоть какая-нибудь возможность для восстанов-ления Н. Рубцова в институте, она должна быть использована нами. Прошу очень Вас рассмотреть этот вопрос возможно скорее и объективнее.
10 сентября 1964
Руководитель семинара Н.Н. Сидоренко».
После этого заявления Н. Сидоренко послал письмо Рубцову.
23 сентября 1964 года Николай Рубцов пишет Н.Н. Сидоренко:
«Не понимаю, что значат Ваши слова: «Я подал заявление о вашем восстановлении…». Разве меня исключали из института? Если так, то это для меня новость, мне никто об этом не сообщал. Предлагали только перейти на заочное. А если меня исключили, так Вы не беспокойтесь обо мне. Бог с ним! Уеду куда-нибудь...
Здешних стихов у меня уже больше пятидесяти, это … июльские и августовские, в сентябре почти ничего не написал. Ну, в общем, рукопись ещё одной книжки есть. Куда бы её только сдать?...».
Горький юмор сквозит в словах поэта о намерениях карабкаться по горным кручам. В этом же письме Рубцов посылает стихи: «Венера», «Уединившись за оконцем…», «Мне лошадь встретилась в кустах…», «Захлебнулось поле да болото…».
В стихотворении «Уединившись за оконцем…» (первый
вариант) поэт напоминает о связи времён:
Уединившись за оконцем,
Я с головой ушёл в труды!
В окно закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды.
И вдруг являлся образ предка
С холмов, забывших свой предел,
Где он с торжественностью редкой
В колокола, крестясь, гремел!
157
Вторая строфа была затем исключена поэтом или редакторами перед публикацией. Нельзя было показывать доброжелательность к православному предку, видна тяжеловесность слова «гремел».
В стихотворении «Вечернее происшествие» с первой строкой «Мне лошадь встретилась в кустах...» вновь проявилось мистическое мировоззрение поэта:
Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору!
…………………………………
Мы жутко так не до конца,
Переглянулись по два раза!
25 сентября 1964 года Рубцов пишет А. Яшину (19):
«Потому нахожусь именно здесь, что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходить по земле. Много раз ходил на болото. Километров за шесть отсюда, есть огромное, на десятки километров во все стороны, унылое, но ягодное болото. Ходил туда до тех пор, пока не увидел там змею, которая на меня ужасно прошипела. Я понял это как предупреждение. Мол, довольно! И больше за клюквой не пойду. Да и птицы в последний раз на болоте кружились надо мной какие-то зловещие, большие, кружились очень низко над моей одинокой головой и что-то кричали».
Эта мистическая картина не случайно запала в душу Рубцова, она отразилась позднее в «Осенних этюдах», посланных А. Яшину.
В том же письме А. Яшину Рубцов продолжает с юмором:
«Вообще, я ещё должен заехать в Москву, в этот институт – улей, который теперь тише, наверное, шумит, т.к. поразлетелись из него многие старые пчёлы, а новые не прибывают. Далеко не всё нравится, и не все в литинститутском быту, но очень хочется посмотреть на некоторых хороших наших поэтов, послушать их...
Поеду отсюда числа 27-го сего месяца. Как раз будет лотерей-ный розыгрыш, я выиграю "Москвич", вот в нём и поеду... ».
158
А заявление Н.Н. Сидоренко ректору пролежало более трёх недель без движения. По всей видимости, получив письмо от Рубцова от 23 сентября, руководитель семинара обратился за результатом. И тогда 3 октября А.А. Мигунов написал резолюцию: «В приказ. Восстановить в числе студентов III курса заочного отделения». Однако работники канцелярии не издали или, скорее всего, не успели издать приказ о восстановлении Н. М. Рубцова на заочном отделении. Так как произошла очередная история, смахивающая на новую провокацию. И было это как раз, в начале октября 1964 года. Вот что пишет по этому поводу Станислав Куняев, в то время зав. отделом поэзии журнала «Знамя» (64):
«На моей памяти Борис Слуцкий ещё раз принял участие в судьбе Николая Рубцова. Однажды в Центральном Доме литераторов встретились Николай Рубцов, Игорь Шкляревский и я. Рубцов после скромного застолья стал читать нам стихи, и вдруг его грубой репликой прервала одна окололитературная девица, сидевшая по соседству за столиком с поэтом Владимиром Моисеевичем Луговым. Рубцов был уже нетрезв и потому резок:
– А эта б… чего вмешивается в наш разговор! – произнёс он на весь пёстрый зал. Франтоватый вылощенный Луговой суетливо вскочил со стула и неожиданно для всех нас попытался защитить честь своей подруги какой-то полупощёчиной Рубцову. Сразу же завязалась потасовка, в которую влез находившийся в зале администратор Дома литераторов.... Протокол, свидетели, короче говоря, всё, что положено в этих случаях, произошло, а недели через две Коля показал мне повестку с вызовом в суд. (Значит, это событие произошло в период с 3 по 10 октября, так как Рубцов приехал в Москву в конце сентября, уехал из Москвы в 20-х числах октября, а уже 27 октября был в Николе, – прим. Ю.К.-М.). Я позвонил Александру Яшину, Борису Слуцкому, рассказал им, как всё произошло, и в день суда мы встретились в казённых коридорах. Александр Яшин взял с собой на помощь известную поэтессу и ещё красивую женщину Веронику Тушнову… Николай Рубцов, кажется, что в валенках, в замурзанной ушанке и стареньком пальто, битый час сидел в тёмном коридоре, пока мы вчетвером уговаривали судью простить, замять и отпустить. Уговорили. Яшин, Тушнова и Слуцкий распрощались с нами на
159
Садовом кольце возле суда, а мы с Колей пошли в соседнюю забегаловку-стекляшку отметить его освобождение, поскольку вход в Центральный Дом литераторов был закрыт ему надолго».
Об этом событии Николай Рубцов пишет 18 ноября 1964 года Ст. Куняеву (19):
«Вспоминаю иногда последний вечер в ЦДЛ. Ты, Стасик, вёл себя прекрасно. Я – не очень. Но иначе повести себя не мог и переживал, конечно, это.
Ты знаешь, что я всячески старался избежать шума, как страшно и неудобно мне перед некоторыми хорошими людьми за мои прежние скандальные истории. Да и самому мне это всё надоело до крайней степени....
Между прочим, Стасик, я написал тебе ещё к празднику, но оно осталось не отправленным – и слава богу! В нём нет ни слова в связи с этой глупой историей, а мне хотелось бы кое-что узнать у тебя: что было потом в институте? Я сразу же уехал и не знаю, исключили меня опять из института, или, может быть, нет...”
На обратном пути из Москвы в 20-х числах октября Рубцов едет в Архангельск решить судьбу своей первой рукописи. Вспоминает Б. Пономарёв (публикация В. Белкова, 65):
«Осенью 1964 года Рубцов приехал в Архангельск. Как сейчас помню первую встречу с поэтом в Северо-Западном издательстве, директором которого я был в то время. В кабинет вошёл молодой человек с худощавым болезненно-серым лицом, молча опустился на диван, в смущении потирая руки время от времени, глуховато покашливая. Мы, издательские работники, расспросили Николая о его жизни и поняли, что он оказался в стеснённом положении. В издательстве находилась рукопись стихов Рубцова и с автором был заключён договор и выдан ему аванс».
В октябре в общежитии Рубцов встречался с осетинским поэтом Хазби и взял у него подстрочники стихов. Надо зарабатывать путём перевода русскоязычных текстов на художественный русский язык.
И опять дорога в Николу. От Вологды до Тотьмы пароходом, встреча с Багровым. Отдан чемодан на временное хранение, так как
тащится с ним по старой дороге 25 км нереально.
30 октября 1964 года Рубцов пишет С. Багрову из Никольского:
160
«Я уже три дня в Николе. Один день был на Устье в дороге. Пришлось топать пешком… Не знаю, как бы я тащился по такой грязи, столько километров…с чемоданом! Хорошо, что ты любезно оставил его у себя…
Серёжа, я здесь оказался совсем в «трубе». На Устье у меня потерялись или изъялись кем-то последние гроши (полученный аванс – прим. Ю.К.-М.). Сильно неудобно поэтому перед людьми в этой избе, тем более, что скоро праздник. Может быть, поскольку я уже подготовил материал, Каленистов (редактор тотемской газеты, – прим. Ю.К.-М.) может послать мне десятку?.. А вообще надо бы обязательно хоть немного поддержать эту мою избушку.
Праздник я проведу здесь, а потом уеду куда-нибудь. Плохо, что здесь в Николе, не найдёшь никакой литературной работёнки – ни постоянной, ни временной, а без работы жить невозможно».
Опять Николай Рубцов в сложнейшей жизненной ситуации. По рекомендации Багрова он работает корреспондентом в газете «Ленинское знамя» (вне штата). В начале ноября пишет С. Багрову:
«…Я живу же по-прежнему, среди зимней, рано темнеющей, теперь скучной никольской природы. Нехотя пишу прозу, иногда стихи.
Что буду делать дальше я ещё не знаю… Хочу всё-таки до того, как поеду отсюда, что-нибудь закончить, хотя бы несколько глав повести, которую я задумал. А ещё пришла в голову дурацкая мысль написать кое-какие свои соображения о поэзии в литературной форме и дать им заголовок «Письмо к другу…».
И вот Николай Рубцов делает переводы Хазби Дзаболаты (Дзаболов) и Газим-Бег Багандова, получает необходимое вознаграждение. Первые три «переводных» стихотворения Дзаболова были опубликованы в журнале «Советская Осетия», № 24, декабрь 1964 г.
Рубцов в дальнейшем отказывается от этого прибыльного вида заработка. Не хочет растрачивать свои поэтические образы, рифмы и ритмы. Перед ним – необъятная русская тема. Но стабильного заработка нет.
Народные философские находки в письмах Рубцов сразу или чуть позже переводит в стихотворную форму. Поэт констатирует:
161
Стихи из дома гонят нас.
Как будто вьюга воет, воет.
……………………………….
Вот так поэзия, она
Звенит – её не остановишь!
А замолчит – напрасно стонешь!
Она незрима и вольна.
Прославит нас или унизит,
Но всё равно возьмёт своё!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от неё…
Своё понимание поэзии Николай Рубцов изложил в письме к А. Яшину от 3 ноября 1964 года (19):
«… Для меня как раз было главное не то, что Вы можете куда-либо рекомендовать стихи (говорю абсолютно честно), а главным было знать Ваше мнение о них. Бросаясь, как говорится, в какую-либо крайность в своих писаниях, всегда хочется знать, что же скажут о стихах люди, имеющие в этом деле настоящий толк.
Только я вот в чём убеждён, Александр Яковлевич (разрешите мне поделиться своим, может быть нелепым, убеждением): поэзия не от нас зависит, а мы зависим от неё…» (курсив Ю.К.-М.).
Стихотворение «Стихи» было включено поэтом в сборник «Лирика» (1965 г.), затем в сборники «Душа хранит» (1969 г.) и «Сосен шум» (1970 г.). Введено в подборку «Стихи» (1967 г.). Можно сказать, что поэт обозначил непредсказуемость процесса создания стихотворения, как и неукротимость и независимость природного явления. Это – философия дороги каждого поэта и зависимости наших желаний от внешних условий.
Уже после 18 ноября Николай Рубцов едет в Вологду. Поэт Борис Чулков по просьбе А. Романова приютил тогда Рубцова. В обширной библиотеке хозяина Рубцов знакомится ближе с творчеством французских поэтов. Вот что пишет Б. Чулков (27):
«Рубцов очень много читал – особенно в первое время, к его услугам были все мои книги. Надо ли говорить, что – сам поэт до
162
мозга костей – читал он почти исключительно одних поэтов. Из прозаиков неизменно выделял и поминал лишь только Гоголя, столько же прозаика, сколько и своеобразнейшего поэта в прозе.
А в бескрайнем море русской поэзии, что же в первую очередь привлекало Рубцова? Конечно же, без памяти был он влюблён и в Пушкина, и в Лермонтова, и в Блока, и в Есенина, учился у них (достаточно здесь назвать рубцовское стихотворение «Кружусь ли я в Москве бурливой…» – вариацию на тему пушкинского «Брожу ли я вдоль улиц шумных…»), но сердцу не прикажешь – и вот Рубцова больше манят к себе Тютчев, Фет, Полонский, Майков, Апухтин…
И особенно, конечно же, много мы говорили о Тютчеве. Как восторгался Рубцов знаменитым триединством Тютчева: «блистает, блещет и блестит»! Многие стихи поэта озарены тютчевским све-том, но не меньше, чем светом, – и сумерками, и осенью Тютчева…
Книга Тютчева (стихи и статьи в дореволюционном издании) и была ли не единственной личной книгой Рубцова. Сейчас уже ходят легенды, что он, ложась спать, клал её под подушку. Я могу лишь сказать, что, во всяком случае, остальными книгами, которые ему попадались, Николай не дорожил и, бывало, оставлял где угодно. Книге же Тютчева такая судьба не угрожала».
В конце ноября Николай Рубцов участвует в семинаре, который вели руководитель вологодской писательской организации поэт С. Викулов, а также поэты А. Романов и В. Коротаев. Вот как об этом пишет в то время молодой поэт Сергей Чухин (27):
“В обсуждении наших стихов он участия не принимал, но по колючим репликам чувствовалось, что они ему не по вкусу…
Наконец дошла очередь обсуждать рукопись Рубцова. Он вышел к столу, коротко рассказал о себе и прочёл несколько стихотворений. Среди них помню ставшие ныне хрестоматийными «Видение на холме» и «Родная деревня». Читал негромко, но энергично, изредка жестикулируя правой рукой, а левую сунув за борт пиджака.
Старшим товарищам стихи, видимо, понравились, они почувст-вовали, что на семинар пришёл поэт со своим мироощущением, своей темой. Но, к сожалению, не обошлось и без дежурных учительных фраз: поближе к современности, к злобе дня…
163
С каждым подобным замечанием Рубцов всё более мрачнел, реплики его становились вызывающими. А тут я ещё подлил масла в огонь. Как же? Для меня чуть ли не единственным мерилом современной поэзии был тогда Р. Рождественский, а тут – на тебе! – деревня Никола, начальная школа…Да и безоглядная, горячая молодость внутренне протестовала против сдержанной (рассудочной) формы. Сказано это было прямо и пылко. Рубцов вскипел и во время обеденного перерыва, прихватив с собою поэта О. Кванина, ушёл с семинара».
Несколько позднее руководители семинара и Рубцов установили нормальные взаимоотношения (у Рубцова были уже опубликованы подборки в журналах «Октябрь», «Юность» и «Молодая гвардия», чего не знали многие участники семинара, – прим. Ю.К.-М.). О последующем литературном признании поэта говорит благодарное письмо С. Викулову из Никольского в декабре 1964 года. Николай Рубцов «был уже доволен тем, что получу командировку». Это была конкретная поддержка для вынужденно блуждающего поэта. Рубцов сообщает следующее:
«Все последние дни занимаюсь тем, что пишу повесть (впервые взялся за прозу), а также стихи, вернее, не пишу, а складываю в голове. Вообще я никогда не использую ручку и чернила и не имею их. Даже не все чистовики отпечатываю на машинке – так что умру, наверное, с целым сборником, да и с большим, стихов, «напечатанных» или «записанных» только в моей беспорядочной голове. Но это между прочим. Пустяки.
Извините, что посылаю вторые экземпляры стихов: первых не осталось, а сейчас машинку дали только на несколько минут.
Всего Вам доброго».
19 декабря 1964 года в письме к Н.Н. Сидоренко из Николь-ского Рубцов интересуется, что нового в семинаре и институте. И снова между делом сообщает о своём понимании существа поэзии: «Много ли стихов написано натурально, т.е. как на душе, жизненно, а не сочинено, хотя бы и по все правилам техники?» (курсив Ю.К.-М.). Рубцов сообщает о том, что кроме стихов начал писать повесть и что никаких заданий из института ему не послали. В связи с этим Рубцов пишет в литинститут и спрашивает об оформлении приказа о восстановлении. И ссылается на договорённость по этому
164
поводу с ректором и кафедрой творчества. Однако секретариат молчит. До некоторой степени это объяснимо. Дело в том, что любой заочник должен был давать справку о месте работы для оформления приказа. В письме Рубцов сообщает: «После того, как я уехал из Москвы, из института, где я был (в октябре) по делу своего восстановления на заочном отделении, – я уже больше не работал зав. клубом в с. Никольском, т.к. за длительное отсутствие «потерял» эту должность. С ноября работаю в здешней районной газете. Об этом и посылаю Вам справку» (19).
Первая рукопись сборника «Звезда полей» была направлена Рубцовым в издательство «Советский писатель» почтой из Николы, скорее всего глубокой осенью 1964 года и в «разномастном» виде.
Хочется обратить внимание на условия подготовки стихов. У Рубцова не было пишущей машинки. Напомню, что в те 60-е годы 20-го века печатная техника была в учреждениях и у маститых писателей. Печатную машинку в Никольском можно было выпросить в сельсовете (может быть, на почте) и временно. Но надо было иметь пачки бумаги и копирки для печати. Кроме того, надо иметь почтовые конверты. Вот, поэтому Рубцов месяцами носил стихи в голове, пока не появлялись условия печати.
В декабре 1964 года Рубцов спрашивает из Никольского поэта Е. А. Исаева (зав. отделом издательства «Советский писатель») о судьбе своей рукописи «Звезда полей». В титульном стихотворении сборника поэт видит в родном селе такую зимнюю картину:
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Строфы «Звезды полей» Николай Рубцов существенно корректировал при окончательной сдаче сборника в печать.
В декабре 1964 года Н. Рубцов пишет С. Багрову (19):
«Вчера, сразу же после нашего разговора по телефону, взялся за новогоднее стихотворение и написал его. По-моему, получилось
165
неплохо, потому посылаю его тебе…». Рубцов сообщает о стихотворении «Мороз»; позднее переработано в «Январское».
Под непрерывными ударами судьбы поэт мог бы ожесточиться. Однако, он пишет светлыми красками. Стихотворение «Мороз» было опубликовано 1 января 1965 года в газете «Ленинское знамя». Рубцов пишет как о живом и добром русском Морозе, который, устраивая чудеса, идёт «снежком поскрипывая весело», «и всё подмигивает звёздами»..
Между тем, в том же письме С. Багрову поэт сообщает (19):
«Жизнь моя идёт без всяких изменений и, кажется, остановилась даже... Получил письмо от брата из Ленинграда. Он зовёт меня в гости, но я всё никак не могу сдвинуться с места ни в какую сторо-ну. Выйду иногда на улицу – увижу снег, безлюдье, мороз, и ко всему опять становлюсь безразличным и не знаю, что мне делать…
Хорошо то, что пишется. Но ужасно то, что так тяжело печатать стихи: слишком много тратится на это времени…».
Все письма Рубцова в период с лета до конца 1964 года – это исповеди бытового плана и россыпи мыслей и афоризмов народной философии, которую подарил нам Поэт. Ничто не устарело.
Надо решать литинститутские проблемы. На новый год Рубцов едет в Москву. 31 декабря 1964 года он приходит в дом по адресу В. Кожинова. Но поэта не впустили в квартиру.
Вспоминает В. Кожинов (27): «Я приехал чуть ли не без чет-верти двенадцать и застал Николая на улице у подъезда. Помню, меня страшно возмутило нарушение обычая, который я всегда считал священным: за новогодний стол необходимо посадить всякого, любого гостя. Я вбежал в квартиру, чтобы поздравить с Новым годом мать, и вернулся на улицу.
Что было делать? У нас имелось с собой вино и какая-то снедь, но всё же встреча Нового года на улице представлялась крайне неуютной. Оставалось минут десять до полуночи… И вдруг мы увидели одинокую машину, идущую в сторону Савёловского вокзала, за которым не так уже далеко находится общежитие Литературного института. Мы бросились наперерез ей. Полный непобедимого молодого обаяния, Анатолий Передреев сумел уговорить водителя, и тот на предельной скорости домчал нас до
166
«общаги»… утром мы с Анатолием Передреевым даже спустились к общежитскому автомату и позвонили моему отцу, чтобы как-то «отомстить» ему этим нашим торжеством.
– Ты даже представить себе не можешь, кого ты не пустил на свой порог, – отвечал я. – Всё равно, что Есенина не пустил…
И это тогда, 1 января 1965 года, уже было полной правдой».
Потрясающая исповедью «Прощальная песня» написана, по-видимому, в конце осени 1964 года, потому что в тексте обозна-чено «будет льдом покрываться река…». Николай глубоко пере-живает расставание с женой и дочерью, он понимает, что дочь остаётся почти сиротой при живом отце и обращается к Генриетте:
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
– Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…
В справке библиографического отдела издательства «Советский писатель» стоит дата регистрации песни – 5 апреля 1965 года (19).
И всё-таки Николай Рубцов оставляет в «Прощальной песне» надежду на будущее: «может быть я смогу возвратиться».
15 января 1965 года Рубцов был восстановлен в литинституте (на заочном отделении). Возвратившись в Николу, Рубцов пишет Глебу Горбовскому. Приводим фрагмент из письма:
«Дорогой, дорогой Глеб!
Сижу сейчас, закутавшись в пальто и спрятав ноги в огромные рваные старые валенки, в одной из самых старых и самых почерневших избушек селения Никольского…
Я пропадаю здесь целый месяц. Особенного желания коротать здесь зиму у меня нет, т.к. мне и окружающим меня людям поневоле приходится вмешиваться в жизнь друг друга...
167
Но вот что: в институте меня в течение года три раза исключали за неумеренную, так сказать, жизнь и три раза восстанавливали (за что я благодарен, конечно, не администрации, а некоторым хорошим людям, в том числе и нашим хорошим (есть там разные) – институтским ребятам. И после этой, можно сказать, «сумасшедшей мути», после этой напряжённой жизни, ей-богу, хорошо некоторое время побыть мне здесь, в этой скромной обстановке и среди этих хороших и плохих, но скромных, ни в чём не виноватых и не замешанных пока ни в чём людей.
В Вологде ко мне отнеслись хорошо. Читал я там, когда приехал, стихи на собрании писателей, и, можно точно сказать, стихи на них подействовали. Вообще, в Вологде мне всегда бывает и хорошо, и ужасно грустно и тревожно. Хорошо оттого, что связан я с ней своим детством, грустно и тревожно, что и отец, и мать умерли у меня в Вологде. Так что Вологда – земля для меня священная, и на ней с особенной силой чувствую я себя и живым и смертным…».
Это послание из Вечности адресат прочитал через 25 лет, в 1990 году. И после многих лет трезвости сел Г. Горбовский за рюмку (Коняев, 38).
О понимании поэзии говорит ответ Рубцова “Начинающему автору”, дата 12/1-64 (19, Терра, 2000, т.3, стр. 295, 411). Автор И. И. Козлов адресовал письмо Рубцову для получения рецензии.
Привожу некоторые принципиальные высказывания Рубцова:
«Тема вашего стихотворения – полёт в космос – была уже использована во множестве стихотворений разных авторов, т. е. эта тема, как говорится, общая и старая…
Вашего оригинального настроения в стихотворении – нет. Вашего оригинального мировоззрения в стихотворении тоже нет…
Когда я говорю Вам, что тема Вашего стихотворения старая и общая, это ещё не значит, что я вообще против старых тем. Тема любви и смерти, радости, страданий – тоже темы старые и очень старые, но я абсолютно за них и более всего за них!
Потому я полностью за них, что это темы не просто старые (вернее, ранние), а это темы вечные, не умирающие. Все темы души – это вечные темы, и они никогда не стареют, они вечно свежи и общеинтересны… (курсив Ю.К.-М,)
168
Поэзия идёт от сердца, от души, только от них, а не от ума (умных людей много, а вот поэтов очень мало!). Душа, сердце – вот что должно выбирать темы для стихов, а не голова…
Такие недостатки, которые есть, на мой взгляд, в Вашем стихотворении, сейчас довольно широко распространены в стихах и множества других авторов. Причём частенько такие стихи всё же печатают, и если Вы встречаете такого рода стихи в печати, то не думайте, пожалуйста, что так и надо писать. Всем нам надо учиться писать так, как писали настоящие, самые настоящие поэты – Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин, Лермонтов. Законы поэзии одни для всех».
17 февраля 1965 года поэт пишет Н.Н. Сидоренко (19):
«…вспоминаю Вас по-прежнему часто и всегда с самым добрым чувством. И Вас, и Вашу семью, и Ваш семинар…
Из института мне приходят какие-то странные письма. Напри-мер, снова просили справку с места работы, чтоб оформить приказ о моём восстановлении, т.е. значит, что моё положение в институте по-прежнему было зыбкое, о чём я не знал. Справку послал… А вот заданий я до сих пор не получил...
Живу по-прежнему. Только по временам всё сильнее и сильнее чувствую какую-то беспросветность в будущем. Порой, кажется, что я уже испытал и все радости, и все печали. Всё сильнее и сильнее люблю Л. Толстого, Тютчева, Пушкина, Есенина».
В этом письме Рубцов интересуется возможной публикацией в «Огоньке», посылает уточнённое стихотворение «Родная деревня».
В марте 1965 года Николай Рубцов приехал в Вологду и принял участие в вечере клуба творческой интеллигенции «Современник», который проходил в зале заседаний городского комитета партии. В президиуме известные вологодские писатели, художники, журналисты. Нинель Александровна Старичкова вспоминает (66):
«Рубцов был в серых с загнутыми голенищами валенках, тёмно-красный в клеточку бязевой рубашке, в видавшем виды коричневом костюме. Светло-серый шарф, узкий и тонкий, был обёрнут вокруг шеи, концы его прикрывали лацканы пиджака…
Читал он звонко, напевно, жестикулировал, интонацией подчёркивал концовку каждой строки, словно ставил точку.
169
Вроде бы ничего сногсшибательного не было, а зал притих. Было такое ощущение, что поэт ведёт нас по светлому лесу. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву. Пахнет свежестью, прелым листом, грибами. Русью пахнет».
Поэт прочитал «Сапоги мои скрип да скрип...», «Над вечным покоем», «Вечернее происшествие» и, наконец «Видения на холме». Далее Н. Старичкова пишет (66):
«Когда кончил читать, зал словно оцепенел, а потом взорвался аплодисментами. Ведущий уже не мог завершить вечер и заставить аудиторию заговорить: никто после Рубцова не хотел выступать. Молчание затягивалось…».
Рубцов получает ходатайство вологодской писательской организации о восстановлении его на очном отделении литинститута. Направляется в конце марта в Москву. Встречается в «Советском писателе» с Е. Исаевым, который пишет записку редактору Владимиру Семакину:
«Володя! Срочно прочитай рукопись Рубцова (за день-два), определи состав. Надо с ним заключить авансовый (25 процентов) договор. Борис Ваныч поддержит, я уже договорился. Будь добр, не затягивай – Рубцов хороший поэт, нашенский – деревенский, и он сейчас бедствует. Держи связь с Рубцовым через Анатолия Передреева.
Егор. 30 марта 65 г.» (52, 13, 31)
В. Семакин быстро составляет редакционное заключение, после которого можно заключать договор. Уже 2 апреля Рубцов пишет заявление на имя Е. А. Исаева:
«Ознакомившись с редакционным заключением на рукопись моего сборника «Звезда полей», я согласился с теми замечаниями, которые в этом заключении есть.
Именно: некоторое однообразие пейзажей в стихах, некоторые лишние темы, чрезмерная разбивка строк, отсутствие глубокой мысли в кое-каких стихах.
Обязательно буду работать в дальнейшем над рукописью так, чтоб сборник не имел этих недостатков, чтобы он стал как можно лучше. Рукопись в доработанном виде представлю в редакцию в начале будущего года.
170
Т.к. сейчас у меня затруднительное материальное положение, я прошу Вас заключить со мной договор».
5 апреля 1965 года поэт сдал рукопись «Звезда полей» в библиографический отдел издательства «Советский писатель».
Трудно переоценить заслуги Е. Исаева и Н. Сидоренко в сложившейся литературной судьбе Рубцова. Как поэт Рубцов не был знаменит и не был членом Союза писателей.
8 апреля 1965 года в литературный институт пришло ходатайст-во Вологодского отделения Союза писателей России о восстановле-нии Рубцова на очном отделении. То есть просьба состояла не просто в переводе поэта с заочного отделения, а в обеспечении нормальных условий для жизни и обучения. Дело в том, что ночевать-то Рубцову негде официально.
И вот это явилось одной из причин приключения в апреле 1965 года. Для того, чтобы пообъективнее разобраться с ситуацией почитаем документ, представленный в приложении № 7 (19, 13, 31). И не знаешь – то ли плакать, то ли смеяться объяснениям-рассказу Рубцова о причинах происшествия. Смеяться хорошо со стороны. Но состоянию Н. М. Рубцова не позавидуешь.
Комментарий к документу (приложение № 7).
Николай Рубцов приехал в Москву разбираться со своим положением в литинституте. Дело в том, что никаких установленных для обучения заданий ему, как студенту-заочнику, не высылают. Жилья у него нет. В паспорте нет даже регистрации прописки (в данный момент Рубцову 29 лет!), ни в какую гостиницу в Москве его не оформят. Остаётся Рубцову искать друзей-знакомых для ночлега или попытаться устроиться в общежитии. Последний вариант заканчивается неудачно, так как есть решение руководства: именно Николая Рубцова не пускать в общежитие. И вот Рубцов пытается на такси доехать до своего товарища. По требованию таксистки расплачивается за проезд заранее. И опять попытка Рубцова добиться справедливости теперь уже при общении с таксисткой Акименко заканчивается очередной разборкой не в пользу поэта. В результате оформление в литинститут на очное отделение невозможно. И более того, ставится вопрос вообще о его учёбе в институте.
171
В объяснительной записке от 27 апреля 1965 года Рубцов в связи с наглым поведением таксистки Акименко Е. И. с юмором вспоминает есенинское «такую лапу не видал я сроду!», а в связи с неудачной попыткой «проучить» здоровую таксистку сообщает ректору, что «в деревне, наверное, поглупел». И заканчивает объяснение так (19, 31):
«В заключение хочу сказать, что я ничего не прошу, не прошу даже о восстановлении…Просто, как Ваш студент, я посчитал своим долгом объяснить то неприятное происшествие, которое, в конечном счёте, явилось результатом моего, так сказать, заочного образа жизни» (курсив Ю.К.М.).
Декан заочного обучения П. Таран подготовил ректору
В. Пименову на Рубцова необъективную справку: «он только числится, но не учится» (13, 31). Рубцов числился всего 2 с половиной месяца на заочном и не получил ни одного курсового задания. Письмо в Вологду А. Романову готовил, конечно, не В. Пименов, а скорее всего П. Таран, так как для написания писем существуют подчинённые, а ректор просто подписывает эти письма. Известен случай, когда подхалимы доставили В. Пименову такие вирши Рубцова, которые ректор мог принять только в свой адрес:
Быть может, я для вас в гробу мерцаю,
Но должен я сказать в конце концов:
Я – Николай Михайлович Рубцов –
Возможность трезвой жизни отрицаю…
В. Пименов вызвал Николая Рубцова, уточнил авторство стихов и грустно заметил Рубцову: «Но это же мальчишество. Идите».
И не принял никаких санкций. Потому что студенты – это же поэты, а не роботы безмозглые. Можно отметить, что у Рубцова в поздних стихах уже не было легковесного молодёжного лихачества. Хочу обратить внимание на двусмысленность строки «Возможность трезвой жизни отрицаю», на намёк неприятия тупых шаблонных решений и идеологических установок.
Однако, удивляешься, как это у Рубцова хватало духовных сил преодолевать одну за другой сыпавшиеся неприятности, вплоть до
172
уголовного преследования. Непредсказуемый ветер гонит поэта «по сёлам и столицам». Весной 1965 года Н. Рубцов появился в Бабаево (67). Поэт работал над стихами в редакции местной газеты, общался с В. Лукошниковым и поэтом Н. Матвеевым.
Имя Николая Рубцова становится известным в литературных кругах. Небольшие, иногда и приличные по тем временам гонорары за публикации в журналах и местных газетах, разовые командировки позволяют рассчитываться с долгами, но не могут обеспечить нормальную жизнь, особенно с ребёнком. Николай Рубцов не хочет быть нахлебником в бедной крестьянской семье.
В мае 1965 года Рубцову приходит вызов на сессию в литературный институт (продолжительность сессии с 4 по 30 мая 1965 г.). Рубцов приезжает в Москву и сдаёт контрольные работы этой первой заочной сессии в институте.
9 июня 1965 года издательство «Советский писатель» подписывает с Рубцовым договор на «Звезду полей» со сроком сдачи рукописи 30 ноября 1965 года.
10 июля 1965 года тотемская газета «Ленинское знамя» пуб-ликует размышление «Лесник» и первые детские стихотворения Рубцова «Коза», «Медведь». Психологически просто и точно представил поэт характер козы (в подтексте можно разглядеть не только нахальную настырную козу):
Побежала коза в огород.
Ей навстречу попался народ.
– Как не стыдно тебе, егоза? –
И коза опустила глаза.
А когда разошёлся народ,
Побежала опять в огород.
У поэта не было тогда обычной прописки. После исключения с дневного отделения он жил в Никольском и имел только справку из сельсовета со штампом от 5 августа о том, что Рубцов Николай Михайлович с октября 1964 года по август 1965 года проживал в этом селе. Справка была наклеена на картонку, чтобы не потерялась. С такой справкой удостоверения местожительства Рубцов ходил по Москве!
173
Как сообщает Сергей Чухин, который был принят в литера-турный институт на вновь открывшееся с сентября 1965 года очное отделение, Николай Рубцов в первую же сессию зашёл к нему в комнату в компании старшекурсников. С. Чухин пишет (27):
«Рубцову надо было ехать ночевать к кому-то из московских знакомых, я предложил ему остаться у себя, а утром, уходя на лекцию, положил на стол ключ. Ключ оставался у него полтора месяца. За эти полтора месяца я заметил, что Рубцов не любит разговоров на литературные темы. Всего охотнее он сходился с людьми, если не далёкими от литературы, то уж, по крайней мере, не поэтами».
Рубцов жил в общежитии в сентябре-октябре 1965 года, оче-видно, готовил стихи и ходил по издательствам.
В октябре 1965 года выходит журнал «Октябрь» со стихами Рубцова «Тихая моя Родина», «Добрый Филя», «Вечернее происшествие», «Памяти матери», «На вокзале», «Утро». Стано-вится ясным появление неординарного русского поэта.
В дневниковых записях от 10 октября 1965 года издатель и журналист В. М. Малков пишет: «Заходил поэт Николай Рубцов. В потрёпанном демисезонном пальто серого цвета, на шее – тёплый шарф. Застенчивый, чистое лицо, голос тихий, какой-то мягкий.
Вручил ему книжку «Лирика». Должен сказать, что мы, изда-тели, его обкорнали… Из Архангельска поступила команда: убрать. Ну, и убрали. Рубцов, конечно, недоволен своей книжицей. Говорит, что дарить её никому не будет» (31).
Из Вологды после 10 октября Рубцов едет «проверенным путём» (Вохтога – Гремячий – Игошево – Починок – Никольское). Свидетельствует Нина Николаевна Богданова: «У вас вот записано, что Рубцов в 1963 году ночевал … в доме, может, так и было, но я вот помню, как однажды он при мне пришел. Это год-то, всяко, 65-й и будет. Шёл-то тоже, как вы, с Гремячева той же дорогой. А осень была, на реке уж ледок, холодно. А уж грязь! Дорог, считай, совсем не было, даже технике не пройти, чего уж о людях говорить. Вот в тот вечер мы все дома были, … он и заходит. Пальтецо на нем всё в грязи, ботиночки насквозь мокрые, грязные тоже, со всего течёт, вымок. Дождь, видно, был, не помню уж. Встал у порога, пальто нараспашку, шарфик свесился. Спросил, не пустим ли заночевать,
174
не дойти, мол, до Николы. От нас по дороге, если с обходами, не 7, а все 9 км наберётся. Конечно, свекровь пустила. Он дрожит весь. Она ему валенки с печки подала, кофту какую-то, самовар поставила…. Ужинал он с нами, чай пил, ботиночки помыл и сушиться поставил. А спать на печку залез, видно, намок, так озяб сильно» (59).
В письме В. Елесину в октябре 1965 года Рубцов пишет:
«Дорогой Вася! Я опять в Николе. На сей раз я командирован сюда на длительный срок Союзом писателей. (курсив Ю.К.-М.) Возможно, что скоро уеду.
У меня вышла книжечка. Конечно, тут далеко не всё, на что я способен. Ну и пусть. Посылаю одну книжечку тебе. Найдёшь нужным – отрецензируй, я не буду против…
Сейчас возьмусь писать два очерка по заданию журнала «Сельская молодёжь»…» (31).
Отмечаю, что это Вологодский Союз писателей материально поддержал земляка-поэта. В селе Рубцов записывает исповедальные «Осенние этюды». Поэт не пишет, поэт создаёт произведение, потому что его стихи о подлинных событиях в жизни блуждающего по дорогам судьбы человека, о маленькой дочери (ей в это время два с половиной года), о неустроенности. Судите сами:
………………………….
А возле ветхой сказочной часовни
Стоит берёза старая, как Русь…
……………………………………..
Когда стихает яростная буря,
Сюда приходит девочка-малютка
И робко так садится на качели,
Закутываясь в бабушкину шаль.
Скрипят, скрипят под ветками качели,
И так шумит над девочкой берёза
И так вздыхает горестно и страстно,
Как будто человеческою речью
Она желает что-то рассказать.
Они друг другу так необходимы.
175
Но я нарушил их уединенье,
Когда однажды шлялся по деревне
И вдруг спросил играючи: «Шалунья!
О чём поёшь?» Малютка отвернулась
И говорит: «Я не пою, я плачу…»
Вокруг меня всё стало так уныло!
Но в наши годы плакать невозможно.
И каждый раз, себя превозмогая,
Мы говорим: «Всё будет хорошо». (курсив Ю.К.-М.)
Здесь не говорится о высоких материях деревенской жизни. Здесь народная мудрость выражается через веками повторяющуюся надежду, что всё перемелется. (курсив Ю.К.-М.).
В. Елесин написал рецензию на сборник «Лирика», а Николай Рубцов 24 октября 1965 года из Никольского сообщает:
«Я рад, что книжечка моя тебе в общем-то понравилась. С твоими дружескими (очень уж скромными) замечаниями я
согласен. Да, есть у меня пристрастие к восклицательным знакам. Ставить их, где надо и не надо. Ну, а насчёт того, что колокол под дугой звенеть не может, даже «легонечко», когда лошадь идёт шагом, – это, Вася, плод твоей великолепной фантазии. Сейчас вот бабка говорит: «Колокольчик на любой животине всегда звенит». Да и как ему не звенеть, если дороженьки-то наши настолько ухабисты, Вася, что тут и дуга, и оглобля, и груз, не только колокольчик – всё запоёт. Ну, да бог с ними….
О себе писать нечего. Могу только сказать, что очень полюбил топить печку по вечерам в тёмной комнате. Ну, а слушать завывание деревенского ветра осенью и зимой – то же, что слушать классическую музыку, например, Чайковского, к которому я ни разу не мог остаться равнодушным…».
Сборник «Лирика» был «отредактирован ножницами» Северо-Западного издательства, поэт пишет возмущённое письмо в Архангельск. 19 ноября 1965 года Рубцов жалуется Яшину на жизнь в деревне и на произвол издательства (19). Рубцов сообщает, что получил всего 29 рублей вместо 40% гонорара (примерно 120 руб.), на которые можно было «продержаться» 2-3 месяца.
176
Из Никольского осенью 1965 года поэт просит А. Романова передать для публикации в Вологде «Осенние этюды» и «Кружусь ли я в Москве бурливой…».
От всех чудес всемирного потопа
Досталось нам безбрежное болото,
На сотни вёрст усыпанное клюквой,
Овеянное сказками и былью
Прошедших здесь крестьянских поколений…
Зовёшь, зовёшь…Никто не отзовётся…
………………………………………….
«Как хорошо! – я думал. – Как прекрасно!
И вздрогнул вдруг, как будто пробудился,
Услышав странный посторонний звук.
Змея! Да, да! Болотная гадюка
За мной всё это время наблюдала
И всё ждала, шипя и извиваясь… (курсив Ю.К.-М.)
Мираж пропал. Я весь похолодел.
И прочь пошёл, дрожа от омерзенья,
Но в этот миг, как, туча над болотом
Взлетели с криком яростные птицы,
Они так низко начали кружиться
Над головой моею одинокой,
Что стало мне опять не по себе…
«С чего бы это птицы взбеленились? –
Подумал я всё больше беспокоясь, –
С чего бы змеи начали шипеть?»
И понял я, что это не случайно, (курсив Ю.К.-М.)
Что весь на свете ужас и отрава
Тебя тотчас открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один. (курсив Ю.К.-М.)
Глубина переживаний автора скрыта неторопливостью повествования. Николай Рубцов отражает суть бытия мистическими
177
картинами при рядовом походе за клюквой. Это стихотворение свидетельствует не просто о православном мировоззрении Рубцова, а о высшей его стадии, когда поэт понимает, что в мире действуют в разной форме антиправославные материализованные животные.
В письме А. Романову поэт сообщает: «С Москвой пока не поддерживаю никакой связи. Да это и ужасно трудно при никаких транспортных и дорожных условиях. И жаль ещё: у меня здесь нет пишущей машинки, а я срочно должен перепечатывать рукопись «Сов.писовскую» и отсылать её…». (курсив Ю.К.-М.)
И вот такие и другие откровенные стихи пишет поэт, который одет в эти бездомные годы по предпоследнему слову нищеты.
20 ноября 1965 года Николай Рубцов пишет Ф. Кузнецову (19):
«Иногда хожу в лес, рублю дрова – только щепки летят…
Феликс! Я обратил внимание, что листок, на котором я пишу, лежит на «Лит. газете», а в ней написано: «Моя поэтическая личность…всегда отделена от меня». Это слова какой-то Майи Борисовой, которые приводит в своей статье «Диалог соседей» (и наш общий) друг Ал. Михайлов. Приводит их и добавляет: «Мне близка эта мысль, подтверждающая мою позицию в наших спорах о лирическом герое». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Умники! Ужас! Михайлов, оказывается, не «рубит» в поэзии. А ты говорил… Нашёл ещё на кого ссылаться! Великий русский поэт Борисова!
Ну, да ладно: у них своя компания, у нас своя. И прошу прощения: я задел такую личность, от которой навсегда отделена не только поэзия, но в любой момент может отделиться приказ о моём исключении из института.
У меня вышла в Архангельске маленькая книжечка. Да хранит тебя бог!
20/XI – 65 г. Н. Рубцов»
Рубцов прямо высказывает свою позицию по сути поэзии, о взаимосвязи мировоззрения и творчества. Одно неотделимо от другого. Иначе – раздвоение личности и поведение индивидуума по обстановке, то есть популизм и приспособленчество.
В письме А. Романову Рубцов просит похлопотать в «Красном Севере» о стихах и чтоб «послали мне немного денег до Нового года». О жизни сообщает (19):
178
«Мне тут, в этой глуши, страшно туго: работы для меня нет, местные власти начинают подозрительно смотреть на моё длительное пребывание здесь. Так что я не всегда могу держаться здесь гордо, как горный орёл на горной вершине. «Кр. Север»
напечатает только один стих, ради снисхождения? Наверное, так и будет, Только мне вся эта мелкая возня вокруг какого-нибудь дурацкого одного стишка надоела и не нужна. Всегда столько разговоров, работы на машинке, всякого беспокойства, усилий и ради чего?…» (курсив Ю.К.-М.).
В Никольском жить и прописываться нет смысла, так как ему, как поэту, и студенту литературного института для публикаций надо непрерывно ездить в Вологду и Москву.
Из публикаций известно, что осенью 1965 года фото Рубцова появляется в селе на «доске почёта» для тунеядцев. Этого уже достаточно, чтобы поэт (студент) был вынужден уехать.
В декабре 1965 года Николай Рубцов ищет свою сестру Галину. Приехав в Вологду, пишет заявление в горотдел милиции Череповца с просьбой сообщить её адрес. Обратный адрес Николай Рубцов даёт на Вологду, ул. Ленина, 17, Союз писателей. Он хотел, возможно, содействия сестры в жилищном вопросе.
В Вологде Николай Рубцов принял участие в литературном семинаре, который вёл поэт Борис Чулков. Рубцов читал морские юмористические стихи. Участники семинара затем направились в ресторан «Север». Там с поэтом познакомилась Н. Старичкова. Рубцову негде было ночевать. И по просьбе поэта В. Пашова Нинель Старичкова предложила Рубцову переночевать в её семье.
При разговоре со Старичковой о трудностях на пути публикаций Рубцов сказал: «У меня ведь тоже не всё печатают, требуют написать о тракторе на поле. А я на этом поле не трактор вижу, а камень, которому миллионы лет. Вот о чем я хочу написать».
Поскольку Старичкова длительное время (с конца 1965 по 1970 годы) встречалась с Николаем Рубцовым в различных ситуациях и написала объективную книгу «Наедине с Рубцовым», можно сослаться на её сведения о характере Поэта (66):
«В биографическом материале о Рубцове В. Белков сделал сноску на мою информацию, что поэта унижали, он иногда
179
надоедал, был суетлив». Это не мои слова. Унижали? Да. Но Коля не был суетливым, надоедливым. Это выводы автора после рассказанного мною эпизода из жизни поэта. Николай был импульсивным, беспокойным, настойчивым в спорах, когда хотел доказать истину. Мог быть грозным, гневным. Но и в спорах он был интересен, и любили его больше всего за это. Дружки слетались к нему, как на пир. Они были готовы без конца слушать его взволнованные речи и прекрасные стихи. И, наоборот: в депрессии Рубцов всегда был одинок. И друзей возле него не было».
В конце декабря 1965 года Рубцов приезжает в Череповец. Встречается с сотрудниками редакции газеты «Коммунист», с заместителем редактора, зав. отделом В.В. Викуловым. Передаёт стихи для публикаций. Дружеские отношения у Николая Рубцова завязались с поэтом и гармонистом Виктором Коротаевым и его семьёй. По свидетельству поэта М.М. Ганичева, Николай Рубцов пел у Коротаевых песни на свои стихи (26, стр. 133). Н. Рубцов общается с поэтами В. Мариновым, И. Полуниным, В. Козловым, М. Ганичевым, прозаиком В. Шарыповым и др. По сообщению Г.М. Березиной, новый 1966 год Николай Рубцов встречал у поэта Вячеслава Козлова (27). Редакция газеты «Коммунист» в № 1 от 1 января 1966 года печатает светлое стихотворение «Новогодний мороз» (вариант стихотворения «Январское» – прим. Ю.К.-М.):
Мороз под звёздочками светлыми
По лугу белому, по лесу ли
Идёт, поигрывая ветками,
Снежком поскрипывая весело.
И всё под ёлками похаживает,
И всё за ёлками ухаживает, –
Снежком атласным принаряживает
И в новогодний путь проваживает.
8 января 1966 года стихотворения «Хлеб» и «Доволен я бук-вально всем…» напечатаны на «Литературной странице» газеты «Коммунист». Неоднократно Рубцов в стихах приводит мнение собеседника (невыдуманное), как народную мудрость, которую не всякий понимает и принимает. Из стихотворения «Хлеб»:
180
Хлеб не взял.
– Ведь это же мученье
Волочиться с ним такую даль! –
Всё же бабка
сунула краюху!
Всё на свете зная наперёд,
Так сказала: – Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несёт…
22 января 1966 года газета «Коммунист» печатает стихотво-рение «Он поднял флаг над сельсоветом…» (27).
В начале января 1966 года Рубцов приезжает в Бабаево из Череповца. Вместе с сотрудниками газеты «Ленинский путь» ездил в село Борисово, панорама которого на реке Суда произвела на поэта неизгладимое впечатление. Рубцов присутствовал на заседании литературного объединения при газете, читал стихи о родной деревне, «в этой деревне огни не погашены». Руководил литобъединением Валерий Аншуков.
Повесть «Бабаевские весны Николая Рубцова» написал редактор газеты Валентин Иванович Лукошников, откуда взяты вышеприведённые сведения о приездах Рубцова в Бабаево (67).
15 января 1966 года в бабаевской газете «Ленинский путь» напечатаны стихи Рубцова «Родная деревня», «Хозяйка», «Таковы на Руси леса», «В родных местах», «Отправляясь в дорогу» (67).
В январе 1966 года Рубцов работает в газете «Вологодский комсомолец» в качестве внештатного корреспондента. Это позволяет ездить в творческие командировки по Вологодчине. Живёт Рубцов по случайным местам.
1 февраля 1966 года газета «Сокольская правда» печатает настигающую душу песню встреч и расставаний «Нагрянули».
Не было гостей – и вот нагрянули.
Не было вестей – так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.
181
Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестёр:
Может, мы за всё своё бывалое
Разожгли последний наш костёр.
2 февраля 1966 года в газете «Вологодский комсомолец» вы-ходит статья Рубцова «Подснежники Ольги Фокиной», где поэт даёт высокую оценку творчеству вологодской поэтессы (19):
«Вообще надо сказать, что плодотворный путь поэзии один: через личное к общему, т.е. путь через личные, глубоко индивидуальные переживания, настроения, раздумья.
…Переживания должны быть действительно глубокими, настроения действительно яркими. Только на этой почве произрастают цветы поэзии. К сожалению, они, как подснежники, ещё бывают занесены холодным снегом декларативности, рационализма, юродства разной масти. (курсив Ю.К.-М.). И надо, видимо, хорошо разобраться в сложнейших явлениях литературы, чтобы не потерять, как говорится голову. Ольге Фокиной это, кажется, не грозит».
В начале февраля 1966 года Рубцов едет в Москву для решения вопроса о публикации сборника «Звезда полей». Напомним, что поэт нарушил срок сдачи рукописи 30 ноября 1965 года. Поэтому он не попал в план выпуска на 1966 год. Нет худа без добра. Представленный вариант от 5 апреля 1965 года был скромным по объёму и ещё «сырой» по качеству материала. За 1965 год поэт написал много новых принципиальных произведений, среди них «Осенние этюды». Примерно с 10 по 19 февраля 1966 года Рубцов жил на московской квартире А. Я. Яшина. Конечно, Рубцов не соблюдал режим в условиях встреч с литературными друзьями. Возникла размолвка и поэт покинул семью А. Яшина.
После 19 февраля Рубцов возвращается в Никольское и пишет оттуда А. Романову (письмо датировано началом 1966 года, 19):
«Добрый день, Саша!
Получил ты или нет моё первое письмо, которое я написал ещё до Нового года, – я не знаю.
Живу по-прежнему.
182
Саша, будут или не будут мои стихи в «Красном Севере»? Забыли о них, может быть? Если же не забыли и отменили опять их публикацию, то сообщи, пожалуйста, об этом. Чтоб я не надеялся.
Нет ли какой-нибудь работы для меня в Вологде? Здесь её нет. Чувствую себя изгнанником. (курсив Ю.К.-М.)
Спасибо за рецензию на подборку тех моих стихов. Я эту рецензию получил.
Привет В. Белову....
С искренним приветом Н. Рубцов
Тотемский р-н, с. Никольское»
Николай Рубцов постоянно подготавливает для публикации стихи. Журнал «Юность» принял «А между прочим осень на дворе…», а «Знамя» «Окошко. Стол. Половики...» и «Грани».
18 марта 1966 г. Рубцов пишет:
Ректору Литературного института им. Горького
от студента 4-го курса заочного отделения Рубцова Н.
Заявление
Прошу восстановить меня на дневном отделении института. Я перевёлся по личному заявлению с дневного на заочное отделение сроком на один год летом 1964, т.к. хотел побыть ближе к обстановке современной деревни: это было необходимо для написания книги.
За это время я опубликовал книгу стихов о деревне «Лирика» (г. Архангельск, 1965 г.) и подготовил книжку «Звезда полей», которая уже одобрена издательством «Советский писатель». А также опубликовал циклы стихов в журналах «Молодая гвардия», «Октябрь», «Юность» и др…
Прошу в просьбе не отказать. 18.03.66 г.»
Николай Рубцов так и не направил это заявление ректору института (оно осталось как документ в архиве поэта).
Читаешь письма, обращения, заявления Рубцова в период с июня 1964 года по апрель 1966 года и начинаешь понимать, какая психологическая и физическая нагрузки наваливалась на поэта. Да и какой человек смог бы это выдержать в условиях бездомности.
183
Надо разоблачать авторов диверсии о народном поэте. И объяснять деликатные проблемы с бытовой и исторической позиций, главное в виду лучевой болезни поэта. Признать, что:
Во-первых, водка и вино (алкоголь) в России, как в стране с суровым климатом и частым попаданием человека в простудные ситуации являлся и будет являться лекарством.
Во-вторых, в России вино и водка зачастую служат для снятия стресса от встречающейся наглости и высокомерия.
В третьих, в России, особенно в сельской местности, за зас-тольем в домах и на природе решается 95% бытовых проблем.
В четвёртых, вино используется, например, для лечения лучевой болезни, которую Рубцов приобрёл на Северном флоте.
В пятых, алкаши никогда не создавали произведений высокого уровня. А творчество Н. М. Рубцова уже признано национальным.
В шестых, «А судьи кто?»
Студенты Литературного института в 60-е годы 20-го века, были далеко не ангелы, мало соответствовали нормам «кодекса строителя коммунизма». Бытовую атмосферу застолий Рубцов отразил в шуточном стихотворении «Необходим»: “И удивлялись, уходя, Что эта ночь прошла без драки”.
Известен неординарный эпатажный поступок Рубцова, когда он снял со стен общежития портреты классиков русской литературы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, расставил их в комнате, перед каждым расположил по стакану с вином и славил классиков тостами. Эта «драма» была остановлена поисковой группой и комендантом общежития.
В апреле-начале мая 1966 года Рубцов живёт в общежитии литинститута, сдаёт курсовые работы во время весенней сессии. В студенческой среде заметили усталость Рубцова. В разговоре с Б. Шишаевым и В. Нечунаевым Николай Рубцов сказал: «Уехать бы куда-нибудь…Туда, где не был никогда. Надоело всё…».
Василий Нечунаев предложил Николаю Рубцову поехать на Алтай. После некоторого раздумья поэт согласился. В редакции журнала «Октябрь» Николаю Рубцову дали материальную поддержку — командировку (как обычно, только на месяц ) и в начале мая 1966 года поэт направился в Барнаул.
184
Глава 8. Рубцов на Алтае. «Прекрасно небо голубое!»
(май 1966 года – июль-август 1966 года)
Поездка в Сибирь. Катунь, Обь, Алтай. Восточная Скифия. Размышления об Истории – философские стихи «Шумит Катунь», «Старая дорога», «В минуты музыки».
Итак, Николай Рубцов в начале мая 1966 года едет в Сибирь. Поэт проезжает бескрайние просторы России, от Москвы до Барнаула, поезд пересекает расцветающие леса, поля и сады Подмосковья и Приуралья, Уральские горы, низменности Западной Сибири, широкие и величественные сибирские реки и, наконец, прибывает на Алтай – на земли Восточной Скифии.
В Барнауле его принимает Матрёна Марковна Ершова, сестра Василия Нечунаева. Рубцов сразу подружился с Раей и Вовой, детьми Матрёны Марковны. Поэту выделили небольшую комнату. Рубцов встретился с поэтом Леонидом Мерзликиным, который жил в микрорайоне Барнаула Ближние Черёмушки. Просидели всю ночь за стихами, творческими планами и разговорами о литинституте.
Николай Рубцов приготовил подборку стихов «Родная деревня», «В дорогу», «Мачты», которые 21 мая 1966 г. опубликовала газета «Алтайская правда». Это был заработок для поэта.
Cообщает Станислав Вторушин (68):
«В середине мая в Кемерово прошло Всесоюзное совещания молодых писателей. Его руководителем был председатель Союза писателей России Леонид Сергеевич Соболев…Мне посчастливи-лось быть участником того совещания… Вскоре после совещания я случайно встретил на центральной площади Барнаула своего приятеля – Леонид Мерзликина. Он шёл с каким-то худым парнем…
– Знакомься: Коля Рубцов.
Широкой публике стихи Рубцова были тогда мало известны, но в поэтических кругах о нём ходили легенды. Его строчки: «Стукну по карману – не звенит. / Стукну по другому – не слыхать. / В коммунизм, в безоблачный зенит / Полетели мысли отдыхать» - передавались из уст в уста. Впервые мы услышали их от Мерзликина…
185
Мы оказались недалеко от мастерской художника Николая Иванова, писавшего великолепные сюжетные полотна о жизни Горного Алтая. К нему в любое время мог прийти кто угодно, а уж поэты – тем более…
Тут же организовал стол, разлил водку и после того, как мы выпили по первой стопке, пробасил, уставившись на Рубцова:
– Ну, читай! Своих-то я слышал уже не раз.
Рубцов сидел с краю стола, тихий, ушедший в себя, и. казалось, не замечал того, что было вокруг. Он вообще походил на человека не от мiра сего. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, и могу сказать, что за всю свою жизнь я не встречал ни одного человека, на лице которого была бы запечетлена такая отрешён-ность... Как я узнал намного позже, ему не с кем было поделиться ни радостью, ни горем, он всё носил в себе, а это гораздо тяжелее. Рубцов долго молчал, опустив голову, неторопливо размотал шарф, оставив его на плечах, чуть качнулся и начал негромко читать…:
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В светлые годы свои.
………………………….
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Мне показалось, что Иванов перестал дышать. Некоторое время он, застыв, смотрел на Рубцова, словно пытался запечатлеть его портрет, чтобы ... перенести на полотно, потом, моргнув, спросил:
– А ещё что-нибудь можешь прочитать?
Стихотворение потрясло его… В тот день я услышал это стихотворение так, как привёл его здесь. А Иванов всё смотрел на Рубцова, словно не веря, что сидящий перед ним худой парень в большом не по размеру пиджаке и сером, довольно поношенном шарфе смог написать такие стихи. Но Рубцов… продолжал:
186
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою.
Иванов молча налил водки в рюмки и, чокнувшись с Рубцовым, сказал:
– За тебя!
Сейчас уже не помню всех стихов, которые читал в тот вечер Николай Рубцов. Но одно из них врезалось в память до конца жизни. Когда он начал читать «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны, / неведомый сын удивительных вольных племён», мы словно оцепенели…».
Вот следующая информация о пребывании Рубцова на Алтае и о беседах с алтайскими поэтами (19):
«За разговорами Николай признался, что очень устал, нервы шалят, и сказал, что хотел бы отдохнуть где-нибудь на природе, посмотреть горный Алтай. Долго перебирали в памяти разные места – решали, где ему будет лучше – и, наконец, остановились на Красногорском – райцентре, расположенном в предгорьях. Туда вскоре и проводили Рубцова.
В Красногорском Николая встретил – и тоже очень радушно – поэт Геннадий Володин, у которого Рубцов и обосновался на длительный срок… Вместе с Геннадием Володиным и его друзьями Рубцов часто ловил рыбу, купался и загорал, а потом путешествовал по горному Алтаю. Побывал на реках Катуни и Бие, которые сливаясь, образуют Обь, ездил в Горно-Алтайск».
В то время Володин работал ответственным секретарём красногорской районной газеты «Восход». Он вспоминает (19):
«Узнав, что в районе есть село Никольское, Рубцов предложил однажды: – Давай съездим туда. Родным пахнуло от одного названия. Ведь я вырос в Николе.
…С горы открылось Никольское. Жалкое тогда село. Дома –развалюхи, скотные дворы, пекарня. Всё неухоженное, сиротское. Мы спешились (значит, была поездка на лошадях, – прим. Ю.К.М.). Грустными глазами Рубцов смотрел вниз и долго молчал.
187
…На склоне холма паслись на клубничнике журавли. Вокруг висела горная голубынь. День был безветренный и немного душный.
– Послушай, – крикнул Рубцов обрадованно, – а ведь строки-то ничего!
– Какие?
– Вот эти: «Прекрасно небо голубое…»
С неделю Рубцов смаковал эти строки. Читал их мне, и жене, и сотрудникам редакции».
Уже 29 мая 1966 года газета «Восход» печатает стихи «Прекрасно небо голубое», где поэт радостно и грустно заявляет:
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
– Какое место вам? – Любое.
Любое место, край любой.
……………………………
И без мечты, без потрясений
Среди одних и тех же стен
Я жил в предчувствии осеннем
Уже не лучших перемен.
– Прости, – сказал родному краю, –
За мой отъезд, за паровоз.
Я несерьёзно. Я играю.
Поговорим ещё всерьёз.
Посмотрите! Происходит частный разговор с проводницей поезда, когда она, видимо, спрашивает у Николая Рубцова, какое у него место в вагоне. А Николай Рубцов переосмысливает этот вопрос и даёт ответ, что он рад любому месту, любому краю в России. И опять очередное предупреждение поэта, что ожидаются не лучшие перемены в жизни. Переживания автора переливаются в поиск ответа на предлагаемые ему Временем вопросы.
Рубцов всё глубже понимает происходящее в окружающем мiре,
188
в частности, связанное с его судьбой и судьбами Родины. Поэту всё чаще приходится говорить эзоповским языком (курсив Ю.К.-М.).
Г. Володин вспоминает, что Рубцову не нравились виды мест-ности села Красногорского. И однажды Володин повёз Рубцова за город к небольшой горной речке. И вот когда друзья вышли из машины, то увидели (это было последнее воскресенье мая) на пригорках море красных цветов, которые качались под ветром. Рубцову очень понравился этот вид. О рыбалке было забыто и друзья провели весь день на природе (69).
В душе Рубцова шла непрерывная работа над стихами. «Большое видится на расстоянии…», – сказал ещё С. Есенин. И вдали от Николы, Тотьмы, Вологды, Москвы и Ленинграда Николай Рубцов лучше видит родные места и себя. Также 29 мая 1966 года опубликовано стихотворение «В горной долине», где Рубцов опять выступает как мастер пейзажа и исповедального автопортрета:
Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны…
Не здесь ли разбойник морской
Мечтал залечить свои раны,
Измученный парусом рваным,
Разбоем своим и тоской?
………………………………
Забыл я, что я на чужбине,
В душе тишина и покой…
И только, когда вспоминаю
Тот край, где родился и рос,
Желаю я этому краю,
Чтоб было побольше берёз…
Г. Володин пишет о поездке с Рубцовым на реку Бия:
«Бия тоже поразила Рубцова своим многоводьем, напором и неудержимостью. Правда, здесь после коренной воды берега были не совсем уютны. Тут и там валялись брёвна, выворотни и клоки сена висели на прибрежных кустах, словно оставленные рекой для просушки. И Коля ходил, смотрел на это и говорил:
– Это по-нашему. У нас на Сухоне после полой воды всегда
189
такая же картина. Только Сухона поспокойнее этой торопыги.
А когда поймали трёхкилограммового тайменя, Рубцов сначала исполнил танец удачливого рыбака. Но при этом заметил:
– Нет, жерех лучше. И клюёт иначе, я бы сказал интереснее.
По Рубцову выходило, что на Вологодчине всё лучше, чем у нас: и рыба, и река, и местность» (69).
А Рубцов рисует картину «Весна на берегу Бии» со всеми деталями (трактора, жеребята, гуси, лошади, шар золотой, куры, свиньи, коровы, грачи, горький пьяница, грозный рёв быков). Эта пёстрота окружающей жизни лечит душу поэта, он говорит случайным попутчикам:
А какие в окрестностях Бии –
Поглядеть – небеса голубые!
……………………………………
Говорю я и девушке милой:
– Не гляди на меня так уныло!
Мрак, метелица – всё это было
И прошло, – улыбнись же скорей!
Судя по автографу Рубцова от 31 мая 1966 г. на Алтае записана песня «В минуты музыки». Не оставляет поэта в покое память о «шуме порывистых берёз», «о гонимых журавлях», «о жёлтом плёсе, о любви», «о голосе близком», о родном селе.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
Г. Володин вспоминает о знакомстве Рубцова с Катунью (69):
«На неделе Коля поехал в Горно-Алтайск. И предупредил, что может задержаться там на два-три дня. Но через ночь вернулся. Какой-то задумчивый и серьёзный.
• Обидел кто-нибудь? – спросил я.
190
– Да нет. – Он перевёл разговор на другое. – У Катуни был. Это, конечно, река! ...А мощь какая! Удивляюсь, как паром возле Суртайки не срывает. Ведь такое может быть?
– Запросто, – сказал я и стал рассказывать ему о Белом боме и других скалах, сплетая в одно были и небылицы. А Коля слушал внимательно и серьёзно. Именно тогда он пробовал строки из будущего стихотворения «Шумит Катунь»…
В. Чичинов пишет, о том, что Рубцов жил несколько дней в Шебелинском районе, село Эликманар. Там он «беседовал» с бурной рекой Катунью, слушал и услышал сказания от этой древней реки, у которой жили наши предки – скифы (27, 70).
В начале июня Рубцов пишет В. Нечунаеву и Б. Шишаеву о том, что доехал благополучно, встретился с Матрёной Марковной, на другой день виделся с Вторушиным и Мерзликиным, через два дня был уже в Бийске, через несколько часов в Красногорском (70).
28 июня Рубцов сообщает кратко А. Романову о своей жизни на Алтае, об июньских публикациях в «Знамени» и «Юности», передаёт приветы С. Есенину (в порядке шутки, так Рубцов величал Сергея Чухина, прим. Ю.К.-М.), В. Белову, Б. Чулкову, Л. Фролову, В. Аринину, С. Багрову.
2 июля 1966 года пишет из Красногорского Ф. Кузнецову (71):
«Встретили меня хорошо. Человек, у которого я живу, поэт моего возраста… И стихи пишет, в общем живые, но нередко увлекается внешней стороной стиха…Увлечение внешней стороной у него не «вознесенского», а примерно «цыбинского» характера, даже «поперечного». Это я говорю о его лучших стихах, в общем-то, всё-таки живых, но лишённых дыхания стихах.
Кстати, не подумай, что для меня интересен Поперечный. Я не люблю таких, которые «Я танки брал, я кровь свою мешками проливал, вся грудь моя…» и т.д.
Он – говорю опять о моём гостеприимном хозяине – быстрее вос-принимает стихи, так сказать, не совсем серьёзные, не глубокие по мысли и чувству, идущие не от всесторонней могучей поэтической натуры, а от натуры, в которой главное достоинство – темперамент, что ли. Внутренне (а это сказывается и в его собственных стихах) он близок и к более тонкой поэзии, но говорит о ней редко и нехотя».
191
Рубцов благодарит Ф. Кузнецова за поддержку в связи с публикацией стихов в «Юности» и сообщает, что хочет остаться на всё лето на Алтае, переехать в августе в другое село.
Почти всё лето с паузами на поездки в Барнаул и по Алтаю провёл с Рубцов у Г. Володина. Вспоминает Б. .Шишаев (19):
«Вскоре, «свалив» в литинституте сессию приехал Василий Нечунаев, и они везде стали бывать вместе. Импровизированные поэтические вечера с участием Рубцова «вспыхивали» то в квартире Леонида Мерзликина, то у поэта Владимира Сергеева, который жил в том же подъезде, что и Мерзликин, то приглашали к себе в гости Станислав Вторушин или корреспондент «Известий» по Алтай-скому краю Зоя Александрова. Дополняли этот круг поэты Николай Черкасов, Геннадий Панов, Владимир Казаков и Валерий Крючков.
Где бы ни появлялся Рубцов, всюду бывал он окружён трогательным вниманием и настоящей дружеской заботой. Стихи его, чуждые формализму, трогали сердца своей волнующей просто-той, удивляли глубинной прозрачностью мысли. Некоторых моло-дых поэтов, склонных к излишним поэтическим выкрутасам, рубцовская лира заставила призадуматься над собственным творчеством, заняться переоценкой мнимых ценностей.
Рубцов же, в свою очередь, был приятно удивлён тем, что в Барнауле знают и читают наизусть многие его стихи, а некоторыеиз них – те, которые сам любил петь (например, «В горнице», «Элегию») – поют под гитару…» (19)
В. Нечунаев предложил Рубцову поехать в гости к своему отцу в село Кислуху. Ехали по Оби на теплоходе и Рубцов внимательно изучал местность. В Кислухе слушал говор жителей села, сравнивал с вологодским. Бродили по окрестностям, ходили за грибами, занимались ловлей рыбы на сетку с шестом, что в те времена считалось законным видом ловли. Рыбы было очень много.
«Однажды сидели у ворот нечунаевского дома, и Рубцов, увидев тележное колесо, по самую ступицу застрявшее в прибрежной грязи протекающей напротив речки Кислушки, спросил, почему оно оказалось там. Василий объяснил, что старые колёса употребляются у них как подставки для плотиков, с которых берут воду и полощут бельё. Спадает вода – и плотик легко можно переставить на другое – поглубже». Рубцову это простое решение понравилось. Позднее та
192
картина была нарисована в стихотворении «В сибирской деревне».
Случайный гость,
Я здесь ищу жилище
И вот пою
Про уголок Руси,
Где жёлтый куст
И лодка кверху днищем,
И колесо,
Забытое в грязи.
В июле из Красногорского Рубцов пишет в редакцию журнала «Юность»: «Странно, что в первом стихотворении, в первой строфе пропущена целая строчка («оцепенели маленькие ели»). Это сразу сбивает с толку. Это, наверное, случайно».
О пребывании Рубцова на Алтае вспоминает В. Чичинов (70):
«Он неделю у меня гостил. Ходили по горам, Николай был в восторге от озера Ая. Он так долго не хотел оттуда уезжать, что опоздали на последний автобус. Мы шли пешком в лунную ночь и в два голоса читали лермонтовское «Выхожу один я на дорогу…» Тут нас подобрала попутная машина, в которой ехал поэт Игорь Пантюхов…»
И. Пантюхов сообщает о случайной встрече на Алтае (72):
«Я был тогда здесь в командировке от журнала «Смена», чтобы делать материал о фестивале советско-монгольской дружбы, что проходил в Манжероке. И вот мы едем туда с тогдашним редактором «Молодёжи Алтая» Юрием Майоровым. Увидели, что впереди нас по Чуйскому тракту идут два человека – один повыше, другой пониже ростом, оба босые. Когда мы с ними поравнялись, я увидел, что тот, который пониже, – Коля Рубцов! Я был потрясён! Мы же с ним совсем недавно в Москве встречались! Что его занесло вдруг к монгольской границе?! Мы остановились, ребят взяли в машину. Помню, в те же минуты Коля прочитал мне первые строчки стихотворения «Старая дорога» – оно рождалось именно на Чуйском тракте. Я запомнил две строки: «…Здесь первый человек произошёл, - / И больше ничего не происходит».
193
В стихотворении «Старая дорога» Рубцов проник глубоко в связь времён и народов:
Всё облака над ней,
всё облака…
В пыли веков мгновенны и незримы,
Идут по ней, как прежде пилигримы,
И машет им прощальная рука.
……………………………………….
И в тень зовут росистые леса…
Как царь любил богатые чертоги,
Так полюбил я древние дороги
И голубые вечности глаза! (курсив Ю.К.-М.)
То по холмам, как три богатыря,
Ещё порой проскачут верховые,
И снова – глушь, забывчивость, заря,
Всё пыль, всё пыль, да знаки верстовые…
Здесь каждый славен –
мёртвый и живой!
И оттого, в любви своей не каясь,
Душа звенит, как лист, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошёл,
Перекликаясь с теми, кто проходит… (курсив Ю.К.-М.)
Здесь русский дух в веках произошёл,
И ничего на ней не происходит.
Стихи Рубцова «Весна на берегу Бии», «Прекрасно небо голубое», «Старая дорога», «В минуты музыки», были введены во второй вариант сборника «Звезда полей» и украсили его.
В письме от 22 июля 1966 года из села Красногорского в адрес Л. Мелкова Рубцов сообщил (19):
«Только письмо нужно слать сюда авиапочтой… Если решишь написать, то не задерживайся: письмо может не застать меня…».
194
Деньги кончаются, на одни гонорары на Алтае не проживёшь. Новой командировки не видно. В жизненном плане выручают литературные друзья. Стихи «Старая дорога», «Уединившись за оконцем…», «Ось жизни» напечатала 30 августа 1966 года «Алтайская правда», а подборку «В горной долине», «Цветы», «Доволен я буквально всем…», «Улетели листья с тополей…» опубликовала в сентябре 1966 года «Молодёжь Алтая», Барнаул.
Ст. Вторушин вспоминает (68):
«В середине сентября, вернувшись с Горного Алтая, он (Рубцов) сразу пришёл ко мне и спросил:
– Скажи, Слава, я не могу получить гонорар за стихи, которые ты отдавал в «Алтайскую правду»? Собираюсь ехать в Москву, а денег на дорогу нет.
Рубцов был очень стеснительным человеком. Находясь не-сколько месяцев на Алтае и остро нуждаясь в деньгах, он так и не смог осмелиться прийти в краевую газету и предложить для печати свои стихи. Во время нашей встречи в августе я попросил его дать мне несколько стихотворений и сказал, что сам предложу их наше-му литературному отделу. А те, что не возьмут, передам в газету «Молодёжь Алтая», которая находится на одном этаже с «Алтай-ской правдой» и в которой у меня много друзей. Стихи напечатали в обеих газетах. Но время выдачи гонорара ещё не пришло, а деньги Рубцову нужны были немедленно… Просить за Рубцова пришлось у редактора, всегда сочувственно относившегося к молодым писате-лям и журналистам, поэтому он сразу распорядился выдать причи-тающийся гонорар. На него и купил Николай билет до Москвы».
Рубцов сел в поезд и поехал в Москву. Но выйдя на стоянке в Новоалтайске, отстал от поезда. Возвращается в Барнаул.
Станислав Вторушин нашел деньги на поездку. Купил Рубцову за 15 рублей билет в общий вагон, десять осталось на дорогу. До Москвы было три дня пути. Прожить на эти деньги можно было без проблем, учитывая, что в те времена: килограмм колбасы стоил 2 руб., батон белого хлеба – 15 коп., помидоры, яблоки, огурцы порядка 30-50 коп. за килограмм, чай у проводницы – 5-10 коп.
Итак, в середине сентября 1966 года (исходя из информации Ст. Вторушина, прим. Ю.К.-М.) Рубцов возвращается в Москву.
195
Глава 9. «Звезда полей» - луч Света в русской поэзии.
«И счастлив я, пока на свете белом…»
(сентябрь 1966 года – июнь 1969 года)
По Вологодчине, по Московии, по издательствам. «Звезда полей» – луч Света в русской поэзии 20-го века. Жилищная проблема решена. А семейно-бытовая?
Пока Николай Рубцов был на Алтае в журнале «Сельская моло-дёжь», № 8, 1966 были опубликованы его стихи «Приезд Тютчева» и «Жар-птица». Одно дело, когда твои стихи публикуют в област-ной печати, в «Вологодском комсомольце», а другое – во всесоюз-ном журнале. Рубцов продолжает в «Жар-птице» (как и раньше) неторопливо размышлять о сельской жизни, об ушедших временах.
А дальше за лесом – большая деревня,
Вороны на ёлках, старухи в домах,
Деревни, деревни вдали на холмах,
Меж ними село
с колокольнею древней…
В деревне виднее природа и люди.
Конечно, за всех говорить не берусь!
Виднее над полем при звёздном салюте,
На чём поднималась великая Русь.
………………………………………..
Мотало меня и на сейнере в трюме,
И так, на пирушках, во дни торжества,
И долго на ветках дорожных раздумий,
Как плод, созревала моя голова.
Не раз ко дворцу, где сиял карнавал,
Я ветреным франтом в машине катился,
Ну, словом, как Бог, я везде побывал
И всё же, и всё же домой воротился… (курсив Ю.К.-М.)
196
Далее следует вопрос прохожего и диалог с пастухом:
– Так что же нам делать, узнать интересно…
– А ты, – говорит, – полюби и жалей,
И помни хотя бы родную окрестность,
Вот этот десяток холмов и полей… (курсив Ю.К.-М.)
– Ну ладно! Я рыжиков вам принесу…
Интересный поворот делает Рубцов в этом диалоге. Он не даёт прямого комментария к философии пастуха, благодарность за Совет по жизни проявляется дежурным «Ну ладно!» и обещанием принести подарок в виде рыжиков из леса.
Опять, как в беседах с хозяйкой избы в «Русском огоньке», с кочегаром (вручившим матросу лопату, как награду), со старухой о хлебе (который сам себя несёт), с бригадиром в Сибири (о гибели радужного мира от чьей-то руки), проявляется высшая народная мудрость – народная философия случайных собеседников. Недаром литературный критик М.П. Лобанов в статье «Слово и дело» пи-сал: «Становится понятным, почему Л. Толстой так ценил Монтеня, когда читаешь в тех же «Опытах»: «Нравы и рассуждения крестьян я нахожу обычно более соответствующими наставлениям подлин-ной философии, чем нравы и рассуждения наших философов».
О совместной поездке с поэтессой Груздевой в Москву осенью 1966 года пишет Н. Старичкова (66):
«Москва. Улица Добролюбова, 9/11. Общежитие института. Помню сердитую дежурную, которая бросила мой паспорт в ящик стола. Нина завела меня в комнату…
Комната просторная, но неуютная. Стойкий табачный запах. Железные, похожие на арестантские кровати. Окно с мутными стёк-лами двойных рам на одну треть заполнена пачками из-под сигарет.
Группа молодых людей о чём-то спорит между собой.
«И тут как ветром распахивается дверь, не входит, а влетает Рубцов в расстёгнутом пальто и вскинутыми вверх руками. С возгласами бросаются к нему студенты, хватают в свои объятия. Рубцов смеётся и тоже с жестами, как обычно, читает стихи, объясняет, что за ним была погоня…».
197
Как пишет Н. Старичкова, Рубцов в этот вечер пел под гитару «Прощальную песню». И сказал, что поедет в Ленинград.
Вспоминает Василий Макеев (61):
«В 1966 году соплезвонистым хуторским казачком сразу после одиннадцатилетки, на удивление всей родне, я поступил в литера-турный институт. Познания мои в поэзии были чертополошны и беспорядочны: я довольно хорошо знал Блока и Есенина, взахлёб упивался только что открытыми Пастернаком и Цветаевой, в то же время бережно хранил вырванные из «Юности» подборки стихов Евтушенко с Вознесенским, с удовольствием читал расхожие книж-ки какого-нибудь Волгина или Гредева. Хотя внутри уже шелох-нулось слабое подозрение в шарлатанстве тогдашних поэтических кумиров, но честно признаться в этом я не смел даже самому себе.
По давней традиции первокурсники литинститута в начале учеб-ного года проводят поэтический вечер, показывая преподавателям и старшим товарищам товар лицом. На вечере я продишканил нечто распевно-казачье с густым самогонным духманом,…а потому неожиданно сорвал толику аплодисментов от скептических слушателей. И тут бесшумно и властно меня взял под локоть кудря-вый, грубовато-красивый парень (это был Саша Петров, поэт с Урала, его уже нет с нами), сказал торжественно: «Пойдём! Тебя зовёт Коля!» – и потянул к выходу. Никакого Колю я не знал ни во сне, ни вживе, но почему-то понял – идти надо…
…Мужичок (Рубцов) ещё некоторое время почти с ненавистью вглядывался в меня, а потом вдруг заморгал часто-часто и почти закричал: «У тебя нет России! Есенин пел про Русь уходящую, я пою про Русь ушедшую, а у тебя никакой нет!»…
В тот же вечер я услышал стихи Рубцова, многие из которых он исполнял своим особенным речитативом под гитару. И пел, и просто читал он очень ясно и отчётливо, неуловимо подчёркивая музыку каждого слова, в такт помахивая от груди вверх маленькой крепкой рукой…
Мой сосед по комнате снимал квартиру в городе, и Николай часто ночевал у меня на свободной койке, половые матрасы ему изрядно поднадоели, хотя в быту он вёл себя более чем непритязательно».
198
В сентябре 1966 года из общежития Николай едет к брату в Невскую Дубровку под Ленинград и живёт там почти два месяца. Рубцов готовит уточнённую подборку стихотворений для сборника «Звезда полей». В письме в издательство «Советский писатель» предлагает заменить «Отправляясь в дорогу» и «Доволен я букваль-но всем!», включить «Ветер всхлипывал, словно дитя». Посылает «Зимним вечерком», предлагает добавить «Весна на берегу Бии», в вёрстку «Звезды полей» вносит новое четверостишие (27).
Валентина Рубцова вспоминает о Николае: «Приедет – уедет. С братом поговорят. Про стихи говорят. А Николай тоже играл на гармошке, «классно» играл, хочется слушать, чтоб не мешать, настолько тонко музыку чувствовал. Уж не хочется ни подпеть, ничего, хочется просто слушать. На гармошке причём. Песню всё время пел: «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село…». Альберт-то пел всё, частушки играл… Ну уж если братья сошлись – совершенно трезвые, никакой выпивки – у них до утра всё стихи, стихи, стихи…» (39). (курсив Ю.К.-М.)
Николай Рубцов уезжает из Невской Дубровки и Ленинграда. А куда въезжать? Общежитие в Москве для него открыто только на период сдачи сессий. В чужих углах долго не проживёшь. Рубцов едет в Вологду.
В состоянии человека, плывущего по течению, увидел Рубцова в Вологде журналист Александр Рачков, сам – гармонист и тоже бывший моряк. Ехал А. Рачков с журналистом Александром Анфимовым на редакционной машине для покупки подарка Гурию Ивановичу Прусакову, редактору газеты «Сокольская правда». Интересны для понимания характера и музыкальности Рубцова эта случайная встреча за два дня до 7 ноября 1966 года в городе, уже празднично разукрашенном. Об ответе поэта на вопрос о том, куда же он направляется, А. Рачков сообщает (27):
« – Иду-плыву навстречу людям. Хочу заразиться их здоровьем и жизнерадостностью,– без улыбки ответил Николай и пытливо сощурился на нас».
И Рачков пригласил Рубцова на новоселье Г. И. Прусакова. По предложению Рубцова в качестве подарка была куплена гитара и по ходу поездки Николай Рубцов настроил гитару. Вот что пишет А. Рачков о том, что запомнилось на новоселье у Прусакова (27):
199
«..Рубцов не играл на гитаре в общепринятом понимании, не аккомпанировал даже – он пел свои стихи с гитарой дуэтом. Струны звенели, ревели, дребезжали, вздрагивали и затихали в унисон движениям и голосу певца. Душа и пальцы работали в удивительном согласии….Иногда казалось, что он никого вокруг себя не замечает, настолько отрешённый вдруг становился взгляд, устремлённый в ему одному видимую даль».
В ноябре-декабре 1966 года Рубцов готовит курсовые работы для сдачи зимней сессии. Поэт занят работой с редакциями, корректировкой «сибирских» и других стихов. С января 1967 года Рубцов часто бывает в редакции «Вологодского комсомольца», как пишет Сергей Чухин, который перешёл на заочное отделение литинститута и начал работать в этой газете (27). Ночует Рубцов, где придётся. Денег хватает только на прожиточный минимум.
Вспоминает Анатолий Чечетин (27):
«Кто издавался, тот знает, как много хлопот и забот на пути пе-чатания любого труда. И именно на одном из таких «зигзагов» Коля пришёл ко мне с просьбой найти ему машинистку для срочной пере-печатки рукописи (вероятно, в декабре 1966 года, прим. Ю.К.-М.).
– Через два дня нужно сдать в издательство, иначе «выпадет» из плана, – пояснил он.
Я понёс рукопись нашей студентке-заочнице, неподалёку работавшей в машбюро. Она согласилась напечатать быстро, зная полную неплатёжеспособность поэта и глубоко чтя и любя его стихи. Она буквально с благоговением перебирала каждую страничку, написанную его рукой.
Утром в назначенный день Коля пришёл ко мне на работу за рукописью. На лице его были печаль и озабоченность. Я указал гла-зами на аккуратно разложенные три экземпляра текста, лежащие на столе. Он тут же весь просиял, обрадовался. Застеснялся насчёт оплаты, но я сказал, что Зоя всё равно денег не возьмёт.. Он пообе-щал потом отблагодарить её…». Так вот помогали поэту вовремя сдать в издательство профессионально отпечатанную рукопись.
Николай Рубцов ответственно подошёл к отбору стихотворений сборника «Звезда полей». Задержка в сроках издания позволила углубить содержательность и эмоциональность отдельных стихов, в
200
одной из строф задать философский вопрос Читателю и себе:
Я брожу… Я слышу пенье…
И в покуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?
По сообщению Шантаренкова в издательстве «Искусство» в фев-рале 1967 года готовился репертуарный сборник «Стихи, стихи…»
Н. Шантаренков подметил то обстоятельство, что оба сборника: «Звезда полей» и «Стихи, стихи…» в один и тот же день были подписаны к печати – 9 февраля 1967 г.». Значит, Рубцов в январе-феврале 1967 года был в Москве для работы с редакциями.
В начале апреля 1967 года Рубцов приезжает в Бабаево. По сообщению В. Лукошникова (67) поэт «в редакцию ворвался, как метеор, какой-то возбуждённый, радостный. Его как будто что-то распирало изнутри, готовое вот-вот вылиться наружу». В это время в Москве печатался тираж «Звезды полей». Причём, в сборник вошли исповедальные «Осенние этюды», «Журавли», «Душа хранит», «сибирские» «Старая дорога», «В горной долине», «Весна на берегу Бии», «В минуты музыки», «Прекрасно небо голубое…».
По воспоминаниям В. Лукошникова (67), Рубцов работал в редакции в течение двух недель беспрерывно, иногда засыпая за столом. Очевидно, поэт брал стихи из памяти, перерабатывал их на ходу перед сдачей на публикации, что было присуще стилю его работы. 8 апреля 1967 года в газете «Ленинский путь», №43 было впервые опубликовано стихотворение «Шумит Катунь» (первый вариант). 22 апреля 1967 года газета публикует стихи «Ворона», «Медведь», «Море», «Высокий дуб. Глубокая вода» (67).
По воспоминаниям тележурналиста Леонида Беляева, 28 апреля 1967 года Рубцов в Череповце дарит ему «Звезду полей» (27). Вероятно, это был один из сигнальных экземпляров (прим. Ю.К.-М.). Два раза Рубцов был у Беляева в Белозерске. Беляев записывал поэта в Череповце на радиопередачи в альманах «Северяне», но редакторы не пропускали в эфир: «уж больно много у него церквей и крестов в стихах» (27, стр. 132). В Череповце Рубцов передал в газету «Коммунист» подборку стихотворений.
201
Благодаря заместителю редактора В.В. Викулову гонорар поэту был выплачен досрочно. 21 мая 1967 года на «Странице выходного дня» в рубрике любителям поэзии газета опубликовала «Ночь на родине», «Звезда полей», «Утро», «Сапоги мои…» и «Шумит Катунь» в первой редакции. Подборку готовила зав. отделом культуры газеты Р.С. Минина. «Русский огонёк» и «Осенние этюды» были отклонены редакторами. Минина приводит вариант стихотворения «Русский огонёк» (27).
Светлая картина села Никольского от центральной улицы к реке Толшма нарисована Рубцовым в стихотворении «Утро»:
Когда, смеясь на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети, –
Воспрянув духом, выбегу на холм
И всё увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг – везде о них тоскую.
И, разлюбив всю эту красоту,
Я не создам, наверное, другую.
Весной 1967 года Николай Рубцов приезжает в Сергиев Посад, Православную столицу России. Обсуждает стихи участников городского литературного объединения. Имеется фотография встречи московских поэтов и Рубцова с местными литераторами.
Вспоминает Анатолий Чечетин (27):
«И вот, когда пришли с экземплярами уже вышедшей книги ко мне домой и пока собирали на стол, он без просьбы и напоминания не забыл надписать Зое (машинистке – прим. Ю.К.-М.) и мне, сердечнейшие и памятные, на всю жизнь, автографы.
Началось обычное экспромтное застолье… Когда наговорились и устали друг друга слушать, включили радиолу. Через какое-то время Коля вдруг спросил:
– У тебя есть «Дорога жизни»?
– Моцарт? Пламенная симфония?
– Да.
202
– Есть.
– Поставь, пожалуйста.
– С удовольствием.
Я действительно ставил эту пластинку с удовольствием. И потому, что помнил, как слушал Моцарта Коля на улице Герцена…
И вот, будто по мановению волшебной палочки, в квартире мощно зазвучал оркестр. Я слушал и время от времени наблюдал, как снова он весь ушёл туда, куда позвала – увела его поистине божественная музыка. Приятель Коли что-то пытался говорить, но он резким жестом прервал его и до самого конца дослушал творение Моцарта» (27).
Ещё одно свидетельство Анатолия Чечетина:
«А 8 мая 1967 г. я записал в дневнике следующее: «Два дня назад встретил Колю Рубцова. Он надписал мне свою книгу». «Толе, Анатолию Чечетину с вечной любовью. 6 мая 1967 г. Н. Рубцов».
15 мая 1967 г. Николай Рубцов дарит руководителю семинара Н.Н. Сидоренко «Звезду полей» с надписью: «Николаю Николае-вичу с редкой любовью и благодарностью от ученика».
С мая 1967 года жизнь Николая Рубцова поплыла под знаком «Звезды полей». Обратимся к свидетельствам современников.
Вспоминает Анатолий Азовский (73):
«Беру с полки заветную книжицу…«Звезда полей». Дейст-вительно – звезда. И не только – полей! На титульном листе надпись: «Дорогому другу Толе Азовскому от Николая Рубцова». И дата – 2 июня 1967 года…
На наших литературных четвергах за огромным круглым сто-лом библиотеки свердловского Дома работников искусств спорили до хрипоты, а то и чуть ли не до кулаков дело доходило: каждый отстаивал свою точку зрения, каждый с пророческой убеждённостью указывал, как писать надо. Одни, их, конечно, большинство, – евтушенко-вознесенско-рождественского направ-ления жаркими сторонниками были, другие – винокуро-тарковскую поэзию на щит поднимали, третьи пели в кулуарах что-то книжно-романтическое из Новеллы Матвеевой…
203
А вот после публикации в «Октябре» (август 1964 года и октябрь 1965 года – прим. Ю.К.-М.) имя Николая Рубцова уже твёрдо вошло в наши горячечные споры. Тогда открыли мы и Владимира Соколова, и Бориса Примерова, и Анатолия Передреева, и многих других поэтов, на которых и внимания не обращали.
Лично же с Николаем Рубцовым я познакомился года через два в буйных стенах общежития литинститута. Случилось так, что сессии нашего второго курса заочного отделения и четвёртого, на котором учился Николай, проходили в одно и то же время…» (это было в конце мая - начале июня 1967 года, – прим. Ю.К.-М.) .
Друг Рубцова, Александр Петров, пригласил А. Азовского на картошечку в мундире и предложил земляку познакомиться с Рубцовым. На что Азовский ответил (73): «На готовенькое я не согласен. Ты пока доваривай картошку, а я мигом в магазин сбегаю. Знакомиться, так уж по-русски…».
При знакомстве с Рубцовым у А. Азовского в кармане пиджака оказалась «Звезда полей». Далее Азовский пишет (73):
«А ну-ка дай, – заметил Рубцов мой жест. В голосе его прозвучало резковатое нетерпение. Я с недоумением протянул ему «Звезду полей» и … просто опешил. Николай резко, одним движением, вытряхнул книгу из суперобложки и довольно злобно разорвал последнюю на мелкие кусочки. Я выхватил у него оголённую книгу и быстро засунул обратно в карман. Подумал, что и её та же участь ждала. В литинституте всё бывает!
– Не бойся, не изорву, – успокаивающе усмехнулся Рубцов, видя, с какой торопливостью я застёгиваю карман на пуговицу. – Рисунок на обложке-то просто ужас. Вот я по мере сил и борюсь с ним. – И Николай стал смеяться, да до того звонко, что не поддержать его было просто невозможно. А рисунок-то, и действительно, был, как говорится, не блеск. Своим кубизмо-абстрактным нагромождением деталей он ну никак не выражал сути такой простой русской книжки…
Помню при одном застолье, довольно обширном и вширь, и ввысь, у нас такой «научный» разговор о нашей родной литературе шёл, такие мудрёные словечки блистали в нём, что без толкового словаря не сразу всё поймёшь. (курсив Ю.К.-М.). Особенно один наглаженный товарищ старался. Уж так он своей эрудицией
204
сыпал, что никому и слова сказать не давал. Да и где ещё он мог высказать свои умные мысли? Печатать его интеллектуальную поэзию почему-то не спешили, а выразиться, просветить кого-то (хоть нас, тёмных) ему очень хотелось. Не зря же он до литинститута ещё один вуз кончал! Вот и распускал перед нами пёрышки всех цветов. А Николай, хмурясь, слушал, слушал (наверно, час молчал), да вдруг как выдаст какой-то монолог минут на пять, состоящий из одних философских терминов, да так выдал, что отглаженный товарищ аж привял у нас на глазах, совсем серым стал (курсив Ю.К.-М.).
Летели годы… И был он совсем не таким (по крайней мере, для меня), каким представляют его сейчас во многих статьях-воспоминаниях: он-де и мрачный, и сложный был…Мне кажется, более простого человека в общежитии и не было тогда.… А вообще, с людьми малознакомыми он держался осторожно, а чаще всего замкнуто. Но уж если принимал кого за своего, то у этого «своего» и мысли о какой-то «загадочной личности» возникнуть не могло».
Вспоминает Василий Макеев (61):
«За ним (Рубцовым) стойко стояла слава первого поэта литинститута, а первому по штату полагается свита, поэтому в одиночестве Рубцов в Москве практически не бывал, никогда и стихов не писал. Родиной его стихов почти всегда были Вологда, райцентровские городки и старинные сёла около них. (курсив Ю.К.-М.) Мы в Москве, падкой испокон веков на всякую всесветную сволочь, спорили о новаторстве, верлибре, «евтушенковской» рифме, а тут из очередного побега на родину возвращался посвежевший, поопрятневший Николай и напевал нам по простоте душевной про эту тихую родину, про русский огонёк, доброго Филю, какое-нибудь Ферапонтово, «или про чью-то горькую чужбину, или о чём-то русском вообще». И всё становилось на свои места. «Антимиры» и «Братская ГЭС» так и шли дружно по разряду эксперимента и «новаторства», а «Добрый Филя» нечаянно становился классикой русской поэзии…(курсив Ю.К.-М.).
По институту ходила восхищённая – знай наших! – история про знакомство Рубцова с Евтушенко. Побрёл-де наш Коля за гонораром в журнал «Юность», зашёл в отдел поэзии, сидит себе в уголке, покуривает. И тут в комнату во всём своём блеске, «рыжине и
205
славе» врывается Евтушенко с журналом в руках и кричит: «Кто такой Рубцов? Познакомьте, я хочу обнять его!» А ему Дрофенко или Чухонцев и показывают – вон, мол, он покуривает. И подошёл журавлино Евтушенко к Коле, протянул торжественно руку, продекламировал: «Евгений Евтушенко!» Поглядел на него прищуристо Коля, поморгал мохнатыми ресничками, почесал в затылке и ответил: «Навроде что-то слыхал про такого…».
7 июня 1967 года Николай Рубцов подарил «Звезду полей» талантливому русскому драматургу, автору пьесы «Иркутская история» А.В. Вампилову: «По-настоящему дорогому человеку на земле без слов о твоём творчестве, которое будет судить классическая критика».
В июне-июле 1967 года поэт дарит сборники Н. Силкину, Н. Груздевой, Н. Старичковой.
Сборник «Звезда полей» принёс автору широкую известность и должен был материально обеспечить поэта на длительный период времени. С маститыми писателями, которые прекрасно знали друг друга, неизвестный пока ещё Рубцов стоял в очереди в кассу издательства «Советский писатель». Получив изрядную сумму, Рубцов встретился с В. Кожиновым и они отправились «отмечать» историческое событие в буфет ресторана ЦДЛ.
Как сообщает В. Кожинов, они сидели за столиком и спокойно беседовали. Однако, Рубцова узнал один из посетителей, кавказский поэт, и захотел присоединиться. Рубцов возразил, сославшись на важность разговора с Кожиновым. Но кавказский поэт напомнил Рубцову о том, что не раз угощал его. В ответ Рубцов достал из кар-мана пачку только что полученных в большом количестве купюр и бросил их в лицо назойливому «приятелю». Деньги рассыпались по полу вокруг стола. Опять возник инцидент. Кавказского поэта вернули на его место. А деньги остались на полу. Кто-то был бы рад немедленному уходу поэта из ЦДЛ. А Рубцов не мог бросить деньги, заработанные за годы тягот и лишений. И поднимать их надо было на глазах у любознательной публики. Кланяться деньгам Рубцов не стал. Он потихоньку сполз со стула под стол, собрал купюры и вернулся на стул. Интересно, что на этот раз администра-ция ресторана не стала вызывать милицию. Или совесть заговорила, или информация о таланте Рубцова дошла до буфетов и кабинетов.
206
Вспоминает поэт Николай Шишов (31):
«С Николаем Рубцовым мне довелось познакомиться летом 1967 года на квартире вологодского поэта Бориса Чулкова.
Однажды я без предупреждения зашёл к нему. Он сидел за столом в окружении книг, многие из которых были довольно объёмистыми и напоминали энциклопедические издания.
– Видишь, какие книги я читаю? – сказал Рубцов, но я уже заметил его недовольство. Он не любил, когда ему мешали рабо-тать, нервничал, становился резким. Я сам обругал себя мысленно и ушёл. А на другое утро при встрече сказал ему шутливо:
– Видел, как ты работаешь…
Он улыбнулся и ответил:
– Моя работа начинается с утра. Я не могу подняться с кровати, пока не придумаю какую-нибудь хохму-шутку.
Рубцов не раз говорил, что любит старинные песни. Как-то мы слушали у меня пластинки давних лет. Но вдруг поэт поставил на проигрыватель «Полонез Огинского» и о других пластинках забыл. Он прокрутил «Полонез» десятки раз, слушал его до самой ночи. Видимо, много созвучного своей душе нашёл он в этой музыке».
15 июля 1967 года Рубцов направляет заявление в Вологодский обком КПСС с просьбой о предоставлении жилой площади:
«Поскольку я являюсь студентом Литературного института им. Горького (студент-заочник последнего курса), то бываю в Москве, но возможность проживать там имею только во время экзаменационных сессий, т.е. 1-2 месяца в год.
Всё это значит, что у меня нет ни нормальных бытовых условий, ни нормальных условий для творческой работы…
В заключение хочется сказать, что меня вполне бы устраивала и радовала жизнь и работа в г. Вологде».
Нужно сказать, что подобные заявления пишут в органы административной власти, то есть в исполком. Но неформальное решение давали партийные органы. Справедливости ради надо сказать, что уже это заявление Рубцова не осталось без внимания.
Как сообщила литератор, кандидат сельскохозяйственных наук специалист лесного хозяйства Татьяна Гогулина в период её учёбы
207
в лесотехнической академии в Ленинграде была её случайная встреча с Н. Рубцовым и Л. Дербиной летом 1967 года. Тогда же летом 1967 года Т. Гогулина выполнила просьбу Николая Рубцова об участии в приобретении куклы и засвидетельствовала: «Вот эту куклу-блондинку с голубыми мигающими глазами в голубом сарафане я – Татьяна Васильевна Гогулина – выбирала вместе с Николаем Рубцовым летом 1967 года в магазине на 1-ом Муромском проспекте в Ленинграде для Татьяны Рубцовой – жене его сводного брата. Эта кукла мой подарок Рубцовскому центру Северо-Запада г. Москвы. 28 марта 2004 года» (74).
В конце июля 1967 году, во время летних каникул Сергей Чухин встретился с Рубцовым в Вологде. Чухин вспоминает.
«Хочу поехать в Тотьму, к дочке, но, сам понимаешь…
Да, я знал о хроническом безденежье, которое буквально преследовало Рубцова, приковывало его к городу, к случайным гонорарам и случайным компаниям.
– Поедем со мной в Новленское, – предложил я, – шестьдесят километров отсюда. Там у меня тётя и бабушка. Изба большая – зимняя и летняя. Они – в летней, а мы в зимней будем. Лес, речка, озеро – всё рядом!
– Неудобно…Ты там свой, а я что?» (27).
С. Чухин уговорил Рубцова поехать в деревню. Друзья-поэты часто ходили на речку. С. Чухин пишет: «…посидев час-полтора на реке, он уходил домой и слушал бесконечные бабушкины расска-зы о былом, о её молодости, прежнем хозяйстве, она его расспраши-вала – откуда родом, где семья, сколько лет дочке, где сам служит…». Рубцов в общениях получал новые знания. А по дороге за грибами Николай сочинял экспромты. Чухин запомнил:
Забыл приказы ректора,
На всё поставил крест.
Глаза, как два прожектора,
Обшаривают лес.
И далее С. Чухин сообщает (27):
«Мы вошли во вкус деревенской жизни и от бабушки поехали в
208
Погорелово, к моим родителям. Походы в лес и на реку продолжались, но всё чаще Рубцов оставался дома писать. Впрочем, писать – не то слово. Ему не требовались ручка и бумага. Он укладывался поверх одеяла, закинув ноги на спинку кровати, и так лежал, бывало, по нескольку часов. Иногда он окликал меня и читал вслух особенно удачные, по его мнению строки, причём требовал оценить: «Ну как?» Я обычно отвечал уклончиво, мол, строка сама по себе звучит, но как она ляжет в контекст…» (27).
С. Чухин показывает Рубцову остатки барского парка, заросший бузиною фундамент особняка, огромный, с тремя островами, пруд, вырытый крепостными в форме двуглавого орла, аллею столетних лип и сосен. И поэт рисует картины «В старом парке»:
Здесь барин жил,
И, может быть, сейчас,
Как старый лев,
Дряхлея на чужбине,
Об этой сладкой,
Вспомнил он малине,
И долго слёзы
Катятся из глаз…
Да! Николай Рубцов уже на другом уровне. Поэт идёт по дороге, видит запущенный парк, подходит к старому особняку, раз-мышляет о судьбе хозяина, старается понять его переживания о Родине и таинственная тревога охватывает читателя. 17 августа 1967 года «Новый путь», Белозерск печатает «В старом парке».
Почти месяц прожил Николай Рубцов в компании с Сергеем Чухиным на природе. Отдохнул и обогатился новыми впечатлениями в русской глубинке. Рубцов передаёт новые стихи в «Вологодский комсомолец» и 3 сентября 1967 года газета публикует стихи-песни «Зелёные цветы», «Купавы», «Синенький платочек» и «Отплытие».
Поэт не просто пишет картины проплывающей жизни, а сам, как на публичной исповеди, обнажает свои сокровенные мысли и чувства, тревожит души русских братьев и сестёр.
209
В ностальгической песне «Синенький платочек» поэт (лирический герой) как на исповеди:
Я вспоминаю, сердцем посветлев,
Какой я был взволнованный и юный!
И пусть стихов серебряные струны
Продолжат свой тоскующий напев
О том, какие это были дни!
О том, какие это были ночи!
Издалека, как синенький платочек,
Всю жизнь со мной прощаются они…
И, наконец, в песне-мечте «Зелёные цветы» поэт говорит об окружающем его и всех нас мире:
За нами шум и пыльные хвосты –
Всё улеглось! Одно осталось ясно –
Что мир устроен грозно и прекрасно,
Что легче там, где поле и цветы.
В этих стихах-песнях (осень 1967 года) Николай Рубцов обращается к людям: «Проснитесь! Оглянитесь! Вспомните – кто вы и от каких красот и чудес вы отъехали в поисках призрачного счастья и комфорта». Такие стихи не могли не задеть струны русской души. На вологодской земле редакторы газет сразу признали образность, содержательность, глубину народной по сути поэзии Рубцова. Руководители среднего и высшего звена Вологодской области, сами выходцы из крестьянской и рабочей среды, хорошо понимали жизненные и бытовые проблемы народа.
В августе 1967 года Николай Рубцов поехал в командировку в Липин Бор. В аэропорту встретил Старичкову, которая приехала на отдых к родственникам. Вспоминает Василий Елесин, который работал тогда в этом посёлке редактором газеты «Волна» (75):
«Памятна первая встреча с ним в этом далёком посёлке. Пришлась она на грибную августовскую пору. В один из
210
воскресных дней мы с женой, набродившись по роскошным липинборским лесам, возвращались домой с полными корзинками белых грибов. Идти бором было необычайно легко. Когда до посёлка оставалось километра два, вдали, меж вековых сосен, показалась фигурка человека.
– До чего же похож на Рубцова! – удивился я.
– Не может быть, – возразила жена. – Откуда Коле взяться здесь, за триста километров от Вологды, в незнакомом лесу!
И, тем не менее, это был он. Объяснилось всё просто.
– Зашёл к тебе на квартиру, мать сказала, что ты в лесу. Попросил ведро и пошёл, куда глаза глядят. Здесь у вас прямо прелесть! А вон – белый гриб! А вон – ещё!
Рубцов радовался как ребёнок. А грибы позднее оказались в стихах».
Николай Рубцов часто бывал в редакции газеты «Волна». Очевидно, что при встрече друзей были беседы о местных легендах. И вот 21 сентября 1967 года «Волна» публикует стихотворение «Гуляевская горка», в котором есть такие строфы:
Простых преданий добрые уста
Ещё о том гласят, что каждодневно
Гуляла здесь прекрасная царевна, –
Она любила здешние места.
Да! Но и я вполне счастливый тип,
Когда о ней тоскую втихомолку
Или смотрю бессмысленно на ёлку
И вдруг в тени увижу белый гриб!
Потрясает умение Рубцова на подсознательном уровне «увязать» белый гриб с прекрасной царевной. Разнообразные сведения, получаемые поэтом в ходе разговоров с друзьями и случайными попутчиками, перетекают в новые стихи. И складывается впечатление, что Николай Рубцов непрерывно зачёрпывает из колодезя народных памяти и знаний родниковую воду легенд, местных говоров-выражений и образов. Поэт перемещается туда, куда гонит ветер судьбы. Вероятно, он считал, что всё в руках
211
Божьих и все его радости и невзгоды в этой бездомной жизни только будут давать ему бесчисленные впечатления, темы, образы и конкретные знания для новых стихотворений.
В селе Липин Бор Николай Рубцов сообщил, что хочет напи-сать поэму об Александре Невском. Однажды в саду Н. Старичкова нашла маленькую иконку, которую Рубцов забрал категорически со словами: «Это мне». В последний день жизни в селе на машине Михаила и Лиды Ферапонтовых (Лида – школьная подруга Старичковой) поехали в лес и набрали множество рыжиков и груздей. На самолёте с мешком грибов вернулись в Вологду (66).
В августе 1967 года Вологодский обком КПСС запланировал и организовал агитационную поездку вологодских писателей по Волго-Балтийскому каналу. 24 августа от причала судострои-тельного завода Череповца отправился теплоход по маршруту Череповец-Вытегра... В поездке участвовали А. Яшин, В. Белов, А. Романов, В . Коротаев, Б. Чулков, Н. Рубцов, Д. Голубков, Н. Кутов, Л .Беляев, С. Чухин и другие. Во время остановок в речных портах (городках и сёлах) в Кириллове, Белозерске, Липином бору, Вытегре и Оште писатели и поэты выступали на литературных вечерах в местных Домах культуры.
По свидетельству учителя городской школы В. Гостинщиковой, писатели, в том числе Н. Рубцов, выступали 25 августа 1967 г. на конференции преподавателей литературы в ДК г. Кириллова, давали автографы (76). Наблюдаемые во время поездки картины нарисо-ваны поэтом в стихотворении «Последний пароход» о А.Я. Яшине:
Он, написавший столько мудрых книжек, –
Смотрел туда, где свет зари и грязь
Меж потонувших в зелени домишек…
И снова Рубцов на подсознательном уровне направляет взгляд читателя на Свет и Тень Бытия: «свет зари и грязь…».
На короткой кинозаписи поездки можно увидеть А. Яшина, Н. Рубцова, В. Белова, В. Коротаева и других. Рубцов оберегал от лишних контактов очень больного в то время Яшина, хотя тот старался не показывать виду. Однако не просто было обмануть такого проницательного человека, как Рубцов. Под Вытегрой
212
(дальняя точка поездки по каналу) Рубцов даже отчитал Чухина, считая, что тот отнимает время у Яшина никчемными разговорами.
Во время этой поездки, 27 августа 1967 года Рубцов подарил «Звезду полей» А. Я. Яшину с надписью: «Александру Яковлевичу Яшину с вечной любовью и благодарностью».
4 сентября 1967 года в Доме культуры в Вологде состоялся литературный вечер. В. Коротаев прочитал стихи из цикла «Липовица». В.И. Белов – отрывок из повести «Плотницкие рассказы», С. Чухин – стихи и «Горлинка», А. Романов – «Серьёзный разговор», А. Яшин – стихи из книги «День творения».
Вспоминает А. Рачков (27):
«Самой яркой и впечатляющей фигурой, безусловно, был Александр Яшин. Никто не знал и не мог даже предполагать, что это последнее выступление поэта на своей родине. Быть может, только он сам, терзаемый болезнью, тревожно вслушивался в себя и невольно подводил итог своей суровой жизни. Потому так чутко и внимательно он вглядывался в младших братьев по перу, и всего пристальнее следил за Рубцовым…
В тот вечер Николай Рубцов был в коричневом в тёмную по-лоску костюме, с аккуратно отточенными (по-флотски) стрелками на брюках, голубой рубашке без галстука и простых чёрных ботинках с блеском на носках.
Заметно было его волнение. И не потому, что перед ним переполненный зал …, а чувствовал на себе пристальный взгляд Александра Яшина, к которому питал особое отношение. Рубцов прочитал своё любимое «В минуты музыки». Вдохновенно, отбивая правой рукой в воздухе такт и чуть склонив голову набок, словно вслушивался в музыку своего стиха…
В конце вечера лицо его просветлело. Не любитель давать автографы, в ту встречу Рубцов охотно подписывал «Звезду полей». Его радовала не столько церемония подписания, сколько сами люди, в руках которых он видел свою книжку.
И вдруг к нему подошла девушка с первой его книжечкой «Лирика». Пальцы Рубцова нервно вздрогнули. Он внимательно посмотрел на девушку, а та смутилась и скороговоркой ответила: «А мне «Звезды полей» не досталось. Всё разобрали уже…».
213
После встречи в городском Доме культуры состоялся ужин в малом зале ресторана «Вологда». В застолье Николай Рубцов оказался рядом с Яшиным. В этой компании очутился и наш земляк, известный скульптор, академик Сергей Михайлович Орлов, автор памятника Юрию Долгорукому в Москве…
И вдруг Александр Яшин повернулся к Николаю Рубцову и так проникновенно попросил:
– Коля, твой тост. Давай экспромтом что-нибудь! А?
Николай взглянул на Яшина, заметно вспыхнул лицом и тихо ответил:
– Хорошо, Александр Яковлевич… Попробую…
Волнение с лица постепенно спадало, и оно становилось уверенно-спокойным и даже властным, плотно сжатые губы, жёстко очерченные скулы, прищуренные глаза – всё выражало упорную мысль. Взгляды были устремлены на Рубцова. И он это не столько видел, сколько чувствовал. И вот словно прояснение озарило его лицо. Оно стало спокойным и сдержанно-ликующим.
Пальцы, до этого нервно перебиравшие ножку бокала, замерли, цепко облегли нагретое стекло, и рука вынесла бокал на середину стола, вздрагивая под такт чтения:
За Вологду, землю родную,
Я снова стакан подниму!
И снова тебя поцелую,
И снова отправлюсь во тьму,
И вновь будет дождичек литься…
Пусть всё это длится и длится!
Александр Яшин склонился к Рубцову и приложился к его щеке…»
Некоторые исследователи скользят по поверхности заложенной мысли поэта и попадают в ловушку недостаточной глубины понимания явлений. Для земляков поэта первые две строки тоста – родные. Вторые две строки – радость жизни на земле и прощание с ней: временное и безвременное. Третьи две строки – пожелание вечности Бытия (без дождичка жизнь-земля засохнет).
214
О знаменательном эпизоде, который возник на этом вечере вспоминает А. Рачков (27):
«С каждым тостом разговор становился оживлённее и откровеннее. Не сошлись во мнениях о современном искусстве скульптор Орлов и писатель Белов. Разногласие в любви к малой родине возникло у Яшина с Орловым. Александр Яковлевич вспылил, махнул рукой и, чтобы прекратить спор, в котором была большая дистанция непонимания друг друга, вместе со стулом отодвинулся от Сергея Михайловича Орлова. Сын того, оскорблённый за отца, иронически спросил:
– Вы, может быть, ещё дальше двинитесь, Александр Яковлевич?
Яшин быстро повернул голову к Рубцову, чуть помедлил, потом оглядел всё застолье, сверкнул глазами, и под усами у него растеклась улыбка:
– С удовольствием бы, но дальше – некуда. Там Рубцов».
В «Литературной России» от 22 сентября 1967 года Передреев в рецензии под названием «Мир, отражённый в душе» писал:
«В сегодняшних сборниках стихов «шум времени» зачастую заглушает поэта. Причём, «осваивая время», поэт часто принимает техническое чудо за поэтическое. Воспевают, скажем, аэропорт, не понимая, что это сооружение – всего-навсего быт современного человека и если и имеет отношение к поэзии, то чисто декоративное.
Такие стихи, как «Тихая моя родина», «Русский огонёк», «Я буду скакать по холмам…», «Над вечным покоем», «Зимовье на хуторе», «Видения на холме», проникнутые есенинским поклонением родине, исполненные радости и боли за неё, – достойное продолжение традиции русских поэтов прошлого, для которых тема родины всегда была главной!»
Критики либерального направления обозвали народную поэзию «тихая» лирика с целью принизить её звучание в обществе. Фактически эти «западники» двадцатого века продолжали идеологическую борьбу со «славянофилами», с представителями патриотического направления в советской и русской литературе. И в этой борьбе отношение к поэзии Рубцова было своего рода «лакмусовой» бумажкой для выявления позиции критиков к нашей
215
Родине, к обществу (курсив Ю.К.-М.), которое дало им образова-ние и неплохое материальное обеспечение по сравнению с трудо-вой опорой Родины – крестьянами, рабочими, инженерами.(31).
Рубцов не занимался освещением какой-то заданной темы. Он сочинял интуитивно и эмоционально. И, как известно, тема может совпадать у многих поэтов, а вот способы её решения (образность, ритмика, рифмы и, главное, духовное содержание) различны и зависят от уровня мастерства поэта, от его миропонимания.
Анатолий Передреев отмечает также в статье:
«Из «поэтических предков» Рубцова я называл Тютчева и Есенина. Среди современников он безусловно опирается на опыт Александра Яшина с его глубинностью, серьёзностью творчества, основанного на коренном языке. Кстати сказать, большой талант этого писателя помог вырасти целой вологодской семье русских писателей: Василию Белову, Сергею Викулову, Николаю Рубцову, Александру Романову, Виктору Коротаеву... все они абсолютно раз-ные, друг на друга не похожие, но всех их объединяет одна почва.
Эта почва родины, природы, деревни – главный учитель Николая Рубцова.
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды.
Сколько глубокой поэтической тишины, сколько поистине крестьянской естественности, несуетливости здесь, сколько ощущения жизни как бытия.
Высокая и светлая звезда освещает большинство стихотворений этой книги, оправдывая превосходное, на мой взгляд, название её. Жаль только, что её оформление на редкость безвкусно».
Отношение Рубцова к «художественному» оформлению облож-ки в престижном издательстве «Советский писатель известно. Поэт срывал иногда обложку. Художник или специально безвкусно разрисовал обложку или это был какой-то зацикленный абстракционист с коньячно-звёздным уклоном.
216
Ухватившись за термин «почва родины, природы, деревни», литераторы-урбанисты ёрничали в статьях о «деревенской» поэзии Рубцова, старались свести её до уровня местной тематики и обзывали «почвенниками» народных писателей. Всё это шло под флагом интернационализма, в русле политики космополитизма, охаивания русской самобытности и скрытой проповеди эгоизма под флагом индивидуальности личности и «свободы» творчества.
«Звезда полей» проявилась как первый луч Света народной философии в поэзии середины 20-го века. Стихи-песни Рубцова продолжили на новом уровне творчество А. Кольцова, С. Есенина, а также советских русских поэтов А. Фатьянова и М. Исаковского.
Сборник «Звезда полей» завершил второй период творчества Рубцова. С весны 1967 года начался третий глубинный по духовному отображению жизни этап творчества.
В житейском и творческом планах Рубцов в 1967 году (по свидетельству Н. Старичковой) общается с С. Чухиным, В. Беловым, С. Багровым, А. Романовым, Б. Чулковым.
Газета «Сокольская правда» в 1965 – 1967 годах представляла стихи Рубцова, а в номере от 17 октября 1967 года, ссылаясь на статью в центральной партийной газете «Правда» от 19 августа 1967 года, перепечатывает абзац:
«…Наиболее приметное и самобытное явление – книга Николая Рубцова «Звезда полей», лучшие страницы которой захватывают чистым и проникновенным лиризмом и чем-то отвечающим есенинскому, но совершенно самостоятельным по своему характеру». (курсив Ю. К -М.)
В октябре Рубцов три дня жил у А. Рачкова. Поэт читал стихи, играл на гармошке. Возникла у друзей дискуссия о песнях, о связи музыки и слова. И на вопрос А. Рачкова о конкретной песне, враги ли музыка и слово, Рубцов ответил (27):
«Нет. Они всегда союзники. Поэтическое слово и есть музыка. Так что из плохой песни время может выкидывать слова, а в хорошей оставлять до конца человеческих дней. Вот «Помню я ещё молодушкой была…» Песня-роман, песня-былина. Нас всех не будет и других ещё после нас, а песня будет звучать первозданной красотой. Гармония души!..».
217
Листая списки студентов-заочников 4-го курса (1966-1967годы) в архиве библиотеки литературного института, обратил внимание, что в графе «адрес» только у Николая Рубцова ничего не обозначено. А в списках студентов 5-го курса (1967-1968 годы) «адрес» у Рубцова: Алтайский край, Красногорский район, с. Красногорское, ул. Мира, 15-а, кв. 5. Может быть, Рубцов думал жить на Алтае? В это время у Н.М. Рубцова в возрасте 31 года нет постоянного местожительства и прописки в России и СССР.
Вспоминает А. Азовский (73):
«Видел я Николая и в порыве творческой радости. Заскакивает он как-то в комнату (только что с вокзала приехал, билет в родную Вологду в предварительной кассе купил), а сам – аж сияет весь. – Слушай, я экспромт сочинил, пока в троллейбусе ехал, – закричал он ещё с порога:
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе…
Не можем мы, пишущие, чутко-осторожными друг к другу быть. Если что не по тебе, надо сразу же правду-матку высказать. Да погорячее, чтобы «дошло». Вот и я тогда. Ещё не утихло радостное, стосковавшееся «И буду жить в своём народе!», а я уже с замечанием:
– Что это у тебя за строка – «Потом ещё на чём-то вроде»? для рифмы, что ли?
Радостное возбуждение у Николая сразу на убыль пошло. Смотрит на меня своими сплошно-чёрными, чё, мол, тут непонятного? А потом, подумав, тихо так говорит:
– Да как ты не поймёшь? Я ведь не знаю с е й ч а с, что там за оказия мне подвернётся.
Помню и Николая беззащитно-грустным. Как-то после окон-чания сессии собирался я домой, в Свердловск. Николай почему-то не торопился в свою Вологду, хотя сессия у него тоже кончилась. Сидим вдвоём, не спеша «посошок» потягиваем. Грустно было. Под настроение я и пожаловался Николаю, что дома у меня не всё ладно – жена болеет, квартиры своей нет. Николай сочувственно помалкивал. Потом вздохнул тяжело и говорит:
218
– Ничего. Обойдётся. У тебя хоть какой-то, да всё же тыл есть.
Ждут тебя. А у меня и того нет – как говорится ни дома, ни лома. Ехать бы вот надо, а к кому, кто ждёт? По друзьям всё мотаюсь. Надоел поди, всем до чёртиков…»
В октябре 1967 года по ходатайству А. Яшина секретарь обкома В. И. Другов выделил поэту место в филиале общежития совпарт-школы на Октябрьской улице, 19. Хотя и появилась своя крыша над головой, не мог Рубцов держать свой архив в «проходном дворе», в квартире-номере. Обращаю внимание на то, что место было предо-ставлено обкомом поэту Рубцову, который не был членом КПСС!
Вспоминает Василий Оботуров (31):
«Радушие и уют, которым делились с Николаем Рубцовым многие, помогали ему не только пережить бездомность, но и продуктивно работать все эти годы. У него появились в Вологде друзья, своим человеком он чувствовал себя и в редакции молодёжной газеты.
В редакции Рубцов появлялся то в сером костюме, тёмной рубашке со светло-серым галстуком сплошными крохотными ромбиками, то, несколько позже, в новом коричневом костюме в тонкую серую полоску и белой рубашке с зелёным галстуком. Ботинки и пальто поношенные, но аккуратно вычищенные, и пре-словутый длинный шарфик не висел, как попало, а снимался вместе с пальто, когда он усаживался с ребятами играть в шахматы…
Обращала на себя внимание смугловатая бледность его узкого лица с большим лбом…Мне довелось не раз видеть его возмущенным, и не помню, чтобы он был не прав.
Хамского пренебрежения Николай действительно не терпел. Чем он вызывал раздражение людей определённого сорта, трудно сказать, то ли какой-то особой внутренней сосредоточенностью, то ли цепкостью быстрого взгляда, который был «не как у всех»…А между тем выглядел он скорее незаметно, чем вызывающе.
Ни разу не случалось, чтобы он упрашивал печатать то или иное стихотворение, настаивал. Свои оценки он высказывал прямо и откровенно, если не сказать резко и зачастую не считал нужным их как-то аргументировать. И сам соответственно прямоту принимал спокойно. Но фальши терпеть не мог, ложь угадывал сразу, как и
219
неискренность – и сразу утрачивал интерес к собеседнику, равнодушно и откровенно замолкал, отходил в сторону, не умея и не желая вести игру в «приличия». Может быть, поэтому он и не вписывался ни в какую «систему», всегда оставался самим собой».
Николай Рубцов постоянно редактировал свои стихи. Это видно из записных книжек Поэта на примере стихотворений «В минуты музыки печальной...», «Пальмы юга». Стихотворение «Шумит Катунь», опубликованное в апреле 1967 г. в Бабаево, было значительно переделано Поэтом, добавлено 4 строфы (см. на сайте «Звезда полей» статью, в разделе «Новости» от 22. 05.2020 г.). Однако и этот текст был отредактирован в связи с ожидаемой значимой публикацией.
В. Зинченко в статье о Николае Рубцове отмечает (77):
«Однако, литературная судьба Николая Рубцова складывалась успешнее его обыденной, житейской судьбы. Егор Исаев буквально за руку отвёл поэта в редакцию журнала «Молодая гвардия», где с ним сразу заключили договор и через три месяца опубликовали подборку стихов; тогда же отвёл его в «Правду» к Кошечкину – в «Правде» через три дня напечатали два стихотворения Рубцова…».
Анализ хронологии говорит о том, что в начале декабря 1967 года поэт в связи с подготовкой публикаций находился в Москве. Возвращается в Вологду. Отмечает на радостях свой успех. И 7 декабря 1967 года Рубцова забирают в вытрезвитель. Приходит информация в адрес областной писательской организации, вологодских горкома и обкома КПСС.
А 8 декабря 1967 года центральная газета страны «Правда», орган ЦК КПСС публикует стихотворения «Шумит Катунь» и «Детство», что нежданно-негаданно изменяет ситуацию. Такая публикация всегда работает не только на повышение авторитета поэта. Вот эпическая алтайская картина, которую Рубцов больше года создавал, прежде чем представил широкому читателю:
Привожу известный текст стихотворения из прижизненного сборника «Сосен шум» (1970) и всех последующих публикаций:
Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И всё глядел, задумчив и угрюм.
220
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев её былинный...
Катунь, Катунь — свирепая река!
Поёт она таинственные мифы,
О том, как шли воинственные скифы, —
Они топтали эти берега!
И Чингисхана сумрачная тень
Над целым миром солнце затмевала,
И чёрный дым летел за перевалы
К стоянкам светлых русских деревень...
Всё поглотил столетий тёмный зев!
И всё в просторе сказочно-огнистом
Бежит Катунь с рыданием и свистом —
Она не может успокоить гнев!
В горах погаснет солнечный июнь.
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь.
Как сказал какой-то «мудрец»: «Стихи писать легко. Надо только правильно расставить всем известные слова». Правда, надо ещё чистую душу и знания вложить в текст.
Удивительно почти полное временное совпадение событий в Вологде и Москве. И неясно руководителям: то ли награждать Рубцова, то ли наказывать.
В начале декабря 1967 года поэту предоставили место в однокомнатной квартире с двумя соседями (комсомольскими работниками) на ул. Ветошкина. Условия жизни и творчества также не совсем подходящие. Но есть крыша над головой.
11 декабря 1967 года Рубцов получил телеграмму из Николы: «Будем в Вологде 12 Челюскинцев 41 кв 2 Гета Леночка». Очевидно, Рубцов встречался с дочерью и Гетой, которые приезжали в Вологду к родственникам или знакомым.
В декабре 1967 года Рубцов пишет письмо на имя секретаря Вологодского обкома партии В. И. Другова, в котором сообщает:
221
«При Вашем благожелательном участии…я получил место в общежитии. Искренне и глубоко благодарен вам, Василий Иванович, за эту помощь, т.к. с тех пор я живу в более-менее нормальных бытовых условиях.
Хочу только сообщать следующее:
Нас в комнате проживают трое.
Мои товарищи по месту жительства – люди другого дела.
В комнате, безусловно, бывают родственники и гости.
Есть ещё много такого рода пунктов, вследствие которых я до сего времени не имею нормальных условий для работы. Возраст уже не тот, когда можно бродить по морозным улицам и на ходу слагать поэмы и романы. Вследствие тех же «пунктов» я живу отдельно от жены, впрочем, не только вследствие этого: она сама не имеет собственного жилья. Среди мало-знакомых людей я привык называть себя «одиноким». Главное, не знаю, когда это кончится» (19).
Николай Рубцов в письме называет Гету, мать своей дочери, женой, хотя формально они не были зарегистрированы. Письмо не закончено и, видимо, не отправлено, потому что в таком стиле просьбу о жилье в адрес секретаря обкома не пишут.
Во всяком случае, в январе 1968 года поэту дали, наконец, отдельную продолговатую комнату (которую в народе метко окрестили «пенал», – прим. Ю.К.-М.). В этой квартире жила семья
партийного работника (ул. Набережная VI армии, 209, кв. 43). На руководство Вологодской области подействовал факт публикации стихов Рубцова в «Правде», которая крайне редко печатала поэтов. Теперь у Рубцова появилась постоянная прописка в Вологде.
Ходит одна из легенд, связанная с проживанием Николая Рубцова в этой комнате. Поэт лежит на раскладушке, уставившись взглядом в потолок. На столе начатая бутылка вина. Вошёл сосед, партийный работник областного масштаба, в новом костюме, в белой рубашке и при импортном галстуке и приглашает в свою комнату на новоселье. Рубцов говорит соседу: «Удались, ты мне мешаешь». Сосед опять приглашает. Рубцов снова: «Выйди! Ты мне мешаешь думать». Сосед: «О чём вы думаете?». Рубцов отвечает: «Я думаю о том, как соединить учения Ленина и Христа. А ты мне
222
мешаешь». Совсем не понравилось поэту, что сосед лез к нему в душу. Партработник письменно жалуется в обком партии. Приглашают на «ковёр» секретаря Вологодской писательской организации А. Романова. Хмурый после партийного разноса Романов вызывает к себе поэта. Для прояснения обстоятельств дела посылают за вином. По ходу «творческой» беседы Рубцову объясняют, где, о чём и с кем можно говорить, а инцидент таким методом «залакирован».
Но возникла ситуация психологической несовместимости личностей в квартире. На совместной кухне у Рубцова ничего нет. Домашнее хозяйство вести без женской руки практически невозможно. У соседа, А.В. Сидоренкова есть и маленькие дети. В подселении Рубцов опять не получил полной свободы. Старичкова пишет (66): «Единственное «окно в мир» – окно с видом на реку. Единственный стул, раскладушка без матраца, подушки… Главное же в комнате – чемодан, где сложены его нехитрые пожитки – книги, рукописи, переписка…».
Вспоминает журналист Александр Анисенков (78):
«Однажды я приехал в Вологду, не предупредив Рубцова – обычно я сообщал ему через своих друзей из областной газеты «Красный Север». По старой дружбе зашёл вечером на «огонёк» послушать новые стихи. Был поздний час. Мы сидели за скромно уставленным столом в тесной комнатёнке, напоминавшей чем-то школьный пенал.
– К «излишествам» нам не привыкать, – пошутил Рубцов, – поужинаем, чем бог послал. – Перейдя на серьёзный тон, добавил: – Недостаток мяса меня не огорчает. Тревожит дефицит добра. Дефицит добрых человеческих отношений. Не могу объяснить сегодняшнюю недоброжелательность. Исстари на Руси взаимоотношения отличались чуткостью. Последним делились…
Вот наша учительница в Николе Нина Ильинична заботилась о нас, как родная. Помню, чернил не было. Бумаги не было тоже. Нина Ильинична учила нас изготавливать чернила из сажи. А тетради для нас делала из своих книг. И мы с великим прилежанием выводили буквы по этим пожелтевшим страницам на уроках чистописания… И никто из нас знать не знал, что в жизни у неё случилось большое горе: погиб на фронте муж…».
223
Из «пенальной» комнаты Николай Рубцов рисует «Вологод-ский пейзаж»! И бытовые неурядицы не мешают поэту превращать обычный пейзаж в таинственную картину, смысл которой хочется и надо разгадать:
Живу вблизи пустого храма,
На крутизне береговой
И городская панорама
Открыта вся передо мной.
Пейзаж, меняющий обличье,
Мне виден весь со стороны
Во всём таинственном величье
Своей глубокой старины.
Во время поездки по Волго-Балту Сергею Чухину понравилось село Липин Бор, куда он осенью 1967 года переехал работать в качестве корреспондента-организатора радиовещания. В районной газете «Волна» работал редактором друг Рубцова Василий Елесин. В конце января 1968 года Рубцову дали короткую командировку и он прилетел в Липин Бор. Одну ночь Рубцов прожил в местной гостинице, где ему не понравилось. А на следующий день поэт подселился в редакцию. Вспоминает Сергей Чухин (27):
«Вечерами в редакции В.Д. Елесин и секретарь В. Фофанов подолгу задерживались, подписывая номер в печать. Подкидывали в печь поленья, играли в шахматы. Игроком Рубцов был серьёзным, но азартным в проигрыше и выигрыше».
Характерен для Рубцова факт подготовки рукописи новой кни-ги стихов. Дело в том, что Рубцов заявил, что он потерял рукопись, попросил выделить ему машинистку для перепечатки её. И когда В. Елесин удивился тому, как же можно перепечатать рукопись при её отсутствии, Рубцов сказал, что продиктует стихи. У поэта была феноменальная память и в голове шла непрерывная работа над совершенствованием текстов. То, что большинство поэтов выискивало за столом перед окончательным выпуском в свет, Рубцов «делал» в голове. И он надиктовал машинистке рукопись будущей книги «Душа хранит» для Северо-Западного издательства. В сборник вошли, в основном, стихи-песни, созданные в 1967 году.
224
В программном стихотворении «Привет, Россия – родина моя!..» Николай Рубцов на все времена сказал:
За все хоромы я не отдаю
Свой низкий дом с крапивой под оконцем…
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце!
Вот это и есть в поэтической форме фрагмент русской народ-ной философии, которую не могут понять долларопоклонники-ньюматериалисты. Родина – это дом с крапивой под оконцем, а не коттедж-мечта с искусственной заморской травой.
Тогда же, в январе 1968 года Рубцов написал стихотворение «Сосен шум». Василий Елесин вспоминает (27):
«Доброй памятью о последней встрече с Николаем Михай-ловичем в Липином Бору стало его стихотворение «Сосен шум», давшее позднее название сборнику. Помню, как все мы радовались в редакции, услышав это стихотворение от самого Рубцова. Радовали чеканные, удивительно точные строчки о давно всем примелькавшемся, но увиденном заново…
«Соседний барак» – не что иное, как липинборская пекарня, стоявшая неподалёку от редакции, в ней работали ночью, и свет в её окнах не гас до самого утра…»
Какое русское селенье!
Я долго слушал сосен шум,
И вот явилось просветленье
Моих простых вечерних дум.
……………………………….
Пусть завтра будет путь морозен,
Пусть буду, может быть, угрюм,
Я не просплю сказанье сосен,
Старинных сосен долгий шум…
Увидеть за окном философское – дано было именно Рубцову.
В феврале-марте 1968 года, когда Рубцов уезжал по делам из
225
Вологды, к нему на квартиру заходила Старичкова. Как она отме-чает, на кухне места для стола Рубцова не было. Кухня фактически принадлежала другой семье. Вспоминает Старичкова (66):
«А. В. Сидоренков, умный, рассудительный мужчина, не мог понять образ жизни поэта. Он принял Рубцова (как мне показалось) за опустившегося пьяницу. Пытаюсь объяснить, что Рубцов – это действительно поэт, а не самозванец, что это человек очень сложной натуры. Мой монолог, по-видимому, понемногу убедил хозяина квартиры иначе смотреть на шумного жильца, потому что он не стал больше его критиковать».
О встрече в Тотьме вспоминает Маргарита Игошева (79):
«Мы общались с Николаем Михайловичем Рубцовым как родственники. Рубцов был муж моей тёти Генриетты Михайловны.
В то время у нас готовился школьный вечер поэзии. Я выбрала стихотворение Пушкина о декабристах… Он мне говорил: «Ну, как ты читаешь! Поэт душу туда вложил. Читай снова с душой». Когда он читал, у меня мурашки по телу…
Однажды играл много грустных песен на гармошке и плакал. Рубцов так пел и играл, что, гляди, меха разорвёт. Он отдавал стихи в редакцию, а там стихи сокращали и ему не платили. А надо было
выехать в Николу или в Вологду. Николай Рубцов говорил: «Они меня ещё попомнят! Потому что поэтов в России только Пушкин, Есенин и я». (курсив Ю.К.-М.)
С осени 1967 года появляются положительные отзывы о сборнике «Звезда полей» и творчестве Рубцова. У поэта изданы две книжки стихов, множество публикаций в журналах и газетах. 19 апреля 1968 года Николай Рубцов был принят в Союз писателей СССР. Рекомендации дали известные писатели Ф. Ф. Кузнецов, А. Романов, В. И. Белов, Виктор Коротаев.
В Вологде Рубцов участвует в различных литературных меро-приятиях. В ГАВО (Государственный архив Вологодской области) имеется почётная грамота, которая вручена Рубцову Николаю Михайловичу «За активное участие в общественной работе в ИТУ (исправительно-трудовых учреждениях)». Приказ № 187 от 18.04.1968 г., г.Вологда. Подписана зам. начальника УООП Вологодского облисполкома полковником И.Зайцевым.
226
Рубцов планировал перевезти в Вологду Генриетту и дочь Лену. Тем более старая изба в Николе развалилась и женщины перебрались жить в сельсовет. Летом 1968 года Рубцов приезжал в Николу, участвовал в сенокосах и обсуждал планы на жизнь. Как вспоминала Генриетта Михайловна: «Рубцов звал нас переехать в Вологду, но жилья у него не было, жил в общежитии» (53).
В комнату к Рубцову должны были бы переехать не только Гета с дочерью, но и неформальная тёща. Нужно было зарегистрировать брак. Рубцов мог бы прописать только дочь и жену и при условии, что размер жилья на каждого члена семьи должен был составить не менее 5 кв. метров. Прописка тёщи не удалась бы. Возникала ситуация раздельного проживания тёщи с дочерью и внучкой.
Бытовая ситуация вокруг Рубцова, как члена Союза писателей СССР, наверняка, была в поле зрения руководства области. Во всяком случае, летом 1968 года, во время сенокоса, секретарь вологодского обкома КПСС В.И. Другов специально заезжал в Никольское для встречи с Рубцовым и имел с ним беседу. Но обстоятельства с отдельной квартирой быстро не складывались.
Летом 1968 года Рубцов глубоко переживал смерть А.Я. Яшина, земляка и старшего товарища, который не раз выручал его в
сложных жизненных ситуациях. «Красный север» опубликовал стихотворение поэта «Последний пароход», посвящённое Яшину.
В Вологду из Ивановской области на период летних каникул в 1968 году приезжает залётный «любитель поэзии» учитель физкультуры Ю.П. Рыболовов. По свидетельству Н. Старичковой он быстро заводит знакомства с местными поэтессами и поэтами, в том числе с Николаем Рубцовым. Участвует в бытовых меро-приятиях поэтов. И ночует по всей Вологде (66).
О дочери Рубцов вспоминает в беседе с Н. Старичковой (66):
«А один раз я был наверху. Смотрю: она ползёт, ползёт по лестнице ко мне, а в руках моя рубашка. Спрашиваю: «Лена, зачем ты мою рубашку несёшь?» А она мне отвечает: «Чистая». Вот она у меня какая!»
31 августа 1968 года «Вологодский комсомолец» опубликовал стихотворение «Тот город зелёный», в котором поэт переживает разлуку с любимой дочерью:
227
Сорву я цветок матиоллы –
И вдруг заволнуюсь всерьёз:
И юность, и плач радиолы
Я вспомню, и полные слёз
Глаза моей девочки нежной
Во мгле, когда гаснут огни…
Как я целовал их поспешно.
Как после страдал безутешно!
Как верил я в лучшие дни!
18 сентября 1968 года в череповецком «Коммунисте» печа-тается «Литературная страница», где представлены стихи Рубцова «Старый конь» и «Фальшивая колода».
Поэт непрерывно путешествует по Вологодской области и Северу России. Рубцов брал в городской библиотеке редкое в то время издание Карамзина «История государства Российского». В гостях у поэтессы Нины Груздевой Рубцов спрашивает мнение кумыкской поэтессы Ш. Алишевой о русских. И вот что пишет Н. Старичкова, присутствовавшая на этой встрече (66):
«Алишева с гордостью говорит о своих собратьях.
– А русские не такие, простоваты очень.
Я запомнила эту фразу, потому что сразу подумала: «Что это она нас за иванушек-дурачков принимает?» Что тут началось!…Прекрасный знаток истории (история была его любимым предметом
в школе), он (Рубцов), как отличник на экзамене, без запинки, образно рассказывал о Дмитрии Донском. Он вёл себя так, словно сам был участником Куликовской битвы. Вот он уже на Ледовом побоище и словно лично знал Александра Невского… Он сражался не за себя оскорблённого. Он защищал Россию…»
К сожалению, даже вот такие интеллигентны представители народностей нашей страны почему-то видят в покладистости русских, в их доверчивости, в вере в Добро какую-то ущербность.
17 ноября 1968 года газета «Вологодский комсомолец» публи-кует стихотворение «О Московском Кремле», где Николай Рубцов видит исторически Кремль так, как никто до него:
228
Да! Он земной! От пушек и ножа
Здесь кровь лилась…Он грозной был твердыней!
Пред ним склонялись мысли и душа,
Как перед славной воинской святыней.
Но как – взгляните – чуден этот вид!
Остановитесь тихо в день воскресный –
Ну не мираж ли сказочно-небесный –
Возник пред вами, реет и горит?
В этих стихах как будто речь идёт о наших днях. Многое понимал и видел Рубцов из шестидесятых годов 20-го века.
21 октября 1968 года издательство «Советский писатель» заключает с Рубцовым договор на сборник «Сосен шум» со сроком сдачи рукописи до 15 декабря 1968 года.
Рубцов систематически бывает в общежитии литературного института, встречается с поэтом А. Передреевым, участвует в диспутах о русской поэзии. Как свидетельствует поэт и литератор Лада В. Одинцова, студентка литинститута с 1967 года, поэзию
Николая Рубцова она поняла не сразу. Ей, уроженке Украины и знатоку украинского быта и литературы, были просто непонятны русские сельские символы, которые она окрестила как черно-белую графику. Но постепенно образность и содержательность поэзии Рубцова захватили её сознание. Лада Одинцова призналась: «Рубцов учил меня быть русской» (80).
Вспоминает В. Макеев о беседах с Рубцовым (61):
«Однажды он перепечатывал в моей комнате рукопись новой своей книги «Сосен шум», и мне в течение десятка дней посчастливилось видеть его милым, трезвым и благообразным. Мы вдоволь насудачились о поэзии.
В действительности Рубцов блестяще знал всю русскую и многое из западной поэзии, например, наизусть читал Вийона. Малоформатный сборник Тютчева всегда носил в кармане пиджака, на какие-то простецко-щемящие мотивы напевал его стихи со слезами на глазах. Кроме Пушкина, вровень с Тютчевым не ставил никого, даже любимого Есенина, справедливо считая, что на уровне Есенина можно всё-таки написать несколько стихотворений,
229
а Тютчев недосягаем вовеки. От Есенина, наверное, перенял страстную любовь к Гоголю, по памяти читал его большими кусками и почитал за гениального поэта.
Цену он себе знал, вернее, угадывал. Перепечатав очередное стихотворение, отрывался от машинки и, поблескивая маленькими острыми глазками, размышлял вслух: «Конечно, Есенин из меня не получится. И Боратынский тоже. А вот стать бы таким поэтом, как Никитин, как Плещеев! Ведь хорошие поэты, правда? Русские поэты, правда? – и мечтательно улыбался…»
Скромно оценивал Рубцов своё место в русской поэзии.
Выпускница литинститута Лада Одинцова пишет (80):
«…я знала правду и о создании многих произведений Н. Рубцова, А. Передреева, Ю. Кузнецова (нашей поэтической Могучей Кучки, к которой демагоги и фальсификаторы Истории
Послевоенной Литературы уже начали причислять разнообразные имена прочих стихотворцев); я знала правду об их человеческих переживаниях, и древне-римская жажда возродить… мужественную Истину, которой служила эта Троица – наша Могучая кучка – побудила меня создать более обстоятельные книги, а именно:…«Камертон» и «Эпизоды из Истории Послевоенной Советской Литературы» (2011 и 2012 г.г.). О беседах с Рубцовым и видение окололитературных процессов Ладой Одинцовой в те времена привожу приложение № 7
Лада Одинцова пишет: «Ревниво исследуя 3 перечисленных научно-популярных книги Ю. Кириенко-Малюгина («Есть Божий суд…», «Николай Рубцов», «Звезда полей – Альманах 2011», - прим. Ю.К.-М.), впервые моя душа переполнилась чувством удовлетворения и радости уж хотя бы потому, что наконец-то Николая Рубцова автор (впервые появившийся на литературовед-ческом горизонте) защитил от позорного обвинения в грехе алкоголизма. Как свидетель, я, и даже более того как пострадавшая в общежитии…, с законным правом подтверждаю догадку исследователя Ю.И. Кириенко-Малюгина о том, что лучевая болезнь Рубцова обрекала его на поддержание физического здоровья употреблением умеренных доз сухого красного вина, что входит в терапию лучевой болезни» (см. Приложение № 7).
230
24 декабря 1968 года Генриетта Михайловна посылает Николаю
Рубцову на адрес ул. VI–ой Армии новогоднюю открытку (51, ГАВО, Вологда).
В творческой папке Рубцова имеется преддипломный цикл под названием «Детство». Поэт зачеркнул название, изъял стихотворе-ние «В старом парке», заменил на «Зелёные цветы» из-за возможных идеологических сложностей на защите диплома. Сборник «Звезда полей» и подборку «Зелёные цветы» Рубцов представил как выпуск-ную работу на заочном отделении Литинститута им. А.М. Горького и сдал государственные экзамены 26 декабря 1968 года (27). Присутствовали ректор – В.Ф. Пименов, критик – Ф.Ф. Кузнецов, преподаватели – Н.Н. Сидоренко, В.П. Друзин, Е.А. Исаев.
Вспоминает А. Азовский (73):
«В последний раз видел я Николая Рубцова радостным, когда он
сдал госэкзамены. Выскочил из двери, за которой сидела комиссия, и, как мальчишка, «ура» закричал. Всех встречных и поперечных обнимал. Да и как ему было не радоваться, если он из всего своего рода первым высшее образование получил».
Из отзыва Н.Н. Сидоренко (51, ГАВО, Вологда):
«Дипломная работа Николая Рубцова (книга «Звезда полей» и 10 стихотворений из числа написанных позднее) – свидетельство того, что в литературу пришёл на редкость своеобразный, цельный в своём творчестве поэт, знающий во имя чего мы просиживаем ночи над листом бумаги, наедине с поэзией.
Творчество Н. Рубцова органично и цельно, он в стихах честен и открыт и свою грусть, что порой охватывает душу, он не скрывает, не вуалирует ничем…
Может показаться, что в отдельных стихах Н. Рубцова слух улав-ливает «есенинские» интонации. Возможно. Но это не подражание, а национальное сродство творчества, и тут С.А. Есенин в чём-то и помог младшему собрату, в чём-то поддержал, утвердил его».
Из отзыва В.В. Друзина (51, ГАВО, Вологда):
«Тонкое и точное проникновение в мир русской природы, в характер русской национальной особенности – вот отличительная черта поэзии Н. Рубцова, ярко проявившаяся в книге «Звезда полей» с незаурядным мастерством.
231
Сейчас Н. Рубцов – поэт общепризнанный, в творческом движе-нии его проявляется общее движение всей современной поэзии…
Дипломная работа Николая Рубцова – бесспорно отличная.
23.12. 1968 г.»
Из отзыва Е А. Исаева (51, ГАВО, Вологда):
«Я помню её (книгу) сердцем. Помню не построчно, а всю целиком, как помнят человека со своим неповторимым лицом, со своим характером. Эффектного, ударного в книге ничего нет. Есть задушевность, раздумчивость и какая-то тихая ясность беседы. В ней есть своя особая предвечерность – углублённый звук, о многом говорящая пауза. О стихах Рубцова трудно говорить, как трудно говорить о музыке».
1968 год оказался очень насыщенным в поэтическом плане для Рубцова. Подготовлены подборки стихов для сборников «Душа хранит» (январь) и «Сосен шум» (декабрь), переданы для публикаций стихи в журналы «Октябрь», «Молодая гвардия», в газеты «Вологодский комсомолец», «Красный Север» и др.
И вот в конце декабря 1968 года Николай Рубцов получает, наконец, в Вологде отдельную однокомнатную квартиру (точнее, ордер на квартиру). Конечно, в «престижном» пятиэтажном доме и на «престижном» пятом этаже (ул. Яшина 3, кв. 66). Въезжает в эту квартиру Николай Рубцов позднее. Взамен приличной мебели у поэта чемодан с рукописями. И есть иконы.
Новый 1969 год поэт встречает в Вологде с В.И. Беловым, судя по информации Н. Старичковой (66).
В стихах Рубцова после морской службы нет восторженных лирических мотивов. Поэт не любил говорить о своей семейной жизни, но вспоминал о Лене. 29 января 1969 года «Вологодский комсомолец» публикует оптимистическое стихотворение Рубцова «По дрова», в котором поэт рисует зимний никольский пейзаж.
Дед Мороз идёт навстречу.
Здравствуй!
Будь здоров!..
Я в стихах увековечу
Заготовку дров.
232
Привезу я дочке Лене
Из лесных даров
Медвежонка на колене,
Кроме воза дров.
Открыто, для всего света говорит Рубцов о своей дочери Лене в прижизненном сборнике «Душа хранит» (1969 г.). После размолвки осенью 1968 года Рубцов написал стихотворение «Девочка», дата автографа 12.03.1969 г., предназначено для сборника «Зелёные цветы» (19, В. Зинченко). Глядя на игру девочки, лирический герой переживает за ребёнка, за сиротство при живых родителях («что под самым грустным нашим взглядом, всё равно ей весело играть!»)
24 февраля 1969 года из редакции «Молодой гвардии» Рубцову пришло письмо об издании сборника стихов. Ситуация с поэтическими публикациями меняется коренным образом.
В феврале 1969 года в Вологду переехала семья Астафьевых. Вспоминает Мария Корякина, жена В.П. Астафьева (27):
«Я после не раз буду убеждаться, что ему иногда нравилось «выглядеть» неряшливо: пальто – будто с чужого плеча, широкое, с длинными рукавами, помятое, шапка – тоже, валенки – стоптаны… Объяснял это тем, будто проверяет, как же друзья и вообще люди к нему относятся, что думают о нём и что в нём ценят больше: его внешний вид или душу и талант…
Николай Михайлович почти весь вечер играл на гармошке. Пил он мало, то ли не в настроении был, то ли не хотел производить плохое впечатление – не знаю. А пел много – и как пел! Пел свои стихи, подладив под них музыку, сочетание необычное, великолепное, великолепное ещё, быть может, потому, что, как пел сам он свои стихи-песни, так никто не сможет…
…Николай, устроив гармошку на узеньких коленях, чудно переплетя ноги, … прошёлся по клавишам, посмотрел в прост-ранство, мимо или сквозь сидящих за столом и, отвернувшись вполоборота, запел:
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Слова-то какие! Шесть слов – а перед глазами целая картина – видение природы!…
233
Притихло застолье. Некоторые запокашливали, за сигаретами потянулись…
Когда разговор шёл о безграничности поэзии, Рубцов утверж-дал, что у каждого, даже самого посредственного поэта обяза-тельно есть стихи, много или мало, пусть хоть одно, – мудрые,
пророческие, всегда остающиеся современными и что все поэты, знают они это или не знают, хотят того или не хотят, – пророки. И тут же как пример приводил своего любимого Тютчева…».
В начале марта 1969 года поэт поехал в Рязань, посетил могилу Полонского. У В. Сафонова поэт играет на гитаре и поёт свои песни. Едет в Константиново, ходит по дому-музею Есенина .
18 марта 1969 года Рубцов пишет стихотворение «Поэзия», в котором по свежим впечатлениям поездки к Есенину сказал:
Теперь она, как в дымке, островками
Глядит на нас, покорная судьбе, –
Мелькнёт порой лугами, ветряками –
И вновь закрыта дымными веками…
Но тем сильней влечёт она к себе!
Темп жизни ускоряется. 11 апреля 1969 года к Николаю Рубцову из Кириллова после семинара культработников приезжает Генриетта. Они посещают Астафьевых. Пишет М. Корякина (27):
«...приходит к нам Николай Михайлович, постриженный, в голубой шёлковой рубашке, смущённо-улыбчивый, руки спрятаны за спину, а сам всё улыбается, и загадочно и радостно. За ним вошла женщина, светловолосая, скромно одетая, чуть смущённая, но полная достоинства. Мы как раз пили чай и пригласили их. Войдя в кухню, Николай торжественно поставил на стол деревянную маленькую кадушечку, разрисованную яркими цветами, – такие часто продают на базаре. В ней крашенные разноцветные яички. Заметив наше удивление, тут же выпалил радостно: «Сегодня же пасха! А вы и не знали? Я же говорил, что они не знают, – сказал он, обратившись к своей спутнице. – Христос воскресе! – весело воскликнул он. – А можно похристосоваться-то?» Всем сделалось весело… Николай сообщил, что яички эти привезла Гета…
234
После пели песни. Николай заливается. Мы подтягиваем. А Гета, чуть откинувшись на спинку дивана, полуприкрыла глаза и всё смотрит, смотрит на него. Что свершалось в её сердце, о чём она думала, что переживала она?..»
Весной 1969 года Рубцов (член Союза писателей СССР!) защищает диплом. Поэт был в тёмном хорошем костюме, в белой рубашке. Рубцов прошёл все препятствия, которые создавали ему на пути к высшему образованию. За период учёбы оценки Рубцова по основным предметам «удовлетворительно» и «хорошо». Согласно документам ГАВО дипломная работа защищена с оценкой «отлично». Государственные экзамены: марксистко-ленинская философия – хорошо; русская и советская литература – отлично.
22 мая 1969 года на имя Рубцова Николая Михайловича выписан диплом серии У № 835829. Дипломная работа Рубцова завершила второй этап его творчества (осень 1962 – 1967 годы). Но уже были написаны и опубликованы новые стихи (1968 и 1969 годов) и до «пика» рубцовской поэзии было ещё далеко.
Согласно выписке из зачетной ведомости к диплому за время учёбы в литературном институте Н. Рубцов сдал экзамены и зачеты по следующим дисциплинам (сведения взяты в ГАВО, 2003). Ниже автор классифицирует предметы по одному из направлений (81):
1. Предметы в области национальных литературных знаний:
устное народное творчество, древняя русская литература, русская литература 18-го и 19-го веков, история русской критики, история советской литературы, семинар по творчеству Есенина.
А вот, как понимал поэт творчество своих предшественников:
Вот Есенин –
на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане.
Словно лишний на пиру
Скромно Хлебников шаманит.
Смотрите, какой подтекст даёт Рубцов! Есенин – стихия поэзии, Блок – непознанный вестник Руси, Хлебников – искатель новизны в поэзии. «Куда несёт нас рок событий» – не знает никто из них.
235
2. Предметы в области зарубежной литературы:
античная литература, зарубежная литература, литература Средних веков и Возрождения, зарубежная литература 17, 18, 19 и 20 веков, современная зарубежная литература (Хемингуэй).
Известно, что Н. Рубцов в Кировске пропадал в местной библиотеке, читал труды Платона, Аристотеля, Гегеля, Канта. Литератор Анатолий Азовский свидетельствует о «научном» споре в общежитии о литературе, о философской эрудиции поэта (73).
3. Предметы в области языкознания:
введение в языкознание, практическая стилистика, история русского литературного языка, французский язык, творческая работа.
Надо отметить, что Рубцов глубоко знал народный русский язык и применял эти знания в стихах. Многие «городские» поэты не могут оторваться от стандартного языка в городских условиях проживания и поэтому часто схематичны. И чтобы оживить свою городскую лексику, такие поэты начинают заниматься поиском надуманных образов, ступенчатых ритмических форм, псевдо-русских словообразований и внедрением иностранного «мусора».
4. Предметы в области эстетики и литературной работы:
основы театрального искусства, основы музыки, основы изобразительного искусства, основы кинодраматургии, редакционное дело, основы эстетики.
Рубцов сопровождал свои песни игрой на гитаре. Остались несколько записей. Причём, при среднем уровне игры он так отдавался исполнению песни, что у слушателей не было никаких претензий к техническим погрешностям.
О чтении стихов Рубцовым ходят легенды, это известно из воспоминаний современников. Поэт мастерски владел театральным искусством, паузой, интонацией, ритмом. Свои стихи Рубцов редактировал постоянно. Имеется несколько вариантов текстов и последний наиболее точен и эмоционален.
5. Предметы в области поэтического художественного творчества:
введение в литературоведение, теория и практика стихосложения, теория и практика драмы, теория и практика художественной прозы, теория и практика художественного перевода.
236
Известно, что техника стихосложения у Рубцова была непринуждённой и изменялась непрерывно. У раннего Рубцова видим «морской» цикл под влиянием советской идеологии и поэзии Есенина. В ленинградский период (1959 – 1962 годы) Рубцов увлекался ритмическими конструкциями (эстрадного характера и в юмористических стихах). В московский период (1962 – 1964 годы) наблюдаем переход к классическому стихосложению под влиянием Тютчева и Фета. Но уже наметился свой непринуждённый стиль, ни на кого не похожий.
С точки зрения драматического мастерства следует упомянуть поэму «Лесная сказка». Рубцов сказал тогда в поэме, что стремление к злату, богатству, наживе не кончаются добром.
6. Предметы в области современных Рубцову философии и идеологии:
история КПСС, политическая экономия, марксистско-ленинская философия, основы научного коммунизма, история СССР.
Известно, что Рубцов думал, как соединить идеи коммунизма (социальной Справедливости) и проповеди Христа (моральные заповеди). Поэт в стихотворении «Русский огонёк» сказал на века: «За всё Добро расплатимся Добром!». До сих пор некоторые не понимают простой сути: не надо расплачиваться злом.
Творчество Рубцова на том этапе развития общества (70-е годы 20-го века) могло содействовать повороту к библейским идеалам. К этому шли и погибли в расцвете лет русские национальные идеологи: драматург А. Вампилов, кинорежиссёр и писатель В. Шукшин, критик Ю. Селезнёв, художник К. Васильев. Как будто их вычисляли сатанистские силы. Как известно, именно в среднем звене творческой интеллигенции формируется нравственность или безнравственность общества. Только сейчас приходит понимание необходимости духовного поворота к Добру, Любви, к детям, к Справедливости – базовым идеям Возрождения русского народа и коренных народов России (опубликовано ещё в 2004 году).
13 июня 1969 года из Архангельска старший редактор худо-жественной литературы Северо-западного издательства В.Лиханова посылает письмо поэту с такими предложениями (31):
«Возвращаю Вам рукопись сборника стихов «Душа хранит» с
237
нашими замечаниями. В целом рукопись может быть принята для издания, но кое-что в ней Вам необходимо доработать.
На наш взгляд необходимо снять из рукописи такие стихи как «Во время грозы», «Пейзаж», «Старик», «Последняя ночь», «Памяти Анциферова», «Взглянул на кустик», вызывающие возражения по своей идейной направленности. Не стоит включать в сборник «В твоих глазах», «По дороге к морю», «Пальмы юга», «Последний пароход», «Когда душе моей», «А дуба нет», «Ласточка», «О собаках», «Я забыл как лошадь…», «Кружусь ли я…», «В избе», «Голова моя не дура…», «Ничего не стану делать» как малозначительные, недостаточно продуманные Вами. Кстати думается, что стихи-шутки не сродни Вашему поэтическому дару, поэтому они и не удались Вам.
Поддерживаем мы и Ваше решение снять из сборника морские стихи, за исключением «Мачт», как менее яркие и характерные для Вас. Не ложатся, на наш взгляд, органично в сборник и стихи «В пустыне», «В сибирской деревне», «Волнуется южное море»…
В стихотворении «Душа хранит» хотелось бы обратить внима-ние автора на такие строки как «о вид смиренный и родной» и «так век неслышно протечёт».
Таким образом, Николаю Рубцову предлагалось фактически изъять 22 стихотворения, а также морские стихи. Многие эти стихи были ранее опубликованы в вологодских газетах в 1967 и 1968 г.г. В июне 1969 года Рубцов был уже членом Союза писателей СССР, выпускником Литературного института и автором сборника «Звезда полей». Однако редактор Северо-Западного издательства В. Лиханова имела свой взгляд на поэзию Рубцова, по сути вызывала поэта на конфликт, «обрезав» почти треть сборника, даже не предложила провести замену стихов и «подставляла» поэта под отказ от публикации. Фактически редактор подстраховывалась от весьма вероятных нагоняев за несоблюдение идеологической линии в издательской работе.
Затем, спохватившись (узнав, что Рубцов член Союза писателей СССР), через месяц В. Лиханова направила другое письмо с согласием на издание. «Мачты» редактор оставила в сборнике потому, что художник от издательства уже начал проработку идеи для обложки. Он рисовал парусник со сломанными мачтами.
238
Глава 10. Рубцов: «Я спешу сложить свои стихи…»
(июнь 1969 года – 19 января 1971 года)
«Душа хранит», «Сосен шум», «Зелёные цветы» – новые сборники русских народных песен и стихов. Рубцов: «Над моей счастливою любовью вдруг мелькнуло чёрное крыло…».
23 июня 1969 года к Николаю Рубцову на квартиру явилась прямо с поезда, узнав его адрес в Вологодском отделении Союза писателей, разведённая «поэтесса» Людмила Дербина (по первому мужу Грановская), «поклонница» волков и звериных образов. Придётся объяснить, почему слово «поэтесса» взято в кавычки.
Рубцов в последний период жизни прославлял, как и раньше, Родину – Россию. Но в его стихах постоянно жила тревога. И не было никакого эгоизма. Стихи Рубцова уже тогда могли стать всенародными песнями. А вот это не устраивало определённую часть поэтической элиты, которая кроме своих меркантильных интересов ничего вокруг не видела и не хотела видеть. Схватка Добра и Зла – это вечная борьба независимо от вида строя в стране. Схватка должна была произойти. Рубцов чувствовал давно «чей-то злой настигающий топот».
Чтобы понять взаимоотношения поэта с Дербиной следует «копнуть» существо проблемы. Уровень поэзии, как правило, оценивают по внешним признакам (качество рифмовки и образности стиха). А этого, по меньшей мере, недостаточно (курсив Ю.К.-М.). Чтобы разобраться в расплывчатых понятиях поэзии и в загадочных личностях, предлагаю последовательность факторов:
1. Творческая позиция автора. С кем автор?
а) Если автор пришёл к пониманию Божественного существа мiра и связи с малой и большой Родиной, к народным традициям Добра и Справедливости, тогда он отражает духовное понимание жизни;
б) Если автор остался на примитивных принципах реализации своих низменных инстинктов, ведёт погоню за золотым тельцом, приобрёл больное самолюбие, перешедшее в эгоцентризм, то автор отражает животное понимание мiра;
2. Образное мышление, то есть умение отразить изменяющийся
239
окружающий мiр нестандартными символами (образами); оно также обуславливает творческую позицию автора (духовное или животное понимание окружающего мiра).
3. Ритмическая основа или, что существеннее, музыкально-ритмическая основа выполнения стихотворного произведения. Это то, что можно назвать техникой стихосложения (чему доучивают и подучивают в гуманитарных институтах и в литобъединениях).
4. Глубокие знания родного языка, родной и мировой лите-ратуры и истории, непрерывное увеличение знаний для обогащения лексики и содержания произведений (уровень образованности).
В тот день, 23 июня 1969 года Рубцов собирался поехать в Тотьму, а потом до Николы, к Гете и Лене. Но явилась Дербина и тут же увязалась поехать с поэтом на пароходе. Во время поездки из Вологды до Тотьмы Л. Дербина и Н. Рубцов поссорились на почве поэзии. Дербина была влюблена в поэзию М. Цветаевой, а Рубцов назвал её чёрнокнижницей и ведьмой (по публикациям «поэтессы»). Известно, что у Рубцова любимыми поэтами были Ф. Тютчев, А. Блок, А. Фет, А. Пушкин, А. Кольцов. С весны 1969 года после въезда в отдельную квартиру и размолвки с Гетой поэт оказался в Вологде в бытовом одиночестве. Имея большое количество приятелей, Рубцов не имеет женской опоры.
Напористая Дербина приехала в Вологду на поиск счастья и чинов. Свою малолетнюю дочь Ингу она, в основном, оставляет родителям в г. Вельске Архангельской области. Дербина знала, что в то время Вологодский обком КПСС «привечал» квартирами и работой писателей и поэтов из других краёв. Она окончила в 1960 году Ленинградский библиотечный институт, своими знаниями и игривостью она завлекала Рубцова.
В Тотьме Рубцов и Дербина зашли к Баранову Василию Ивановичу (редактор газеты «Ленинское знамя»). Вспоминает Баранова Галина Дмитриевна (жена редактора и сестра Багрова):
«Последний раз он (Рубцов) был у нас, на Гущина, 12 в июне 1969 года с Людмилой Дербиной. Оба пришли, выпивши, с распечатанной бутылкой водки. Дербина мне сразу не понравилась, я ушла и не стала даже знакомиться. Муж немного посидел с ними, беседа не клеилась. Тогда Дербина закупорила всё ещё недопитую бутылку, положила в сумку и они ушли…» (курсив Ю.К.-М.).
240
Уже во время пребывания в Тотьме Рубцов и Дербина не раз ссорились и, как теперь становится ясным, из-за характера «поэтессы», которая любила подразнить своего спутника и ёрничала над его задушевными чувствами.
После возвращения из Тотьмы Рубцов в конце июня 1969 года поехал к товарищу по литинституту, поэту Александру Сизову на реку Ветлуга, г. Варнавино Нижегородской области. Об этой поездке Рубцова вспоминает А. Сизов (27):
«Вот лес раздался – пошла лесная кулига, поляна то есть, на краю которой, у мощной стены бора, серело несколько заколоченных изб. Ляленка…
В одной избе ещё жила неприметная старушка, и мы… поселились у неё.
Высился над деревней угрюмый, поросший лесом бугор.
– Лялина гора! – показывала тёмным перстом старушка. – Клады Лялины там по сею пору в землянке лежат.
– Какие клады, бабушка?
– Погоди, расскажу.
И услышали мы красивую лесную сказку о Ляле-разбойнике и его кладах, о лесной девке и прекрасной княгине Лапшангской, о молодом атамане Бархотке.
Коля загорелся сразу. Он даже не стал старушку дослушивать.
– Я обещаю тебе, Саша, напишу об этом. Только по-своему.
– Ты посмотри, тут и местность как обозначена: речка Ляленка, деревня Бархатиха. А самая распространённая фамилия – Шалухины.
– Это уже не так важно».
Можно предположить и даже утверждать, что определённые ассоциации возникли у Николая Рубцова в связи с вторжением в его жизнь случайной начитанной «поэтессы» и знакомством с трагической легендой.
В августе-начале сентября 1969 года Рубцов живёт у своего друга, известного писателя В. И. Белова в дер.Тимониха Вологод-ской области и на основе Варнавинской легенды создаёт лесную сказку «Разбойник Ляля». В этом произведении Николай Рубцов
241
глубоко раскрывает психологию взаимоотношений действующих лиц. Это была уже новая грань поэзии. Видно, что Рубцов владеет приёмами драматургии. И главное: автор в этом произведении показал, что погоня за златом или попытка не сдержать данное слово оборачиваются трагедией для персонажей.
25 июля 1969 года старший редактор Северо-Западного изда-тельства Лиханова сообщила, что передаёт сборник «Душа хранит» в набор. Но сборник был сдан в Вологодскую областную типографию 15 октября и в конце года был выпущен в продажу.
В течение года Рубцов согласовывает в издательстве «Совет-ский писатель» сборник «Сосен шум», непрерывно пишет, вернее, сочиняет и оставляет в голове множество стихов.
Осенью 1969 года Николай Рубцов был принят на некоторое время в штат газеты «Вологодский комсомолец». Рецензировал рукописи начинающих, давал литературные консультации.
7 ноября 1969 года вологодская газета «Призыв» в Харовске опубликовала «Песню» («Отцветёт да поспеет на болоте морош-ка...»), которую сразу запели в народе. Ощущаемый подсознательно развал малых деревень, отъезд молодёжи за красивой жизнью пока-зан с лёгким юмором и глубокой болью за малую Родину. А пред-видения, предчувствия, размышления, представленные в «Песне» (она известна в народе как «Морошка») настигают душу читателя:
Жаль мне доброе поле,
Жаль простую избушку,
Жаль над омутом старую ель…
Что ж так жалобно плачет
На болоте кукушка?
Что ж не спит по ночам коростель?
После поездки в Тотьму и ссоры с Рубцовым в июне 1969 года Дербина решала свои карьерные дела. Она «пробила» в отделе культуры вызов в Вологду и в начале августа оформилась заведующей библиотекой в двух километрах от города.
Как обычно, Рубцов пишет и публикует стихи по конкретным событиям своей жизни, которые он не считал случайными.
242
Летом 1969 года с Рубцовым (членом СП СССР) «случайно» встретилась Т. Агафонова (Решетова). К этому времени у неё двое детей, она закончила Вологодский педагогический институт, знала о Рубцове-поэте. В первых публикациях писала, что 15 лет не встречала поэта. Но в брошюре «И золотое имя Таня…» Агафонова признаётся, что она «случайно» видела Рубцова в Вологде в 1966 и 1967 г.г. Но разговаривать ни он, ни она не захотели.
Итак, замужняя Т. Агафонова (Решетова) окликает Рубцова, который шёл со спутницей (вероятно, со Старичковой), и вступает с ним в беседу. Далее опубликовано, что Т. Агафонова 12 августа 1969 года заходила на квартиру к поэту и оставила записку о приходе вечером. Затем Т. Агафонова сообщает, что Рубцов встретил её в пьяном состоянии и она с негодованием сбежала (32). Но надо знать Рубцова, чтобы понять, что он специально встретил Агафонову в нетрезвом виде (не хотел с ней больше общаться).
В газете «Вологодский комсомолец» (31 августа 1969 года) и в журнале «Наш современник» (1969, №9, значит текст передан в журнал ещё в июле 1969г.!) опубликован «Ответ на письмо»:
Что я тебе отвечу на обман?
Что наши встречи давние у стога?
Когда сбежала ты в Азербайджан
Не говорил я «Скатертью дорога!»
Да, я любил. Ну что же? Ну и пусть.
Пора в покое прошлое оставить.
Давно уже я чувствую не грусть
И не желанье что-нибудь поправить.
Слова любви не станем повторять
И назначать свидания не станем.
Но если всё же встретимся опять,
То сообща кого-нибудь обманем…
Интересен подтекст Рубцова «сообща…обманем». Это уже не шутка! Есть информация, что Рубцов написал стихотворение ещё в 1958 году (вероятно по следам письма беременной Татьяны от 1957 года). Но публиковать стал тогда, когда возникла необходимость.
243
К 1 сентября, к началу работы в библиотеке в Вологде при-езжает Дербина, которая пошла на контакт с Рубцовым после ссоры в июне 1969 года в Тотьме. Пригласила в октябре в гости. Зачем? Видна же была несовместимость мировоззренческая.
В Вологде вошёл в доверие к Рубцову залётный любитель поэ-зии Ю. П. Рыболовов, который живёт эпизодически в его квартире.
Об эпизоде в квартире Рубцова вспоминает Н. Старичкова (66):
«На письменном столе рядом с журналами и чистыми листами бумаги горкой лежала крупная кисть зелёного винограда. Это мне и бросилось в глаза при входе. Коля перехватил мой взгляд и, сделав рукой жест в сторону стола, сказал:
– Вот. Это он.
– Кто он?
– Рыболовов. Он у меня жил. И я его выгнал.
– Как так выгнал?
– Я всё разрешал. Живёт, как у себя дома. Моется, стирается… Рукописи Белова читал. Это же не ему дали! Я был взбешён, кричал на него. Он спокойно так стал собираться. И всё говорил: «Я сейчас…Я сейчас». И, вот, оставил…
Коля опять посмотрел на виноград, поморщился, покачал головой. Потом ... посмотрел на меня: «А может он отравленный?»
Когда демагоги говорят и услужливые «адвокаты» повторяют алкогольные и другие измышления о Николае Рубцове, хочется их спросить: «А судьи кто?». Как сказал великий И.А. Крылов: «…не лучше ль на себя оборотиться?» Те, кто видел фильм о поездке вологодских писателей, по Волго-Балтийскому каналу в августе 1967 года, обратят внимание на застолье, в котором участвовали все писатели. Вяч. Белков приводит такой случай (82):
«Однажды Рубцов, Романов и партийный работник В. Невзоров немного посидели в одном из вологодских ресторанов. Когда вышли, то захотели поехать на такси. Водитель сначала не хотел их сажать («вы пьяные»), но потом посадил и отвёз ... в милицию!
К счастью, наша троица недолго просидела за решёткой – кто-то узнал Невзорова, и всех выпустили. Даже прислали какую-то машину, чтобы развести их по домам…
244
Как вспоминает Василий Невзоров, секретарь обкома Дрыгин потом отругал за то, что к ресторану не вызвал служебную машину.
Вот такие были «порядочные» таксисты. А подобный случай в апреле 1965 года в Москве закончился для Рубцова очередной провокацией. Любят у нас некоторые лакеи выслужиться.
В феврале 1970 года Рубцов приезжает в Москву для похода по редакциям. 1 марта он в Свердловске – по следам пропавшего Альберта. Отыскать не удаётся. 27 марта 1970 года поэт в Вологде делает обзор поэзии. В апреле - начале мая поэт снова в Москве.
В начале июня 1970 года поэт в командировке в Великом Устюге, встречается с другом по детдому А. Мартюковым, который работает редактором местной газеты «Советская мысль» (27, 83). Мартюков сообщает, что Рубцов собирался встретиться с Гетой и переговорить о совместной жизни. А во время застолья после замечания друга детства о том, что говорят, что он много пьёт, Рубцов сразу же отставил рюмку и больше не прикасался к ней (27, 83). 6 июня 1970 года «Советская мысль» публикует «Листья осенние», где поэт слушает тревожные знаки природы:
Вдруг, пробудясь,
По лесам зароптали берёзы,
Словно сквозь дрёму
Расслышали чьи-то угрозы,
Словно почуяли
Гибель живые созданья…
Вот он и кончился,
Сон золотой увяданья.
Предчувствия Рубцова о действии каких-то враждебных сил, к сожалению, оправдываются. Слушая звуки природы, поэт слышал голоса и передавал своё понимание и предупреждение от русских берёз.
9 июня 1970 года происходит серьёзный конфликт поэта с Дербиной. «Подруга» мелькнула в окне и не пустила его в свой дом (кто-то был у неё!). Рубцов пробил рукой двойное стекло и едва не
погиб из-за сильнейшего пореза вены. Спасли его в больнице.
245
В середине июля Рубцов приезжал на несколько дней в Вельск, где Дербина поила его домашним пивом (брагой, видимо). И опять возник конфликт. В 20-х числах июля Николай Рубцов при поездке с Дербиной в село Новленское (к бабушке С. Чухина) опять полу-чает травму. «Подруга» выбросила осколки битой посуды в траву около крыльца, где Рубцов, который ходил босиком. Он так порезал ногу, что не мог опираться на неё. Дербина смеялась над подраненным поэтом. Рок, который преследовал Рубцова в последний период жизни, имел конкретный адрес (курсив Ю.К.-М.)
В конце июля – начале августа Рубцов ждал Гету с Леной в Вологде. Гете надо было купить для Лены школьные принадлеж-ности. Это был решающий момент для воссоединения семьи. И хотя у Дербиной была своя крыша над головой, она приходила к Рубцову. Гета с Леной застали Дербину на квартире. Гета тогда заметила прихрамывающего Рубцова и узнала по описанию даму.
В журнале «Слово» № 7-8 за 1993 год на стр.89 Дербина сообщает, что при этой встрече Рубцов выгнал Генриетту Михай-ловну с дочерью. Однако, свидетельница эпизода сообщает, что Рубцов бежал за Леной и Гетой неодетый, и всё кричал: «Родные мои! Не уходите! Не покидайте меня! Я погибну без вас!». И даже на улицу выбежал. То же самое пишет Елена Рубцова.
В разных изданиях Дербина по-разному представляет эпизод августа 1970 года, случай от 9 июня 1970 года с порезом вены у Рубцова, а также версии «схваток» с Рубцовым. Православный день Крещения Дербина испоганила убийством лучшего русского поэта 20-го века. Везде у «поэтессы», а теперь и штатной «мемуаристки» – ложь на лжи. Не зря сказал писатель Василий Иванович Белов, что ни одному слову этого «рыжего Дантеса в юбке» верить нельзя.
Вспоминает о Рубцове В. Макеев (61):
«Когда Рубцова наконец-то широко распечатали, деньгами он особливо не сорил, видно сказывалась детдомовская привычка, но в неожиданных обстоятельствах любил шикануть. Как-то поздно ночью мы с рязанским поэтом Борей Шишаевым провожали его в Вологду. Растроганный Рубцов купил две бутылки шампанского, благодушно повелев нам отыскать стакан…
Последний раз я встречался с ним осенью 1970 года. Как всег-да, по приезде в Москву он остановился в родном общежитии, хотя
246
диплом давно защитил с отличием. На этот раз ему (члену Союза писателей СССР) выделили отдельную комнату в угловом уютном «сапожке». В это время у заочников шла экзаменационная сессия, общежитие гудело, как растревоженный улей. Прославленного Рубцова позвали пировать к себе заочницы. Он приглашал меня с собой, ибо не любил бывать один в женском окружении…
Про женщин в его жизни я не знал ровным счётом ничего. Он нежно вспоминал свою далёкую дочурку… Чуть, казалось, брезгливо относился к оголтелым поэтессам. Женщинам того круга, где он вращался эти годы, душа была не нужна, несмотря на их рифмованные и прозаические заклинания, а кроме души, да и то потаённой, глубоко колодезной, у него ничего не было. Поэтому из-за своего самолюбия он поневоле держался с ними заносчиво, а на деле – застенчиво и уязвлённо».
В опусах 2008 – 2009 годов Дербина пишет о конфликтах. Ссылается на две причины: ревность поэта и пьянство. Важно, что «поэтесса» признаётся в том, что она старалась при ссорах дать сдачи Рубцову. Отношение к поэту она выразила в «стихах»:
Ты видел: тебя не любила,
Не видеть ты это не мог…
И спрашивается: А зачем же тогда раз за разом после ссор приходила на квартиру к Поэту?
И почему, зная ранимый характер Рубцова, она всё время играла на ревности в общих компаниях с друзьями поэта. Известно, что Рубцов ни с одной другой женщиной не конфликтовал. Доброжелательно относился к Н. Старичковой, О. Фокиной, Н. Груздевой, к Генриетте Михайловне. И ни в одну женщину, кроме Дербиной, не запускал кастрюли с супом, как об этом сообщает «поэтесса». О чём-то это говорит!
Очень симптоматичен случай с так называемым самопожаром в квартире Рубцова. Поэт ушёл на несколько часов из дома и как раз в это время у него на столе загорелись и сгорели одновремённо три свечи (курсив Ю.К.-М.), прогорел стол и огонь остановился у иконы Неопалимой Купины. А вся квартира была черным-черна после пожара. Дербина объясняла этот случай действием высших сил. Но
247
спустимся малость на землю. Как сообщает Дербина, у неё был ранее ключ от квартиры, который она «потеряла». Сделать дубликат ключа не представляло сложности из «потерянного» любому желающему. Рубцов обнаружил, как сообщает Дербина, что у него кто-то бывает в его отсутствие. Но этот факт Дербина осмеяла (31). А ведь должен был сгореть весь архив Рубцова! Причина просветляется. (курсив Ю.К.-М.) Известен случай, когда за Рубцовым на вокзале следили и своровали чемодан. Хорошо, что поэт свои стихи всегда держал в голове и надиктовывал их или печатал на машинке непосредственно перед сдачей рукописи.
19 сентября 1970 года в «Вологодском комсомольце» опуб-ликовано стихотворение «Жёлтый цвет». Дербина признаёт, что эти стихи адресованы ей. Однако она изъяла при публикации в своём опусе две строки последней строфы, которые явно свидетельствуют о прозрении Рубцова в отношении характера «поэтессы» (курсив Ю.К.М.). Придётся привести фрагмент из последней строфы:
Но как придти
К желанному концу?
И впрямь, быть может,
Это цвет измены,
А жёлтый цвет
Как раз тебе к лицу. (курсив Ю.К.-М.)
Нужно знать, что у многих мужчин жёлтый цвет считается цветом измены женщины. Поэтому такие строки Дербина должна была принять как оскорбление. А Рубцов этим разоблачал «под-ругу». Особенно после «интимного» случая от 9 июня 1970 года и попытки упрятать поэта в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий).
Осенью 1970 года было запланировано собрание членов Вологодской писательской организации с обсуждением стихов Дербиной. С получасовым опозданием из парикмахерской явилась героиня мероприятия. Свидетельствует Н. Старичкова (66):
«А. Романов коротко представил её собравшимся, попросил прочесть стихи. Снова зазвучал её медовый голос. Это никак не вязалось с её грузной внешностью. Взбудоражило всех её стихотворение о волках, где так и говорилось:
248
– Люблю волков…
…Даже жутко стало от признания, что ей нравятся клыки со стекающей с них пеной, их звериная ярость и т.п.
Первым отреагировал Рубцов, назвав это стихотворное выра-жение явлением патологизма.
На какое-то мгновение задумался Астафьев. Потом высказался, что волков напрочь нельзя отрицать, они приносят пользу, как санитары леса.
– Но вот так, чтобы любить… Это…– он отрицательно покачал головой. Не поддержала Дербину и Ольга Фокина.
Тогда, сразу сменив медовый голос на выкрик, Люба жестами отпарировала. Взмах рукой в сторону Рубцова: «Тебя-то я знаю, ты известный женоненавистник!»
Потом жест в сторону Фокиной со словами: «От тебя я этого не ожидала!»
Помалкивает Дербина и о стихотворении «Люблю змею…», которое было прямо адресовано ей.
Люблю змею, когда она,
Вся извиваясь и свисая,
Ползёт, глазами завлекая…
О, Господи! Ведь я сама такая!
В октябре 1970 года Н. Рубцов принял участие в выездном заседании Союза писателей России в Архангельске в составе вологодской делегации. Прочитал стихотворение «Поезд».
В беседе-воспоминаниях о встречах с Н. Рубцовым поэт и писатель Валентин Васильевич Сорокин говорит: «Рубцов – это продолжение Есенина. Мы без традиции – никто. И насколько Рубцов широко пытался вникнуть в литературу, в литературный процесс, особенно в поэтический мир России. Не буду уж говорить о влиянии Тютчева… Даже влияние Маяковского у него есть. Стихи есть, как они рыбачат в океане. Он мог потом разочароваться в поэте. У Маяковского ритмические конструкции. А Рубцов пришёл к русской национальной поэзии, к музыкальности. Он никого не
249
отодвинул от себя. А приблизил, изучил и взял на данном этапе то, что ему было необходимо…
А это: «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Это как вступление к поэме. Если бы Рубцов прожил ещё 10-15 лет, то оставил бы великолепную прозу. Я в этом не сомневаюсь. Размышлительный уровень у него был…»
«Вот мы спорим. Читаем друг другу стихи. И Коля Рубцов просил, например: – Саша или Петя, почитай стихи. Если ему нравились стихи, он мог даже преувеличить. У Николая Ваганова были как-то не очень удачные стихи. И у Рубцова вылетела фраза: – А это – графомания. И вдруг он увидел моё лицо, насторожённое очень. А был красивый разговор трёх братьев о поэзии. И Рубцов мгновенно так себя повёл, он красиво увёл от обиды Ваганова. Как будто ничего не произошло…. Это русская благородная осторожность. Не оскорбить беседующего с тобой. Материнская черта наша. Идущая от земли» (45). Читайте воспоминания В. В. Сорокина о Рубцове (84).
В ноябре 1970 года Рубцов выезжал в г. Горький (ныне Нижний Новгород») и случайно встретился с поэтом В. Андреевым на Курском вокзале. Владимир Андреев пишет: «Рубцов был мятежен и твёрд, поражал своей эрудицией. В институте его очень любили поэты из национальных республик за его русизм, память о Российской империи, за уважение к её монархам. «Володя, – говорил он мне, – у нас в России не было плохих царей» (85)
Воспоминания Андреева представлены в приложении 8.
Осенью 1970 года Рубцов явно пытается решить семейно-бытовой вопрос. В октябре поэт ездил в Тотьму на встречу с Гетой, но они не договорились о совместной жизни. В октябре в Москве Рубцов просил поэтессу Ларису Васильеву принять его в её семье. Возможно это была инсценировка. Но та уклонилась от ответа.
В октябре-декабре – непрерывные конфликты с Дербиной на почве поэзии и её игривого поведения в дружеских компаниях. С 17 ноября 1970 года Дербина нигде не работает. Хотя пропадает непрерывный стаж, что важно при оплате бюллетеня и на будущее.
30 ноября к Рубцову приходит А. Романов, видит Дербину и удивляется: ведь «два медведя в одной берлоге не живут».
250
Учитывая важность прояснения бытовой ситуации непосредственно перед гибелью Н.М. Рубцова, автор приводит статью Геннадия Сазонова, подготовленную на известных материалах, опубликованную в газете «Труд» от 13 марта 2002 года и содержащую неизвестное до сих пор письмо поэта.
«ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ПОЭТА»
Оно свидетельствует о том, что Николай Рубцов хотел «упорядочить» свою жизнь.
Любая подробность о жизни Рубцова вызывает интерес у читающей публики. На днях областная газета «Красный север» поместила воспоминания о поэте бывшего партработника Виктора Грибанова. Впервые он полностью опубликовал одно из неизвестных писем стихотворца.
«Лукавить не буду, не люблю: конечно, Николай Михайлович попивал, – вспоминал Грибанов. – Надо был как-то помочь ему. Возникло намерение поговорить по душам, посоветовать упорядочить свой быт, так как домашняя неустроенность мешала его спокойствию, а в конечном счёте – творчеству. Чтобы беседа носила неофициальный товарищеский характер, я попросил принять в ней участие Белова и Астафьева. Они согласились. У меня какой расчёт был? Если Николай Михайлович воспримет меня только как секретаря обкома, то к голосу своих товарищей не может не прислушаться. Естественно, о каком-то наказании, тем более отправке в ЛТП, и речи не могло быть. Нам Рубцов уже тогда представлялся одним из самых (если не самым) значительным лирическим поэтом.
И вот Николай Михайлович вошёл в кабинет. Думаю, он догадывался, зачем его пригласили, но, по-видимому, не ожидал, что нас будет трое. Почему-то с ходу набросился с упрёками на Астафьева. Я был обескуражен. Чтобы снять возникшее напряжение, предложил: «Давайте, Коля, так договоримся. У нас было желание поговорить с вами по душам, и ничего больше… Если найдёте нужным встретиться с нами, то мы готовы встретиться. Если же не захотите, то так тому и быть».
Спустя неделю я получил от Рубцова письмо. Считаю принципиально важным опубликовать его полностью. Вот оно – страничка машинописного текста.
251
«Секретарю Обкома КПСС
тов. Грибанову В.А.
от писателя Рубцова Н.
Уважаемый Виктор Алексеевич!
Извините, пожалуйста, за беспокойство. И позвольте обратиться к Вам не в форме какого-то заявления, а просто в форме неофициального письма.
Тогда на приёме у Вас, я неважно чувствовал себя, поэтому был рассеян, плохо понимал, что происходит, а это привело меня к какому-то легкомыслию в разговоре.
Теперь же, в совершенно хорошем состоянии, я глубоко сознаю всю серьёзность и справедливость Вашего замечания насчёт того, что мне необходимо упорядочить бытовую сторону своей жизни.
Сознавать это мне тяжело не столько потому, что в таких случаях всегда может случиться наказание (хотя бы и доброжелательное), сколько потому, что мне стыдно, – стыдно вообще, но особенно перед Вами, так я всегда благодарен за то большое добро, которое видел со стороны Обкома КПСС по отношению ко всем нам и ко мне, в частности. (курсив Ю.К.-М.).
Заверяю Вас, что я не только безусловно принял к сведению Ваше замечание, но и что оно послужит хорошим уроком для меня в дальнейшей жизни и, конечно, даст необходимые результаты.
С глубоким уважением Н. Рубцов»
Как видно из письма, которое написано за три-четыре недели до гибели – то есть, в декабре 1970 года, Грибанов продолжал в интервью: «Рубцов собирался «упорядочить» бытовую сторону своей жизни. И никакого, даже самого отдалённого намёка на то, что хочет каким-то образом свести с ней счёты. Его письмо я расцениваю не как обычное, вроде бы извинительное по отношению ко мне послание, а как момент личной исповеди, разумеется, в той мере, в какой это возможно сделать в официально-неофициальном контексте. Рубцов хотел убедить, и прежде всего себя, что будет, что может стать другим. Вне сомнения, он понимал, какое высокое предназначение выпало на его долю и что этим надо дорожить – не обронить, не потерять. Он был полон желания жить и творить».
252
Целесообразно прокомментировать эту важную статью.
Первое («лирическое») отступление.
Надо, конечно, знать независимый характер поэта, чтобы понять его поведение в обкоме. Рубцов готов был обсуждать свою личную проблему один на один с одним из руководителей обкома. Но когда в роли учителя он видит В.П. Астафьева, то это для него неприемлемо. А судьи кто? Во-первых, в то время Рубцов был в ссоре с В.П. Астафьевым. Во-вторых, Астафьев не мог выступать в роли воспитателя Рубцова по алкогольной проблеме, хотя бы потому, что они вместе выпивали не раз и что сам Астафьев признавал себя за «артиста» в этой области (смотрите внимательно статью В П. Астафьева» «Затеси», 86)
Второе отступление (комментарий). Рубцов очень грамотно построил письмо В. Грибанову. С долей показного покаяния (на деле скрытого лукавства) он пишет, что «я неважно чувствовал себя, поэтому был рассеян, плохо понимал, что происходит…»
Третье отступление. Рубцов действительно благодарен руко-водству вологодского обкома КПСС «за то большое добро», то есть сначала за комнату, потом за отдельную квартиру. И ему неудобно перед руководителями, которые решали его жилищную проблему.
Четвёртое отступление. Жизненные обстоятельства склады-вались так, что семья за длительный период времени (с 1965 по 1970 годы) никак не могла воссоединиться. Только с начала 1968 года у Рубцова появилась комната, постоянное жильё. Принять в неё жену, дочь и тёщу было проблематично: женщинам надо было менять условия жизни деревни на городские. В ноябре 1968 года примирению помешал вызов в суд на взыскание алиментов. Надо знать мужскую психологию: после такого факта мужчина сразу или на время отвергает совместную жизнь.
В июне 1969 года Рубцов собрался ехать в Тотьму и далее в Николу. В августе 1970 года в Вологде планы поэта были разрушены Л. Дербиной. После беседы в обкоме Рубцов пытался решить семейно-бытовую проблему.
Ожидая Гету и дочь, Рубцов, пишет жизнерадостное стихотво-рение «За тост хороший», которое было опубликовано 1 января 1971 года газетой «Красный Север» и в котором поэт сказал:
253
Теперь шампанского не грех
Поднять бокал за тост хороший:
За Новый год, за детский смех,
За матерей, за нас за всех,
За то, что нам всего дороже. (курсив Ю.К.-М.)
И то, что на новый 1971 год год Гета и дочь не приехали, явилось решающим обстоятельством для последующего поведения Рубцова. Поэт в тупике. И он ошибся, попытавшись повернуться к «поэтессе».
О любви к Л. Дербиной не было речи. Было обещание поэта обкому решить проблемы. Может быть, Рубцов предполагал, что «стерпится-слюбится». Это реально для простой русской женщины, но не для такой самолюбивой личности, как “поэтесса».
О стихотворении «Я умру в крещенские морозы, / Я умру, когда трещат берёзы…», происхождение которого загадочно. Попытка недругов или неумных друзей представить, что Рубцов, как бы, сам желал уйти из жизни или накликал на себя тёмные силы для борьбы с ними, не имеет оснований. Чернота приходит без приглашения.
Когда даже доброжелательно настроенные к Рубцову исследователи повторяют эти «крещенские» строки, они как бы соглашаются с Роком, злым Роком, с которым православные люди не имеют права соглашаться. Здесь видна явная ловушка для друзей Рубцова. Она состоит в том, что друзья фактически подыгрывают убийце, когда та заявляет о действии высших сил и подводит читателей и слушателей к мысли, что она явилась лишь исполнителем этого Рока (указания свыше). Вот здесь мы имеем дело с коварством высшего порядка со стороны убийцы и стоящих за ней сатанистских сил. А откуда у Рубцова это стихотворение? Оно опубликовано только в 1977 г.
Не написано ли оно по заказу «друга» Поэта? Очень видна заданность темы по времени исполнения (Крещенские морозы). И очень напоминает факт реализации темы смерти по этому тексту с аналогичным стихотворением Есенина перед его убийством («До свиданья, друг мой, до свиданья…»), которое было написано кровью или красными чернилами и неизвестно, а Есенин ли его написал или убийцы поэта.
254
Создаётся впечатление, что с Рубцовым непрерывно вели заданную психологическую игру, зомбировали на думы о смерти. Последние три месяца шла непрерывная атака на психику Поэта (постоянные конфликты с «невестой», гулкие шаги и стук «Командора» в квартиру, намёки Поэту на близкую смерть и др.).
Тайна состоит ещё и в том, что в документах Рубцова найдено провокационное шулерское стихотворение (66):
За железною оградой
Уже вырыта могила,
И поёт над ней надсадно
Ветер песнь свою уныло.
И бросает снег солёный
На лицо друзей и плечи,
Твой земной неугомонный
Кончен мир, потухли свечи.
Кто же написал и подложил Рубцову эти стихи?! По стилю нетрудно догадаться. И встаёт вопрос: А кому было выгодно устранение Поэта?
Как иногда спрашивают-утверждают на вечерах памяти Поэта: это, будто было выгодно КГБ.
Да ничего подобного! Надо раз и навсегда развеять этот миф, запускаемый в общество с целью дискредитации органов власти и увода от Истины – причины убийства поэта.
Во-первых, Рубцову позволили вступить в Союз писателей СССР, ещё до окончания литературного института, что в те годы было редчайшим явлением. И это при таких фактах, как привод в вытрезвитель за несколько месяцев до приёма, множество приказов по литинституту за нарушения, текст строфы антисоветского содержания («Я в ту ночь полюбил все тюремные песни, /Все запретные мысли, весь гонимый народ»).
Во-вторых, Рубцову дали сначала комнату, а затем отдельную квартиру. А в случае переезда жены с дочерью Рубцову, как члену Союза писателей СССР, дали бы и новую квартиру, тем более в
255
Вологде, где писателям создавали и быстро жилищные условия.
В-третьих, Рубцова приглашали в запланированные обкомом КПСС поездки по городам Севера России с вечерами- выступле-ниями, и он в мероприятиях активно участвовал.
В-четвёртых, Рубцову давали возможность выпускать сборники стихов. В журналах и газетах, в том числе в центральной газете «Правда» были даны положительные рецензии. Если бы захотели, то разгромили бы поэзию Рубцова.
А творчество Рубцова могло сыграть поворотную роль в духовном Возрождении России, как базовой основы Советского Союза. В стране уже прекратилось разрушение церквей. Начались системные экскурсии по Золотому Православному кольцу России. И были явные и скрытые противники, которые боялись духовного прозрения русского народа! Вот ещё одна разгадка тайны гибели Рубцова. Его «вычислили» сатанинские силы.
Известные сведения о поведении «невесты» и о состоянии квартиры поэта говорят о том, что Дербина и не собиралась замуж за Рубцова. Иначе бы она, зная о крупных гонорарах поэта, помогла приобрести комплекты посуды и приличную мебель, то-есть создать нормальные бытовые условия. Выясняется, что ей было неприемлемо по состоянию мировоззрения стать женой поэта Рубцова: значит, была другая цель.
И Дербина сводит счёты с Рубцовым, «даёт отпор» и играет на животных инстинктах.
Разоблачение убийцы приведено в книге Вик. Коротаева «Козырная дама» (87), в книге Н. Старичковой (66), в статье В. Астафьева «Затеси» (86), в статье А. Романова «Искры памяти» (27), в статьях вологодского писателя А. Цыганова.
Надо отметить, что из свидетелей, участников застолья в ночь на 19 января ни адвокатом убийцы, ни прокуратурой не был вызван с явкой на суд Ю. П.Рыболовов, который три ночи подряд поднимался в квартиру Рубцова. Рыболовов в письме в адрес С. А.Сорокина (Вакомина) признался, что в ту ночь он был в квар-тире Рубцова, там была «его сожительница Людка», видел назрева-ющую ссору. Но ушел, чтобы успеть на поезд в Иваново» (62).
Н. Старичкова пишет (66):
256
«После смерти Рубцова в его квартире домоуправ извлёк из-под клеёнки, словно искал какой-то тайник, фотографию и улыбнулся: «Это она. Я её тоже возьму». На фотографии Дербина вызывающе смотрела, как на картине Ренуара «Обнажённая».
Н. Старичкова сообщила о пропаже множества документов, в частности морской повести Рубцова (66). Где, у кого эта повесть?
О характере «поэтессы», о её «поэзии» со звериными образами, о её «схватке» с Николаем Рубцовым, об обстоятельствах гибели народного русского поэта читатель может узнать в книге «Тайна гибели Николая Рубцова» (88, 3-е издание).
Надо признать, что Николай Рубцов своей жертвой в ту эпоху остановил эгоцентрическое и вампирическое стихотворчество на русском языке, которое могла бы неформально возглавить самолюбивая и напористая Л. Дербина.
А Николай Рубцов ещё 28 июля 1964 года в Никольском напи-сал поэтическое откровение «Я переписывать не стану…».
Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова!.. (курсив Ю.К.-М.)
В 1969 – 1970 годах Рубцов пытается выпустить сборник «Зелёные цветы», с названием которого при жизни поэта не соглашался редактор. Для решения вопросов с издательством «Советская Россия» Николай Рубцов 19-го января 1971 года запланировал поехать в Москву.
257
Глава 11. Творческая позиция и мастерская Н. М. Рубцова
Ведическое и православное, мистическое мировоззрение, богатство народного языка, народная философия, исповедальность и песенность
«В жизни и поэзии – не переношу спокойно любую
фальшь, если её почувствую…» Н. М. Рубцов
Из авторской статьи «Вокруг Рубцова: фантазии и реальности» (опубликовано в альманахе «Звезда полей 2009». М. 2009. Изд. НКО «Рубцовский творческий союз»)
Держать у себя нижеследующую информацию считаю нецеле- сообразным (прим. Ю.К.-М.). В феврале с.г. (2009 г.) мне на эл. почту была прислана информация, которая затрагивает проблемы вокруг обстоятельств жизни и творчества народного поэта Рубцова.
Для непосвящённых: поэт Н. М. Рубцов – автор известной, теперь уже народной, песни «Букет» и целого букета русских песен. Привожу информацию для читателей:
«В частности, мне очень понравился Ваш сайт www.rubcow.ru. А по поводу всех "литературных войн" хочу Вам выслать содержание статьи, опубликованной не так давно в ……. газете. Автор подписался псевдонимом, хотя я думаю, что знаю, кто это. С чем-то из этой статьи я не согласна, но многие мысли – правильные (автор эл. почты мужчина или женщина, неясно? – прим. Ю.К.-М.).
Статья (фрагменты)
"Уж столько бумаги исписано многочисленными исследо-вателями творчества Рубцова, столько вышло книг, так или иначе имеющих касательство к этому поэту, столько спорят в различных "литературных гостиных", специализированных праздниках и даже популярных телепередачах – а до сих пор никто не может дать простой и чёткий ответ на вопрос, который волнует всех уже очень давно. Этот вопрос – творческий феномен Николая Рубцова. Как могло случиться так, что детдомовский парень, который не получил
258
никакого хорошего образования (давайте будем честны в этом вопросе), у которого родители были обычными, довольно-таки простыми людьми, не знакомыми широко с образцами различных форм поэзии, вдруг взял и стал русским национальным поэтом, стихи которого волновали и продолжают волновать миллионы людей по всей России. (Н. М. Рубцов получил высшее образование, окончил Литинститут им. А. М. Горького в 1969 г. - прим. Ю.К.-М.)
Издания о Рубцове бросаются из крайности в крайность. В одних поэт предстаёт алкоголиком, каким-то немыслимым чудовищем, которому по какой-то случайности, недоразумению, достался поэтический дар. Другая крайность – восторженные панегирики в духе "Наш духовный отец", "Великий патриот", "Национальная гордость, сын России", "Пророк-мыслитель". Жизнь человека – вообще вещь сложная, и под какие-то стандартные клише подбить её трудно. Тем более что было всякое, и однобокость в суждениях – это неправильно.
Идёт самая настоящая литературная война. Война за Рубцова. Количество "воюющих" сторон настолько велико, что устанешь перечислять. Убийца поэта воюет с защитниками, защитники сами воюют друг с другом: известная московская пропагандистка – с руководителем московского рубцовского центра, петербургский писатель, автор множества хороших работ о Рубцове – с вологодским предпринимателем, чья книга о Рубцове тоже весьма и весьма неплоха и правдива. Ко всей этой литературной войне пристраиваются в ряд многочисленные "любовницы" и "лучшие друзья" поэта.
Вот такая статья. Хотелось бы услышать Ваше мнение по её содержанию. С уважением к Вам (автор эл. почты …) 3.02.2009».
Постскриптум Ю.К.-М. от 2011 года.
Вопросы – актуальны. Хотя заметно, что автор умолчал о публикациях литераторов Московского Рубцовского центра и НКО «Рубцовский творческий союз». В последние годы не решаются обозначенные в 2003 году официально на конференции в с. Никольском и в газете «Российский писатель» (№15, август 2003 г.) проблемы: установить памятник Н. М. Рубцову в Москве, восстановить транспортно-пешеходный мост через речку Толшму в районе проезда на местное кладбище…
259
11.1. «Журавли» Николая Рубцова»
(из авторской статьи в книге «Николай Рубцов»: И пусть стихов серебряные струны…» М. МГО СП России, 2002)
Журавли! Ни один поэт России не обращался так часто к образу журавлей в своих стихах и песнях, как Николай Михайлович Рубцов. Услышав это заветное слово, каждый русский человек, как бы, поневоле ищет в высоком небе летящий птичий клин.
Журавли – это пока ещё не признанный всецело символ России, символ грусти, полёта к цели, свободы, независимости, равенства, душевного успокоения.
Много есть светлых русских символов на исторической Руси. Это – древо жизни, вышитое орнаментом на полотенцах, что впервые заявил Сергей Есенин в философском трактате «Ключи Марии». Это – славянская богиня Берегиня, получившая после принятия Русью византийского христианства имя Владычицы Небесной, о чём писал русский литературовед Валерий Дементьев. Это – лебедь, как символ гордости, святости и чистоты человеческих отношений. Это – цветущие луга и пашни, светлые берёзовые леса, прозрачные реки и озёра. Это – ангелы, сопровождающие добрых людей по жизни.
Много есть и тёмных символов на исторической Руси. Это – слуги дьявола в виде алчных и злых людей. Это – хищные звери: волки, преследующие людей, хитрые лисы, обворовывающие крестьянские дома, рыси, змеи и др. Это – недобрые явления природы: тёмные дремучие леса, тучи, ураганы, омуты, тёмная дождливая ночь, метели и др.
Сергей Есенин в трактате «Ключи Марии» сказал: «Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида: душа, плоть и разум. Образ от плоти можно назвать «заставочным» (метафорическим, – прим. Ю.К.-М.), образ от духа «корабельным» (плывущим – прим. Ю.К.-М.), а третий образ от разума – ангелическим (преобразующим «заставочный» и «корабельный» образы – прим. Ю.К.-М).
В удивительной по силе воздействия на слушателей песне «В минуты музыки» (1966 г.) Рубцов использует образ журавлей:
260
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей.
О связи с родной землёй и журавлями поэт в стихотворении «Посвящение другу» (1968 г.) сказал:
Не порвать мне мучительной связи
С долгой осенью нашей земли,
С деревцом у сырой коновязи,
С журавлями в холодной дали ...
И вот подходим к необыкновенному стихотворению «Журавли». Оно датировано августом 1964 г., опубликовано в октябре 1965 г.
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…
Первое четверостишье – картина природы, наблюдаемая автором и ожидание подлёта журавлей. И реакцию самого автора – «И разбудят меня, позовут журавлиные крики» – следует понимать в переносном смысле: разбудят спящую часть души! И опять Николай Рубцов – мастер двойного смысла текста, но подтекст рассчитан на сопереживание читателя, а не на проявление эгоистического инстинкта, как это видно у многих поэтов – «технарей» рифмы и ритма.
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц,
Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих древних
прославленных птиц.
261
В третьем четверостишье Рубцов полностью соединяет летящих журавлей и оставшихся на земле грешных. В последнем четверо-стишье в небе летят души ушедших предков и надежды живущих .
Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не выразит их.
И здесь Рубцов обращается к людям: Выходите, не пропустите летящие души (родителей, братьев и сестёр, всех ушедших)!
Николай Рубцов, как и многие до него, заглянул в небо, но заглянул глубже своих предтечей. Поэт первым показал непрерывность лёта журавлей, раскрыл образ-символ стаи журавлей, как летящих родственных душ. Вот пропали вдали журавли и осиротела душа грешного человека, осиротела и природа без улетевшей родной стаи.
Русские люди! Посмотрите на небо! Взгляните на высоких своих! Об этом просил Николай Михайлович Рубцов.
11.2. Николай Рубцов и православие»
(из авторской статьи в книге «Николай Рубцов: «..И пусть стихов серебряные струны…». 2002 г., МГО СП России).
Вера или безверие? В любые времена перед каждым человеком встаёт сознательно или чаще бессознательно этот вопрос. Какой верой руководствоваться по жизни? Ответ зависит от условий воспитания в семье, генетического кода каждого человека, исторического развития общества и пропагандируемых действующей властью и средствами информации идей. Материальные блага любой ценой или духовная свобода и жизнь во имя спасения своих детей, продолжателей рода?
Следует признать, что советская власть строила и весьма ус-пешно материальный рай для основной массы многонационального населения Советского Союза. А в идеологической сфере это была эпоха вначале тотального, а потом вялого атеизма и постепенного
262
запланированного перемещения сельского, в основном, славянского населения (русских, украинцев и белорусов) на промышленные стройки и объекты в города по всей территории Советского Союза. И после войны в окраинных республиках были построены прекрасные дороги, современные порты, промышленные объекты и жилые комплексы, в основном, за счёт материально-технических ресурсов России. Николай Рубцов наблюдал картины постепенного вымирания русской деревни, российского местного бездорожья, обезличивания русско-славянской культуры и отразил это в своём творчестве. Наблюдал поэт и запланированное карьеристами-идеологами разрушение православных храмов и исторических памятников России.
В. П. Астафьев в одной из последних статей писал, что Рубцов к 60-и годам пришёл бы к православию. Вот с этим тезисом нельзя согласиться… Вот, например, Николай Рубцов во время пикника в конце 60-х годов под Вологдой, уходит к далёкой церквушке,
возвращается через три часа и сообщает, что он хорошо побеседовал с батюшкой. И в стихах Н. Рубцова нет богохульства. Есть интерес к истории России. Н. А.Старичкова в книге «Наедине с Рубцовым» сообщает, что поэт брал в городской библиотеке книги Карамзина по истории России. Поэт понимал необходимость централизации власти. В стихотворении «О Московском кремле» Рубцов пишет:
Мрачнее тучи грозный Иоанн
Под ледяными взглядами боярства
Здесь исцелял невзгоды государства,
Скрывая боль своих душевных ран.
Вот эти мысли актуальны и в наши дни, когда видны попытки разорвать Россию на куски, экономически, а затем и политически (2002 г.). В этом стихотворении от 17 ноября 1968 г. поэт говорит русской земле, что он молится «не на твои забытые иконы». Если логически рассудить, поэт молится на действующие иконы! В поэзии Н. М. Рубцова всё чаще встречается обращение к полям, лесам, рекам, берёзам, к явлениям природы и, особенно, к животному миру (журавлям, птицам, лошадям и др.), как к своим братьям и сёстрам. В стихотворении «Жеребёнок» поэт говорит:
263
Он увидал меня и замер,
Смешной и добрый, как божок…
И к православным храмам поэт обращается с простыми и точными словами понимания и участия в их судьбе:
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, –
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
Чтобы выстрадать такое содержание, надо однажды увидеть картину русского храма, парящего в пространстве. Строфа органично вошла в программное стихотворение «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны…». Мог ли Рубцов опубликовать в шестидесятые годы, годы тотального атеизма, строку «но жаль мне, но жаль мне растоптанной царской короны»? Ответ ясен. Дело не в царской короне. Россия не может существовать без централизованной власти (неважно как будет называться глава государства – царь, император, генеральный секретарь, президент, премьер-министр). Иначе России не будет, её раздерут на части новые удельные князья на радость заклятым «друзьям», а затем может начаться и гражданская война за национальные интересы каждого региона. И лозунг «Разделяй и властвуй» будет реализован.
В стихотворении «Эх, коня, да удаль азиата…» (лето 1961 г.) Рубцов пока фривольно говорит: «покрестившись лихо на собор…», «ты мне скажешь: – Боже упаси!..», «словно Богом свергнутый с небес…». Хотя поэт не высказывается о божественном происхождении мiра, но безоглядной хулой Бога в своей поэзии не занимается. В «Видениях на холме» (1964 г.) поэт пишет:
Россия, Русь – куда я ни взгляну…
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы.
….................................................
Россия, Русь! Храни себя, храни!
264
И это было опубликовано в годы триумфа официальной атеистической идеологии! Предвидения Рубцова просто поражают читателей, которые видят и знают, насколько ежегодно сокращается население России. И как ускоренно растёт количество крестов на погостах.
В 60-е и в 70-е годы 20-го века шло негласное соревнование различных поэтических направлений: либерального диссидентского с ритмическими конструкциями и народного патриотического с использованием всего богатства русского языка и традиционной культуры. У Николая Рубцова утверждается чёткая жизненная позиция с понятиями Добра и Справедливости. В стихотворении «Чудный месяц плывёт над рекою» (1963 г.) поэт сообщает:
И тоскуя всё меньше и меньше,
Словно бог, я хожу по земле.
В стихотворениях Н. Рубцова есть подтекст, но не сексуальный как у раскрепощённых стихотворцев, а духовный (справедливость, честь, вера в Добро, в историческую миссию России).
В стихотворении «Выпал снег…» (1970 г.) поэт радуется жизни:
Снег летит на храм Софии,
На детей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть.
А вот насчёт детей, которых «не счесть», поэт выдаёт свою мечту за действительность. Дело в том, что демографическая ситуация для русского народа резко изменилась за прошедшие тридцать восемь лет (отсчёт с 1964 г. – прим автора, текст статьи от 2002 г.!). Однодетные русские семьи (по статистике не менее 60%) являются самой главной проблемой в России, обуславливают вырождение русского народа по материальным и зависящим только от власти причинам. Эта грозная тенденция должна быть срочно изменена, иначе в ближайшее время не удержать территорию Российской державы (2011г).
265
А сколько раз в своих стихотворениях Николай Рубцов говорит о душе! Вот, например: «Славное время! Души моей лучшие годы», «По душе мне родные пейзажи», «Пусть душа останется чиста», «Я клянусь! Душа моя чиста!», «Когда душе моей сойдёт успокоенье», «Слагается в душе негромкий стих».
Н.А. Старичкова сохранила иконы Николая Рубцова, в том числе икону Николая Угодника, которая была расколота в ночь убийства поэта. В октябре 2001 года автор побывал в Вологде в квартире-музее Н.А. Старичковой, где был сделан снимок икон поэта («Российский писатель», № 3, февраль 2002 г.). Фото проясняет для сомневающихся вопрос об отношении Поэта к православной вере.
11.3. Тютчев и Рубцов
(из авторской статьи в книге «Поэзия. Истина. Рубцов. Авторская поэзия и критика XXI века», 2007 г., изд. И. Балабанов)
Эти два русских поэта, казалось бы, не могут быть поставлены рядом. Они по происхождению находятся на разных ступенях сословной лестницы. Между ними историческая эпоха и глубокие общественные потрясения в России.
Фёдор Иванович Тютчев (1803-1873 г.г.) – дворянин, окончил словесное отделение Московского университета, дипломат, свободно владевший французским и немецким языками, глубокими философскими знаниями, свыше двадцати лет прожил за границей и познал менталитет элиты Запада.
Николай Михайлович Рубцов (1936-1971 г.г.) – крестьянский сын, сирота, детдомовец, получил народное воспитание, гармонист и гитарист-самоучка, моряк, рабочий. За счёт самообразования, общения в литературных объединениях приобрёл базовые знания. Окончил престижный Литературный институт.
И Тютчев и Рубцов уже признаны как национальные поэты. Для того, чтобы найти общность в творчестве, с одной стороны дворя-нина, с другой крестьянина, надо подразобраться в сути поэзии.
В. Г. Белинский первым заявил: «Поэт в России, больше, чем поэт». То-есть, поставил ключевой вопрос: А что своим творчеством даёт Поэт читателю?
266
Начало девятнадцатого века отмечено появлением двух гениев русской поэзии: А. С. Пушкин (1799 – 1837) и Ф. И. Тютчев. И уже в 1820 году они вступают в полемику друг с другом! Пушкин писал о служении Отчизне, но «на обломках самовластья». А Тютчев на опыте Истории знает о постоянном враждебном окружении России, о необходимости сплочения общества и говорит Пушкину:
Но граждан не смущай покою
И блеска не мрачи венца.
Певец! Под царскою парчою
Своей волшебною струною
Смягчай, а не тревожь сердца!
Тютчев выступает как государственник, а Пушкин как борец за свободу личности. Вечное противостояние в российской Истории!
В знаменитом стихотворении «Славянам» (1867 г.), которое не мог не знать Н. М. Рубцов, поэт-дипломат Ф. И. Тютчев предупреждает напористых западных политиков:
Они кричат, они грозятся:
«Вот к стенке мы славян прижмём!»
Ну, как бы им не оборваться
В задорном натиске своём!..
Конечно, признаком любой высокой поэзии является соблюде-ние ритма и наличие нетривиальных рифмы и образов. Но мастер-ство ритмических построений это ещё не поэзия. Или это русско-язычная поэзия. Настоящая русская поэзия основана на традицион-ном православном мировоззрении и патриотизме, народных песнях, бытовых обрядах, то есть на генетическом мировоззрении нацио-нального поэта, если оно не искажено запрограммированным пере-воспитанием по какой-либо «новейшей современной» идеологии.
И следующий фактор должен присутствовать: непринуждённость стихосложения должна быть обязательно связана с народным русским языком. А вот первичное знание языка зависит от среды детско-юношеского проживания и воспитания. Думаю, что все
267
понимают, что воспитание в дворянских семьях и в крестьянских сильно различалось как по направленности, так и по языку. Поэтому можно определённо различать «дворянскую» (сословно-элитарную) русскую поэзию (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Полонский и др.) и крестьянскую (народную) поэзию (Кольцов, Никитин и затем Есенин). Но оба вида этой сословной поэзии роднила любовь к Родине, России, к общей Истории. В этом было духовное единство элиты и народа.
Но чем же смог дворянин Тютчев в области поэзии привлечь сельского Рубцова? По мнению автора, Тютчев показал Рубцову словарную отточенность поэтической конструкции, непринуждён-ность ритмики и рифмы, высшее понимание исторической ситуации. И даже в лирических стихах, в условиях личной семейной трагедии Тютчев выдерживает тональность, не опускается до Вселенского плача.
Ряд тем и содержание стихов Тютчева перекликаются с темами Рубцова. У Тютчева и Есенина Рубцов нашёл обращение к душе, как носительнице понимания окружающего мiра. Рубцов говорил о себе: «Я – аристократ духа». И никто из друзей не возражал.
Вот что аристократ по происхождению Тютчев говорит о душе:
О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги –
О, как ты бьёшься на пороге
Как бы двойного бытия!…
Интуитивно Тютчев пишет о раздвоенности души. У Рубцова полное единение с душой: «Я клянусь: Душа моя чиста», «Давно душа блуждать устала…», «Когда душе моей сойдёт успокоенье…»
Гениальный поэт и остроумный собеседник, Тютчев удивил либеральный высший свет пониманием европейской идеологии и политики. Тютчев знал главное: нельзя русским людям враждовать из-за сословности и различий в политических взглядах, потому что Россия постоянно находилась и находится под угрозой зарубежной интервенции: ранее это была открытая военная, сейчас духовная – последняя, самая изощрённая – посредством хитро-мудрых программ, измышлений бульварных газет и журналов.
268
Тютчев был за эволюционный путь развития, против выяснения, чья идеология правее. В этом состоит также высшая мудрость простого народа, которую принимают за долготерпение. Революции и бунты рождались, как стихийный протест против неспособности власти эволюционным путем решить назревшие социальные и духовные проблемы. А менталитет русского народа перемалывал не одну инородную идеологию. Даже пролетарский интернацио-нализм был переработан в русско-советский патриотизм в сере-дине 30-х годов 20-го века при противоречивом тоталитаризме и политике части элиты, заражённой русофобией и космополитизмом.
По направленности поэзии Рубцов органически связан с Тют-чевым. Из одного глубинного источника они черпали чистую воду поэзии. Они слышали музыку и слова песен в том русском (по мен-талитету) потоке звуков, в который они заходили. Тютчев пишет:
Впросонках слышу я – и не могу
Вообразить такое сочетанье,
А слышу свист полозьев на снегу
И ласточки весенней щебетанье.
Вот и Рубцов пишет: «Я слышу звуки, которых не слышит никто…». И всё-таки поэты дворянские писали о народной жизни созерцательно, средой их общения были салоны, где они искали Истину. А для крестьянских поэтов средой обитания была земля, как источник жизнеобеспечения, русская природа, река, лес, поле, луг, берёзы, лесные и домашние звери. И духовное отражение жизни – песни, пляски, хороводы, вышивание, светские и православные обряды. И, наконец, понимание божественного происхождения всего окружающего мiра Рубцов представляет в стихотворении «Ферапонтово». Николай Рубцов ещё летом-осенью 1964 года в добровольно-принудительной ссылке в селе Никольском Тотемского района, за 6 лет до гибели, осознал силу своей поэзии и свою задачу в области русской поэзии, когда написал: «Но я у Тютчева и Фета,/ Проверю искреннее слово,/ Чтоб книгу Тютчева и Фета /Продолжить книгою Рубцова!»
В этом и состоит связь Времён и творчества обоих нацио-нальных поэтов: говорить о народной жизни и ходе Истории
269
искреннее Слово. И нет таких нормальных критиков, которые стали бы в открытую оспаривать Истину о том, что именно Рубцов в 60-е годы 20-го века, в годы блуждания мировоззрения гуманитарной интеллигенции продолжил и поддержал традиционное народно-патриотическое направление в русской поэзии .
11.4. Исповедальная поэзия Рубцова
(из авторской статьи в газете «Московский литератор», № 1, 2008 г.)
Как показывает практика, одни поэты отслеживают тенденции, другие – дистанцируют себя в оппозицию, третьи – откровенно или скрытно выражают свое мировоззрение.
Как известно, Рубцова причисляли к разным направлениям, одним из которых была названа «тихая лирика» или «деревенская» литература. Хронологический анализ творчества Рубцова показал, что поэт прошел несколько периодов развития мировоззрения и поэтического самовыражения: поисковый лирико-философский в юности («Деревенские ночи», «Осень! Летит по дорогам…» «Два пути»), морское патриотическое на Северном флоте («Северная берёза», «Ты с кораблём прощалась», «Родное море»), поисковое ритмизированное и сельско-ностальгическое в Ленинграде («В океане», «Я весь в мазуте…», «Видения в долине…»), поисковое народное в с.Никольском в 1962-1964 г.г. («Тихая моя родина», «Душа хранит», «Видения на холме») и народно-православное философское («О Московском Кремле», «Журавли», «Ферапонтово»). На всех этих этапах прослеживаются мотивы открытой исповеди Рубцова перед читателем. Нигде поэт не хитрит, не мудрит, не приспосабливается. Он только вынужден припрятывать своё народное видение событий в подтекстах стихов. И открывается заложенный смысл стихотворения не сразу.
Подход к достоверной характеристике творчества Рубцова наметился в авторской пьесе «Звезда полей Николая Рубцова» (89):
«А что мне ответить на вопросы о моей жизни? Оглянулись бы на себя. У каждого грехов выше крыши. А я никому вреда не приношу. В лести не замечен, в холуях никогда не ходил и ходить не буду. Я же моряк! Все мои мысли, вся моя жизнь в моих стихах. Я ведь как на исповеди:
270
Почему мне так не повезло?
По волнам, давно уже усталый,
Разгонюсь – забуду про весло,
И тотчас швырнёт меня на скалы!»
И вот теперь можно дать чёткое обоснование:
Поэзия Рубцова – это исповедальная русская поэзия. Она по сути православная. Это – вера каждого Человека в Добро, Любовь, Справедливость, в духовные заповеди. В последнем опубликован-ном перед гибелью новогоднем стихотворении «За тост хороший» Рубцов приглашает всех: «За детский смех, за матерей, за нас за всех, за то, что нам всего дороже». И в то атеистическое время, когда церковные колокола молчали, поэт выражает свою мечту: «Свой добрый вологодский звон разносят древние куранты». В этих предвидениях и надеждах и состоит подлинное Возрождение вековых традиций в России. Вот чем наша духовная поэзия отличается от всех других.
11.5. Гоголь и Рубцов. Связь времён и мировоззрений.
(Из авторской статьи в газете «Калужское слово», № 6, 2009 г.).
Есть несколько свидетельств и признаков творческой близости или даже единства мировоззрений Н В. Гоголя и Н.М. Рубцова.
В Литинституте Рубцов изучал в рамках и за рамками учебного процесса творчество Державина, Тютчева, Фета, Кедрина, Э. Хемингуэя. Поэт просто впитывал в сознание содержание, стилистику и творческие ходы этих неординарных писателей. Очень высоко отзывался Рубцов о поэзии Ф.И. Тютчева: «Все его стихи шедевры». Но Рубцов шёл абсолютно своим путём, потому что все названные поэты жили и творили в другой социально-духовной среде и на другой лексической основе.
В литературной обстановке 60-х годов 20-го века, во время учё-бы в литинституте, Рубцов наверняка знал собрание сочинений Н. В.Гоголя в шести томах (1953 г.). Современники сообщают, что Рубцов читал Библию. Самообразование шло непрерывно.
Есть свидетельства Марии Корякиной, жены В.П. Астафьева о
271
встречах с Рубцовым: «Вскоре он повёл разговор о Гоголе, да так интересно с юмором, с удивлённой радостью, наизусть цитируя отрывки и реплики из «Мёртвых душ». Мы смеялись до слёз. Николаю это очень нравилось. Прощаясь, пообещал в следующий раз развеселить нас рассказами из литинститутской жизни».
Сообщается, что во время сдачи экзамена по русской литера-туре у Николая Рубцова зашёл спор с преподавателем о мировоззрении-позиции Н.В. Гоголя. Рубцов сбегал в библиотеку, нашёл нужный абзац и доказал свою правоту.
В Вологде, в квартире Николая Рубцова на стене висели портреты Э. Хемингуэя и Н. В.Гоголя. После убийства поэта на полу обнаружен разбитый портрет Гоголя.
Всё это внешние признаки отношения Рубцова к национально-му русско-славянскому писателю, фактически создателю художест-венного духовного направления в русской литературе 19-го века.
Разбирать творчество Н. В.Гоголя можно бесконечно. Гоголь, как бы, мазками набросал пёструю картину современного ему общества. Летящая неизвестно куда Россия – мистическая тройка, перед которой расступаются народы и государства. Мертвые души Собакевича, Плюшкина, Коробочки, Ноздрёва и других – это потерянные души управляющего сословия той эпохи.
В письмах «Выбранные места из переписки с друзья-ми» Н.В. Гоголь хотел разъяснить, растолковать суть поэмы. Понять захотели не все, в том числе В.Г. Белинский.
Рубцов знал о провидческих высказываниях Н.В. Гоголя:
«Поэзия есть чистая исповедь души, а не порождение искусства или хотения человеческого; поэзия есть правда души, а потому и всем равно может быть доступна. Способность вымысла и творчества есть слишком высокая способность и даётся одним только всемирным гениям, которых появление слишком редко на земле; опасно и вступать на этот путь другому…».
«Ещё доселе загадка – этот необъяснимый разгул, который слышится в наших песнях, несётся куда-то мимо жизни и самой песни, как бы сгорая желанием лучшей отчизны, по которой тоскует со дня создания своего человек… Ещё тайна для многих этот необыкновенный лиризм – рождение верховной трезвости ума, –
272
который исходит от наших церковных песней и канонов и покуда так же безотчётно возносит дух поэта, как безотчётно подмывают его сердце родные звуки нашей песни».
Особый интерес представляет опубликованное в 2005 году стихотворение Н. Рубцова «Гоголь» (45):
Горит вся жизнь. Горит весь труд. Не шутка!
В минуту Гоголь обо всём забыл.
России стало холодно и жутко,
Когда он печь однажды затопил.
Горят, горят слова, прощаясь с ним.
Они кричат немыми голосами!
Он, озарённый пламенем своим,
Глядит в огонь безумными глазами.
Никто же не проснулся, как нарочно!
Чужие люди…Так тому и быть.
Ах, если б мама, мама среди ночи
Камин бы не позволила топить.
Ах, если б мама…Или Пушкин близко.
Но никого. Один лишь в небе бог.
А на лице живые пляшут блики.
А Гоголь слаб. А Гоголь очень плох.
Ему осталось уповать на бога.
Зачем слуга? Вот разве труп стеречь.
Он знает: жить ему совсем немного,
И он спешит скорее душу сжечь.
Это стихотворение показывает, как хорошо и глубоко Рубцов знал творчество и обстоятельства жизни Н.В. Гоголя.
Актуально звучит в наше время высказывание Н. В. Гоголя:
273
«Нет, не Пушкин или кто другой должен стать теперь в образец наш: другие уже времена пришли…свойства, обнаруженные нашими поэтами, суть наши народные свойства…, поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это огни, из него излетевшие, передовые вестники сил его. Другие времена несут и другие дела, иные задачи, а потому и не напомнят они уже никого из наших прежних поэтов. Самая речь их будет другая; она будет ближе и родственнее нашей русской душе: ещё в ней слышнее выступят наши народные начала»
Это предвидение реализовано в творчестве Есенина и Рубцова.
Творчество Н.М. Рубцова пронизано мистикой: отражением сверхестественных явлений, а также загадочными, необъяснимыми поворотами в поведении личности. Мистические мотивы проявляются в целом ряде стихотворений: «В горнице», «Наступление ночи», «Ферапонтово», «Философские стихи», «Осенние этюды», «Вечернее происшествие», «До конца», «Последний костёр».
11.6. «Творческая мастерская Н.М. Рубцова. «В минуты музыки» (из авторской статьи в газете «Московский литератор», № 6, 2009г.)
Бытует мнение, что Рубцов практически сразу создавал в голо-ве и записывал стихотворение начисто на бумаге. Это совсем не так.
В Вологодском литературном музее им. Рубцова появились копии стихотворных текстов из некоторых ранее неизвестных записных книжек Н.М. Рубцова. Эти черновые записи пред-ставляют интерес для исследования творческого подхода Рубцова к созданию стихотворения.
В книге «Николай Рубцов» (Собрание сочинений в трёх томах, том 1, стр. 340) редактор В. Зинченко пишет о «В минуты музыки»: «Сохранился автограф поэта, опубликованный в книге В. Коротаева «Козырная дама», Вологда, 1991 г., с датой 31/V. 66 г. Судя по дате – стихотворение написано на Алтае».
Записная книжка свидетельствует о том, что стихотворение написано гораздо раньше, ещё в Европейской части страны. Разберём разновидности текстов по строфам. Первая строфа звучит:
274
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз.
В записной книжке несколько раз написана эта строфа. Видно, что она была выстрадана поэтом, так как каждая последующая попытка продолжения стиха начинается с 1-ой строфы.
Поэт приводит затем несколько вариантов второй строфы. Видно, с каким трудом Рубцов подходил к подлинному (для него) отражению переживаний. Варианты (указаны курсивом)
«Я вижу птиц под небом серым,
Воспринимающих с трудом
Свой путь без солнца, путь без веры
Над застывающим прудом».
«Летящих мимо журавлей», «И холодом под небом серым», «Гонимых стужей журавлей», «Последних птиц под небом серым», «И тишину под небом серым», «Гонимых ветром журавлей».
Подбираясь к желаемому варианту, Рубцов искал, каким природным явлением (сверху!) обусловлен отлёт журавлей. Сочетание «летящих мимо», – нет причины отлёта. Гонимых «стужей», «ветром», «холодом», «воспринимающих с трудом» свой путь, – не оказалось для поэта достоверным отражением явления. И находит Рубцов обозначение стихии «снегом» – символом, объединяющим предыдущие символы – природные явления.
Во второй записной книжке читаем: «Давно душа летать устала за пищей в прошлые года».
Эта строфа приземлена бытовой последней строкой «За пищей в прошлые года». В окончательном варианте Рубцов уничтожает эту
строку. Потому что не душа летает за пищей, а страждущее тело. Значит, была у поэта непрерывно самоцензура. После выезда из села Никольского, негативных событий весны 1966 года в Москве поэт в общежитии признавался, что очень устал от жизненных обстоя-тельств. Бездомного (в 30 лет!) поэта гонит по стране проза жизни.
275
В окончательном варианте 3-я и 4-я строфы приобретают исповедально-мистический характер:
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но всё равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови! –
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви.
Поэт сообщает читателю, что его «душа блуждать устала». Читаем исповедь Рубцова: «в былой любви, в былом хмелю», «слишком призраки люблю». И далее обращение к читателю: «Поп-робуй их останови?» И возникает вопрос: Кого или что останавли-вать: Призраки или плачущие скрипки? А откуда взялись скрипки? В этом невидимом мире звучат грустные мелодии прощания?!
Лирический герой (Рубцов) прощается с любимой женщиной. И это происходит в трогательных незабываемых местах юности, где «жёлтый плёс», «и шум порывистых берёз», в селе, о котором Рубцов сказал: «здесь души моей родина». Это драма личной жизни.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни причём…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
Варианты «В минуты музыки» в записных книжках Рубцова были выстраданы и написаны осенью – в начале зимы 1965 года (отлёт журавлей), так как поэт следовал в творчестве текущим событиям.
Разлука с Леной и с Гетой Меньшиковой воспринимается остро вдали от родных мест, особенно во время пребывания поэта на Алтае, где стихотворение было отшлифовано и опубликовано.
276
11.7. О мистическом мировозрении Рубцова. Гоголь и Рубцов
(из авторской статьи в альманахе «Звезда полей 2010», вып. 2, М.,
2010, изд. НКО «Рубцовский творческий союз»)
Разные исследователи сообщали о присутствии в творчестве Рубцова то стихии ветра, то о наличии спектра цветовых красок (серой, светлой или чёрной), то о темах дороги, «тихой» лирике, о социальности (город – деревня), о патриотизме. Каждое мнение свидетельствует о мировоззрении и литературной позиции конкрет-ного критика, литературоведа, писателя, но не объясняет причины воздействия поэзии Рубцова на душу читателя, не раскрывает глубину поэзии Рубцова, не является всеобъемлющей достоверной.
Поэзия Рубцова – это алмаз с великим множеством граней, которые невозможно разделить, не нарушив целостность восприятия. По мнению автора, кристаллической структурой творчества Рубцова (как многогранного алмаза) является мистическое восприятие окружающего мира, которое отразилось во многих стихах поэта и которое согласуется с ведическим и православным, не декларированным мировоззрением Рубцова.
Рассмотрим хронологически мистические мотивы Рубцова.
Возьмём сочинение «О родном уголке», которое написано не 14-летним школьником (как ранее обосновывала одна пропагандистка), а 17-летним студентом Рубцовым в Кировске (1953 г.). Впервые оно опубликовано В. Оботуровым 19 января 1986 года в газете «Вологодский комсомолец». Николай Рубцов даёт описание виртуальной встречи с медведем в лесу, который «с каким-то диким рёвом бросился мне навстречу; вероятно с неотразимым желанием смять меня, раздавить, уничтожить… Первой мыслью было бежать, бежать от этого страшного «чудовища», но ноги не повиновались мне, они подгибались от неминуемого страха, так сильно охватившего мою детскую душу. Вдруг какая-то неведомая мне самому сила придаёт мне небывалую смелость и решительность… Может быть, всё это покажется невероятным, но представьте себе, как часто такие истории и им подобные видел я во сне в те же тёмные тотемские ночи, засыпая под заунывную песню ветра, свистящего в трубе»
В стихотворении «Видения в долине» (1960 г.) поэт сообщает:
277
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов в окрестностях России…
Мистическая картина, нарисованная Рубцовым, воспринималась в то время читателем как поиск поэтических образов. Но оказалась предвидением, так как превратилась к нашему времени в реальную.
В стихотворении «Чудный месяц плывёт над рекою…» читаем:
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы.
И в глуши задремавшего бора
Всё звенят и звенят бубенцы…
Стихотворение «В горнице» написано в июле 1963 г. Строфы самостоятельны по сюжету. Осмысление мистического подтекста, скрытого за бытовыми картинами, требует неоднократного прочтения. Фактически только музыка и песня позволили осознать народную философию текста. Поэт выбирает путь: «буду до ночной звезды лодку мастерить себе».
Вот ещё пример мистического восприятия явлений:
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеётся во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
В стихотворении «Прощальная песня» (1965 г.) поэт говорит:
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Всё мне слышится словно в бреду.
Это уже прямое сообщение о преследовании Поэта со стороны мистических или не мистических, реальных сил. И это не случайно.
278
Поэт видел в окружающих явлениях множество знаков действия нечистых сил. В «Философских стихах» поэт предвидел:
Когда-нибудь ужасной будет ночь.
И мне навстречу злобно и обидно
Такой буран засвищет, что невмочь,
Что станет свету белого не видно!
Но я пойду! Я знаю наперёд,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто всё пройдёт, когда душа ведёт,
И выше счастья в жизни не бывает!
Чтоб снова силы чуждые дрожа,
Все полегли и долго не очнулись.
Чтоб в смертный час рассудок и душа,
Как в этот раз друг другу улыбнулись… (курсив Ю.К.-М.)
Это прозрение по событиям. Рубцов не играл с потусторонними силами, он чувствовал враждебность. Реальные факты были в буфе-тах ЦДЛ, в Москве в общежитии, в Вологде в застольях. Не случай-ный поэтический след по мотивам преследования оставлял Рубцов.
11.8. «Пророки есть в Отечестве моём!»
(из авторской статьи в книге «Николай Рубцов: “И пусть стихов серебряные струны…». 2002 г., МГО СП России)
Рассмотрим мнение Г.В. Свиридова о музыке и песнях:
«В прошедшие времена музыка (на Руси) была нескольких видов:
1. Храмовая, собственно духовная, богослужебная музыка.
2. Духовно-народная музыка, песни раскола, гимны (слагаемые отшельниками, монахами, сектантами и т.д.).
3. Народная музыка (богатейшая), музыка праздников, обрядов, календарные песни, свадебные, предсвадебные, похоронные, трудовые и т.д.
4. Скоморошья музыка, музыка профессионалов-шутов, созданная для потехи, для развлечения. Сия последняя была музыкой,
279
исполнявшейся людьми, не имевшими подлинного человеческого достоинства…,
Свиридов в книге «Музыка как судьба» выделил Рубцова:
«Бывают слова изумительной красоты (например, Рубцов) – они сами музыка. Они не нуждаются в музыке, либо для воплощения их в музыке нужен примитив, который донесёт красоту этих слов»
О народной песенно-музыкальной культуре Свиридов сказал:
«Романс и песня – наиболее распространённые, наиболее любимые виды музыки. Они проникают в самое сердце человека и живут в нём не только как воспоминания, ощущения; они живут в сердце сами, живые; можно вспомнить мелодию, запеть её самому и т.д. В музыкальной среде полупрезрительно называются дилетанты, а на самом деле большие таланты и подлинные мастера, создавшие изумительные образцы искусства, которые живут до сих пор в сердцах тысяч и тысяч людей...
Вот что пишет Г В. Свиридов «О главном для меня»:
«Художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины Мира. В синтезе Музыки и Слова может быть заключена эта истина.
Музыка – искусство бессознательного. Я отрицаю за Музыкой – мысль, тем более какую-либо философию. То, что в музыкальных кругах называется Философией, есть не более чем Рационализм и диктуемая им условность (способ) движения музыкальной материи. Этот Рационализм и почитается в малом круге людей Философией.
На своих волнах (бессознательного) она (музыка) несёт Слово и раскрывает сокровенный тайный смысл этого Слова.
Слово же несёт в себе Мысль о Мире (ибо оно предназначено для выражения Мысли). Музыка же несёт Чувство, Ощущение, Душу Мира. Вместе они образуют Истину Мира».
На титульном листе книги надпись рукой Свиридова: «Эту поэзию нам надо свято хранить! Могут сказать: Рубцов – не Пушкин, не Блок…Неважно! Какой он есть – он единственный. Другого нет!»
На стихи Рубцова непрофессиональными (народными!) ком-позиторами создано более 160 (!!!) песен. И, по большому счёту, каждый отберёт такие, которые близки Душе слушателя!
280
Ознаком. Фрагменты № 1 и № 2 (Главы 1-5 и «Библиография») см. в «новости» от 22.04.2025.
Продолжение следует